Читать книгу Судьбы либерализма в XX веке - Фридрих фон Хайек - Страница 13

История экономики полна рассказов о забытых предшественниках, людях, чьи труды не оказали никакого влияния и были заново открыты только после того, как их главные идеи стали популярными благодаря другим людям, о поразительных совпадениях одновременных открытий и необычной судьбе отдельных книг. И ни в экономике, ни в любой другой отрасли знания почти не случается такого, чтобы работы автора, который революционизировал корпус уже вполне развитой науки и получил соответствующее признание, оставались столь же мало известными, как работы Карла Менгера. Сложно привести схожий пример, когда работа наподобие «Оснований» оказала длительное и устойчивое влияние, но все же имела – вследствие чисто случайных обстоятельств – чрезвычайно ограниченное обращение.

Сведущие историки не сомневаются, что если в течение последних шестидесяти лет[134] австрийская школа заняла особое место в развитии экономической науки, то это благодаря основам, заложенным этим человеком. Репутация школы в остальном мире и развитие его системы во многом обязаны усилиям его блестящих последователей – Ойгену фон Бём-Баверку и Фридриху фон Визеру. Но сказать, что их фундаментальные идеи целиком и полностью принадлежат Карлу Менгеру, не значит умалить достоинства этих авторов. Не будь у него этих учеников, он мог бы остаться сравнительно неизвестным, мог бы даже разделить судьбу многих блестящих людей, которые предвосхитили его и были забыты, и почти наверняка в течение долгого времени о нем почти ничего не знали бы за пределами немецкоязычных стран. Но общим для всех членов австрийской школы – тем, что составляет ее своеобразие и лежит в основе последующих разработок, – является принятие учения Карла Менгера.

Независимое и почти одновременное открытие закона предельной полезности Уильямом Стэнли Джевонсом, Карлом Менгером и Леоном Вальрасом прекрасно известно и не нуждается в пересказе. 1871 г. – год выхода в свет «Теории политической экономии»[135] Джевонса и «Оснований» Менгера – теперь многими справедливо считается началом современного этапа развития экономики. Джевонс изложил свои фундаментальные идеи девятью годами ранее в лекции (опубликованной в 1866 г.)[136], которая, тем не менее, не привлекла большого внимания, а Вальрас начал публиковать свои работы только в 1874 г., но полная независимость работы этих трех основателей совершенно очевидна. И хотя их центральные положения, основные идеи их системы, которым они и их современники закономерно придавали самое большое значение, остаются одними и теми же, их работы настолько явно различаются по общему характеру и обстоятельствам появления, что наиболее интересной проблемой на самом деле оказывается то, каким образом настолько различными путями можно было прийти к таким схожим результатам.

Чтобы понять интеллектуальную основу работы Карла Менгера, необходимо сказать несколько слов об общем состоянии экономики того времени. Хотя в течение четверти века между 1848 г., датой выхода «Оснований»[137] Джона Стюарта Милля, и возникновением новой школы наблюдалось множество величайших триумфов классической политической экономики в прикладных областях, ее основания, особенно ее теория ценности, все больше утрачивали доверие. Возможно, само систематическое изложение в «Основаниях» Милля, вопреки или благодаря его полной уверенности в правильности теории ценности, вместе с его более поздним отказом от других важных идей доктрины, больше, чем что-либо другое способствовало выявлению недостатков классической системы. Во всяком случае, критические выпады и попытки пересмотра теории множились в большинстве стран.

Нигде, однако, упадок классической школы экономистов не был более быстрым и всеобъемлющим, чем в Германии. Историческая школа нападала не только на классические доктрины, полностью оставленные, – они никогда не имели прочных корней в этой части света; глубокое недоверие вызывали также любые попытки теоретического анализа. Отчасти это было связано с методологическими соображениями. Но в еще большей степени это было обусловлено резким неприятием практических выводов классической английской школы, которая стояла на пути реформаторского рвения новой группы, с гордостью называвшей себя «этической школой»[138]. В Англии экономическая теория находилась в состоянии застоя. В Германии выросло второе поколение исторических экономистов, которое не только никогда по-настоящему не ознакомилось с существовавшей развитой системой теории, но также приучилось считать любые теоретические спекуляции бесполезными, если не прямо вредными.

Доктрины классической школы были, по-видимому, настолько сильно дискредитированы, что не могли стать основой преобразования для тех, кого по-прежнему интересовали проблемы теории. Но в сочинениях немецких экономистов первой половины XIX столетия содержались семена для возможного нового развития[139]. Одна из причин того, почему классические доктрины не смогли укрепиться в Германии, заключалась в том, что немецкие экономисты всегда осознавали определенные противоречия, свойственные трудовой теории ценности или издержек. Возможно, отчасти благодаря влиянию Галиани и других французских и итальянских авторов XVIII в. сохранилась живая традиция, которая отказывалась отделять ценность от полезности. С самого начала столетия и до 1850—1860-х годов череда авторов, из которых выдающейся и наиболее влиятельной фигурой был, наверное, Германн (о добившемся известности Госсене не стоит даже упоминать), пыталась сочетать идеи полезности и редкости при объяснении ценности, часто вплотную приближаясь к решению, предложенному Менгером. И именно этим построениям, которые должны показаться более практически настроенным современным английским экономистам бесполезными экскурсами в философию, Менгер обязан больше всего. Простой взгляд на обширные сноски в его «Основаниях» или именной указатель, который добавлен к изданию 1934 г., показывает, каким необычайно широким знанием этих немецких, а также французских и итальянских авторов он обладал и какую незначительную роль по сравнению с ними сыграли авторы классической английской школы[140].

Но хотя Менгер, вероятно, превосходил всех своих современников и основоположников доктрины предельной полезности по широте знания литературы – и только от страстного коллекционера книг, вдохновленного примером энциклопедистов, Рошера можно было ожидать подобного знания во времена написания «Оснований, – в списке авторов, на которых он ссылается, имеются курьезные пробелы, объясняющие отличие его подхода от подходов Джевонса и Вальраса[141].

Особенно показательно его явное незнание во время написания «Оснований» работы Курно, которой, по-видимому, прямо или косвенно обязаны все остальные основатели современной экономической науки – Вальрас, Маршалл и, весьма возможно, Джевонс[142]. Но еще более поразителен тот факт, что в то время Менгер, по-видимому, не был знаком и с работой фон Тюнена, которая кажется особенно близкой ему. Хотя можно сказать, что он работал в обстановке, особенно благоприятной для проведения исследований с точки зрения полезности, у него не было ничего столь же определенного для построения современной теории цены как у его коллег в этой области, которые находились под влиянием Курно, а также, в случае Вальраса, – Дюпюи и в случае Маршалла – фон Тюнена.

Интересно представить, как развивалась бы мысль Менгера, будь он знаком с работами этих основателей математического анализа. Любопытно, что, насколько мне известно, он нигде не высказывался о ценности математики как средства экономического анализа[143]. Нет оснований полагать, что у него не было необходимых для этого специальных знаний или наклонностей. Напротив, его интерес к естествознанию не вызывает сомнений, а сильный интерес к его методам прослеживается во всех его работах. И тот факт, что его братья, особенно Антон, как известно, интересовались математикой, а его сын Карл стал известным математиком, может служить свидетельством явных математических наклонностей в его семье. Но хотя позднее он познакомился не только с работами Джевонса и Вальраса, но и с работами своих соотечественников Аушпица и Либена, ни в одной из своих методологических работ он не обращается к математическому методу[144]. Не следует ли нам сделать вывод о том, что он довольно скептически относился к его полезности?

Среди влияний, которые Менгер должен был испытать во время становления его собственной мысли, почти полностью отсутствует влияние австрийской экономической науки по той простой причине, что в начале XIX в. в Австрии почти не было собственных экономистов. В университетах, в которых учился Менгер, политическая экономия преподавалась в составе курсов правоведения главным образом экономистами, приезжавшими из Германии. И хотя Менгер, как и все поздние австрийские экономисты, получил степень доктора права, нет никаких оснований полагать, что на него как-то серьезно повлияли его учителя экономики[145]. И это подводит нас к его личной истории.

Родившийся 28 февраля 1840 г. в Новом Сандеце, Галиция, на территории нынешней Польши, сын юриста, он происходил из старой семьи австрийских ремесленников, музыкантов, чиновников и офицеров, которая только поколением ранее переехала из немецкой части Богемии в восточные провинции[146]. Его дед по материнской линии[147], богемский торговец, который сделал состояние во время наполеоновских войн, купил большое имение в Западной Галиции, где Карл Менгер провел большую часть своего отрочества и до 1848 г. застал полукрепостную жизнь крестьян, которая в этой части Австрии сохранилась дольше, чем где-либо еще в Европе, за исключением России. Со своими двумя братьями – Антоном, позднее написавшим известные работы о праве и социализме, автором «Права на весь продукт труда» и коллегой Карла по факультету права в Венском университете, и Максом, известным членом австрийского парламента и автором работ по социальным проблемам, – он поступил в Венский (1859–1860) и Пражский университеты (1860–1863). После получения докторской степени в Краковском университете он поначалу посвятил себя журналистике, занимаясь написанием статей в Лемберг, а затем и в Вену по экономическим вопросам[148]. Через несколько лет он поступил на службу в пресс-бюро австрийского кабинета министров, которое всегда занимало совершенно особое положение в австрийской государственной службе и привлекало множество талантливых людей[149].

Визер сообщает, что Менгер однажды сказал ему, что одной из его обязанностей было написание обзоров состояния рынка для официальной газеты «Wiener Zeitung» и что при изучении отчетов о состоянии рынка его поразило явное противоречие между традиционными теориями цен и фактами, которые опытные практики считали решающими для установления цен. Было ли это истинной причиной, которая побудила Менгера заняться изучением образования цен, или же, что кажется более вероятным, это только придало определенную направленность исследованиям, которые он вел после окончания учебы в университете, мы не знаем. Но почти не приходится сомневаться, что между 1867–1868 гг. и временем выхода в свет «Оснований» ему пришлось усиленно работать над этими проблемами, откладывая публикацию до тех пор, пока система не сложится полностью в его сознании[150].

Говорят, что, по его словам, он писал «Основания» в состоянии нездорового воодушевления. Едва ли это может означать, что эта книга была продуктом внезапного вдохновения, что она была задумана и написана в большой спешке. Редко встречаются более тщательно продуманные книги; и редко первое изложение идеи бывает более глубоко проработанным во всех отношениях. Небольшая книга, вышедшая в свет в начале 1871 г., должна была стать первой, вводной частью всеобъемлющего трактата. Фундаментальные вопросы, по которым он расходился с общепринятыми взглядами, рассматривались в ней в той полноте, которая была необходима для того, чтобы убедить автора в том, что он отталкивался от безупречно прочной основы. Проблемами, рассматривавшимися в этой «Первой, общей части», как гласила надпись на титульном листе, были общие условия экономической деятельности, обмена, цен и денег. Из рукописных заметок, о которых его сын сообщил более полувека спустя, при подготовке вступительной статьи ко второму изданию, мы знаем, что вторая часть должна была быть посвящена «проценту, заработной плате, ренте, доходу, кредиту и бумажным деньгам», третья «прикладная» часть – теории производства и торговли, а четвертая – критике существующей экономической системы и предложениям по экономической реформе.

Его основной целью, как он заявляет в «Предисловии»[151], было создание единой теории цен, которая объясняла бы все связанные сними явления, а также процент, заработную плату и ренту при помощи одной главной идеи. Но более половины тома посвящено вопросам, которые только подготавливали решение главной задачи, – понятию, которое определило своеобразие новой школы, т. е. ценности в ее субъективном, личном смысле. И даже этого невозможно достичь без всестороннего рассмотрения основных понятий, необходимых для экономического анализа.

Здесь явно прослеживается влияние ранних немецких авторов с их склонностью к несколько педантичным классификациям и пространному определению понятий. Но в руках Менгера проверенные временем «основополагающие понятия» традиционных немецких учебников обретают новую жизнь. Вместо сухого перечисления и определения они становятся мощным инструментом анализа, в котором каждый последующий шаг неизбежно вытекает из предыдущего. И хотя изложению Менгера все же недостает многих более впечатляющих фраз и изящных формулировок, встречающихся в работах Бём-Баверка и Визера, по своему содержанию оно не уступает, а во многих отношениях даже превосходит такие более поздние работы.

Цель этой статьи состоит не в связном изложении аргументации Менгера. Ведь есть несколько менее известные и подчас поразительные аспекты его трактовки, которые заслуживают особого рассмотрения. Австрийская школа, вопреки распространенному представлению, при рассмотрении технической структуры производства всегда уделяла особое внимание тщательному изучению причинной связи между человеческими потребностями и средствами их удовлетворения, которое с первых страниц подводит его к признанному ныне разграничению благ первого, второго и третьего порядка и столь же известной идее комплементарности различных благ, а наиболее очевидным систематическим выражением этого служит разработка vorwerttheoretischer Teil, предвосхищающей рассмотрение теории ценностей в поздней работе Визера «Теория социальной экономики».

Еще более примечательна выдающаяся роль, которую с самого начала играет элемент времени. Распространено представление, что ранние представители современной экономической науки склонны были пренебрегать этим фактором. В отношении основателей математического описания современной теории равновесия[152] и такое впечатление, вероятно, оправданно. Иначе обстоит дело с Менгером. Для него экономическая деятельность по сути представляет собой планирование будущего, и его рассмотрение периода или скорее различных периодов, на которые простирается человеческое предвидение различных потребностей[153], вполне современно по своему подходу.

Сейчас трудно поверить, что именно Менгер первым предложил в качестве основания для различения бесплатных и экономических благ идею редкости. Но, как он сам замечал[154], хотя эта идея не была известна в английской литературе, все немецкие авторы, которые использовали ее до него, и особенно Германн, пытались положить в основу такого различения наличие или отсутствие издержек в смысле приложения усилий. Но весьма примечательно, что, хотя весь анализ Менгера основывается на идее редкости, сам этот термин нигде не используется. «Недостаточное количество», или «das okonomische Mengen-verhaltnis», – самое точное, но несколько тяжеловесное словосочетание, которое он использовал вместо него.

Отличительная особенность его работы в целом заключается в том, что он уделяет больше внимания осторожному описанию явления, а не наделению его коротким и подходящим названием. Из-за этого его изложение часто лишается желаемой выразительности. Но это также позволяет ему избежать некоторой односторонности и склонности к упрощению, к которой так легко ведут краткие формулировки. Классическим примером этого, конечно, является тот факт, что Менгер не был автором и, насколько мне известно, никогда не использовал термин «предельная полезность», введенный Визером, а всегда объяснял понятие ценности при помощи несколько неуклюжей, но точной фразы – «значение, которое для нас имеют конкретные блага или количества благ вследствие того, что в удовлетворении своих потребностей мы сознаем зависимость от наличия их в нашем распоряжении», и определял величину этой ценности значением, придаваемым наименее важному удовлетворению, получаемому от имеющейся единицы этого блага[155].

Еще один, возможно, менее важный, но не менее показательный пример неприятия Менгером сжатого выражения в одной-единственной формуле встречается еще раньше при рассмотрении снижения остроты потребностей индивида с ростом насыщения. Этот психологический факт, который позднее получил название «закона насыщения потребностей Госсена», занял, пожалуй, чересчур большое место в изложении теории ценности и даже был назван Визером главным открытием Менгера, занимает в системе Менгера более подобающее ему второстепенное положение в качестве одного из факторов, которые позволяют нам упорядочивать различные чувственные потребности человека в порядке их значимости.

Взгляды Менгера удивительно современны еще в одном и более интересном вопросе, связанном с чистой теорией субъективной ценности. Хотя иногда он говорит об измеримости ценности, его изложение позволяет понять, что он имеет в виду только то, что ценность любого блага может быть выражена через сопоставление с другим благом такой же ценности. Что касается чисел, которые он использует при рассмотрении шкалы полезности, он четко говорит, что они призваны отражать не абсолютное, а только относительное значение потребностей[156], а сами примеры, которые он приводит в своем изложении, ясно дают понять, что он считает их не количественными, а порядковыми величинами[157].

Помимо общего принципа, который позволил ему положить в основу объяснения ценности полезность, еще одним важным вкладом Менгера, возможно, является его применение этого принципа к случаю, когда для удовлетворения потребности требуется более одного блага. Именно здесь скрупулезный анализ причинной связи между благами и потребностями приносит свои плоды. Даже сегодня почти не осознают, что Менгер решил проблему распределения полезности конечного продукта между несколькими сочетающимися благами высшего порядка – проблему вменения, как она позднее была названа Визером[158], – при помощи достаточно развитой теории предельной производительности. Он явно проводит различие между случаями переменных и постоянных пропорций между двумя или более факторами, которые могут быть использованы при производстве любого блага. И он решает проблему в первом случае, отмечая, что такие различные факторы производства, которые могут замещать друг друга для получения того же дополнительного количества продукта, имеют равную ценность, а в случае с постоянными пропорциями он отмечает, что ценность различных факторов определяется их полезностью при ином использовании[159].

В этой первой части книги, посвященной изложению теории субъективной ценности и вполне сопоставимой с более поздними изложениями Визера, Бём-Баверка и других, в изложении Менгера присутствует только один серьезный изъян. Теорию ценности вряд ли можно назвать полной и достаточно убедительной, если роль, которую играют издержки производства в определении относительной ценности различных благ, не получает четкого объяснения. В самом начале своего изложения Менгер отмечает, что он сознает проблему и обещает решить ее позднее. Но обещание так и не было выполнено. Изложить закон альтернативных издержек довелось Визеру («закон Визера»): закон, согласно которому другие направления использования, соперничающие за факторы производства, так будут ограничивать количества, доступные какому-то одному направлению производства, что ценность продукта не упадет ниже суммы ценностей, которая может быть получена этими факторами при производстве в других направлениях.

Иногда говорят, что Менгер и его школа были так довольны своим открытием законов, определяющих ценность в экономике индивида, что были даже готовы быстро и чересчур упрощенно применить те же законы к объяснению цены[160]. Такое утверждение в какой-то мере оправданно, когда дело касается работ некоторых последователей Менгера, особенно молодого Визера. Но этого, безусловно, нельзя сказать о работах самого Менгера. Его изложение полностью подчинено правилу, которому позднее придавал такое значение Бём Баверк, что любое удовлетворительное объяснение цены должно состоять из двух отдельных составляющих, причем объяснение субъективной ценности является только одной из них. Оно составляет основу для объяснения причин и границ обмена между двумя или более людьми. В этом отношении показательно менгеровское решение в «Основаниях». Глава об обмене, которая стоит перед главой о ценах, делает влияние ценности в субъективном смысле на объективные отношения обмена вполне понятным и без утверждения большей, чем может быть оправдано исходными посылками, степени соответствия между ними.

Сама глава о ценах с ее тщательным рассмотрением того, как относительные представления о ценности индивидуальных участников обмена влияют на отношения обмена в случае изолированного обмена между двумя людьми в условиях монополии и, наконец, в условиях конкуренции, представляет собой, наверное, наименее известный вклад «Оснований». Тем не менее только при чтении этой главы сознаешь сущностное единство его мысли, ясную цель, которая направляет его изложение с самого начала и до конца.

Что касается последних глав, где рассматривается влияние производства на рынок, научное значение термина «товар» {Ware) в отличие от его обыденного значения, различия в степени способности товаров к сбыту и, наконец, денег, то в этом отношении сказать почти нечего. Идеи, содержащиеся здесь, и разрозненные замечания о капитале, содержащиеся в предыдущих разделах, были только первыми набросками, которые получили развитие в более поздних публикациях. И хотя они оказали серьезное влияние, известными они стали только благодаря более позднему и более подробному изложению.

Такое подробное рассмотрение здесь содержания «Оснований» может быть оправдано выдающимся положением этой работы среди публикаций Менгера, а по сути и среди всех работ, заложивших основы современной экономической науки. Возможно, в этой связи уместно процитировать суждение ученого, лучше всего способного оценить относительные достоинства различных вариантов современной школы, Кнута Викселля, который первым наиболее успешно соединил то лучшее, что было в учениях различных групп. По его словам, «своей славой он обязан этой работе и благодаря ей его имя дойдет до потомков, поскольку можно суверенностью сказать, что после «Начал» Рикардо не было ни одной книги – даже с учетом блестящих, хотя и довольно афористичных достижений Джевонса и необычайно трудной работы Вальраса, – которая оказала бы на развитие экономической науки такое большое влияние, как «Основания» Менгера»[161].

Но сам прием этой книги едва ли можно назвать восторженным. Ни один из рецензентов в немецких журналах, кажется, так и не понял значения ее основного вклада[162]. У себя на родине попытки Менгера получить на основании этой работы право чтения лекций в Венском университете увенчались успехом лишь после преодоления определенных трудностей. Едва ли он знал, что перед тем, как он начал читать свои лекции, университет окончили два молодых человека, которые сразу увидели в ней «архимедову точку опоры», как назвал ее Визер, позволяющую совершить переворот в существующих системах экономической теории. Бём-Баверк и Визер, его первые и наиболее восторженные последователи, никогда не были его непосредственными учениками, и их попытка популяризировать учение Менгера на семинарах ведущих представителей старой исторической школы – Книса, Рошера и Гильдебранда – не принесла никаких плодов[163]. Но постепенно влияние Менгера у себя в стране возросло. Вскоре после его повышения на должность экстраординарного профессора Менгер (в 1873 г.) оставил свое место в канцелярии премьер-министра к большому удивлению его начальника Адольфа Ауэрсперга, который не мог понять, как кто-то может хотеть поменять должность, открывающую широкие перспективы для удовлетворения больших амбиций, на академическую карьеру[164]. Но это еще не было последним «прощай!» миру политики. В 1876 г. Менгер был назначен учителем несчастного кронпринца Рудольфа, которому тогда было восемнадцать лет от роду, и сопровождал его в длительных поездках по Европе, включая Англию, Шотландию, Ирландию, Францию и Германию[165]. После своего возвращения в 1879 г. он возглавил кафедру политической экономии в Вене и погрузился в спокойную и размеренную жизнь ученого, которая была столь характерной для второй половины его долгой жизни.

К этому времени идеи его первой книги – в этот промежуточный период он не опубликовал ничего, если не считать нескольких небольших рецензий, – начали привлекать широкое внимание. Заслуженно или нет, но в случае с Джевонсом и Вальрасом именно математическая форма, а не содержание их учения, по видимому, была их главным нововведением и составляла основное препятствие для его принятия. Но для понимания менгеровского изложения новой теории ценности подобных препятствий не было. В течение первого десятилетия после публикации книги ее влияние стало стремительно распространяться. В тоже самое время Менгер приобрел репутацию отличного преподавателя, и его лекции и семинары стали посещать все больше студентов, многие из которых впоследствии стали уважаемыми экономистами. Помимо уже названных, среди ранних членов его школы особого упоминания заслуживают Эмиль Сакс и Иоанн фон Коморжински, а также его студенты Роберт Мейер, Роберт Цукеркандль, Густав Гросс, а чуть позже Германн фон Шуллернцу Шраттенхофен, Рихард Рейсх и Рихард Шуллер.

Но если в Австрии шел процесс формирования новой школы, то в Германии – больше, чем в других странах, – отношение к экономистам было враждебным. Именно тогда в Германии получила наибольшее влияние молодая историческая школа под руководством Шмоллера[166]. На смену оберегавшему традиции Volkswirtschaftliche Kongress пришел вновь созданный Союз социальной политики[167]. Курсы экономической теории в германских университетах читались все реже. Таким образом, работе Менгера не было уделено должного внимания не потому, что немецкие экономисты считали, что он ошибался, а потому, что они считали предложенный аналитический подход бесполезным.

Вполне естественно, что в таких условиях Менгер счел более важным не продолжение работы над «Основаниями», а защиту избранного им метода от притязаний исторической школы на обладание единственным подходящим инструментом исследования. Именно этими обстоятельствами обусловлено появление его второй большой работы – «Исследования о методах социальных наук и политической экономии в особенности» («Untersuchungen tiber die Methode der Socialwissenschaften und der politischen Oekonomie insbesondere»)[168]. Необходимо помнить, что в 1875 г., когда Менгер начал работу над этой книгой, и даже в 1883 г., когда она была опубликована, еще не начали выходить работы его учеников, которые привели к четкому закреплению позиций школы, и что он вполне мог считать, что дальнейшие усилия окажутся тщетными, пока не будет разрешен принципиальный вопрос.

В каком-то смысле, «Исследования» представляют собой не меньшее достижение, чем «Основания». В полемике против притязаний исторической школы на исключительное право толкования экономических проблем с этой книгой вряд ли что-то может сравниться. Менее ясно, можно ли столь же высоко оценить ее положительное изложение теоретического анализа. Если бы Менгер был известен только благодаря этой работе, сожаление, которое иногда высказывают его поклонники, что он отошел от своих работ по конкретным проблемам экономики, имело бы смысл. Это не значит, что его рассуждения о характере теоретического или абстрактного метода не имели большого значения или влияния. Возможно, эта книга – больше, чем какая-либо другая, – способствовала прояснению особого характера научного метода в социальных науках и оказала огромное влияние на профессиональных «методологов» среди немецких философов. Но мне, во всяком случае, кажется, что ее основное значение для современного экономиста заключается в необычайно глубоком понимании природы социальных явлений, которое обнаруживается при рассмотрении указанных проблем для иллюстрации различных методов и при рассмотрении развития идей, с которыми должны работать социальные науки. Рассмотрение несколько устаревших взглядов, например органического или, точнее, физиологического толкования социальных явлений, позволяет ему прояснить истоки и характер социальных институтов, что может представлять интерес для современных экономистов и социологов.

Один из основных тезисов книги следует рассмотреть более подробно: подчеркивание необходимости строго индивидуалистического или, как он обычно говорил, атомистического метода анализа. Один из наиболее выдающихся последователей Менгера отмечал, что «сам он всегда оставался индивидуалистом в смысле классической экономической науки, чего нельзя сказать о его последователях». Вряд ли такое утверждение применимо больше, чем к паре случаев. Но в любом случае в нем явно недооценивается метод, использованный Менгером. То, что у классических экономистов оставалось некой смесью этических постулатов и методологических инструментов, было систематически развито им в последнем направлении. И если внимание к субъективной составляющей в работах представителей австрийской школы полнее и убедительнее, чем в работах представителей любой другой школы современной экономической науки, то этим они во многом обязаны блестящему обоснованию, приведенному Менгером в этой книге.

Его первая книга не привлекла внимания немецких экономистов. Но он не мог пожаловаться на недостаток внимания ко второй его книге. Резкая критика единственного признанного учения сразу же привлекла к себе внимание и вызвала среди прочих враждебных отзывов необычайно враждебную менторскую отповедь главы школы Густава Шмоллера[169]. Менгер принял вызов и ответил страстным памфлетом «Ошибки историзма в немецкой экономической науке» («Irrthtimer des Historismus in der deutschen Nationalokonomie»)[170], написанным в форме писем к другу, где он безжалостно громил позиции Шмоллера. С точки зрения содержания в памфлете не было ничего нового по сравнению с «Исследованиями». Но он отличался необычайной силой и блеском изложения, которой Менгер смог достичь, занимаясь не построением сложной академической аргументации, а участием в открытом споре.

Вслед за учителями к спору вскоре подключились также ученики. Создалась редко встречающаяся в научном споре обстановка враждебности. С австрийской точки зрения направленность спора определил сам Шмоллер, который после выхода памфлета Менгера пошел на беспрецедентный шаг и объявил в своем журнале, что, хотя он получил экземпляр книги для рецензии, он не смог оценить ее, потому что сразу же вернул ее автору, и воспроизвел оскорбительное письмо, приложенное к возвращенной книге[171].

Чтобы понять, почему проблемы соответствующих методов больше всего волновали Менгера до конца его жизни, нужно представить, какие страсти вызывал эти спор и что означал для Менгера и его последователей разрыв с господствующей немецкой школой. Шмоллер дошел до публичных заявлений о том, что члены «абстрактной» школы не соответствовали занимаемым ими должностям в немецких университетах, а его влияние было достаточно сильным, чтобы сместить сторонников учения Менгера с академических постов в Германии. И через тридцать лет после завершения спора влияние новых идей, которые теперь торжествуют повсюду, затрагивало Германию меньше, чем любую другую страну мира.

Но, несмотря на такие нападки, за шесть лет – с 1884 по 1889 г. – вышел целый ряд книг, которые окончательно закрепили в мире репутацию австрийской школы. Бём-Баверк уже в 1881 г. опубликовал свое небольшое исследование «Права и отношения с точки зрения учения о хозяйственных благах» («Rechte und Verhaltnisse vom Standpunkt der wirtschaftlichen Giiterlehre»), но только с одновременным выходом его работы о капитале «История и критика теорий процента на капитал» («Geschichte und Kritik der Kapitalzinstheorien») и «Источника и основных законов хозяйственных ценностей» («Ursprung und Hauptgesetze des wirtschaftlichen Wertes») Визера в 1884 г. стало очевидно, насколько сильное подкрепление получило учение Менгера в этом лагере. Из этих двух работ более важной для дальнейшего развития основных идей Менгера, несомненно, была работа Визера, поскольку в ней содержалось исследование явления издержек, известное теперь как визеровский закон издержек, о котором уже шла речь выше. Но еще через два года вышла работа Бём Баверка «Основы теории ценности хозяйственных благ» («Grundziige einer Theorie des wirtschaftlichen Giiterwertes»)[172], которая хотя и не добавила ничего особенно нового к работам Менгера и Визера, но благодаря огромной убедительности и четкости аргументации больше любой другой работы способствовала популяризации доктрины предельной полезности. В 1884 г. два непосредственных ученика Менгера Виктор Матайя и Густав Гросс опубликовали свои интересные работы о прибыли, а Эмиль Сакс выпустил небольшое, но очень качественное исследование по вопросу о методе, в котором он поддержал Менгера в его основном посыле, хотя и критиковал некоторые детали[173]. В 1887 г. публикацией своей работы «Основы теории государственного хозяйства» («Grundlegung der theoretischen Staatswirtschaft»), первой и наиболее полной попытки применить принцип предельной полезности к проблеме государственных финансов, Сакс внес свой основной вклад в развитие австрийской школы, и в том же году своим исследованием близкой проблемы природы дохода о себе заявил еще один из ранних учеников Менгера Роберт Майер[174].

Но самым «урожайным» был 1889 г. В этом году были опубликованы «Позитивная теория капитала» («Positive Theorie des Kapital») Бём-Баверка, «Естественная ценность» («Natiirli-cherWert») Визера, «Теория цен» («Zur Theorie des Preises») Цукеркандля, «Ценность в изолированном хозяйстве» («Wert in der isolierten Wirtschaft») Коморжинского, «Новые успехи экономической теории» («Neueste Fortschritte der National-okonomischen Theorie») Сакса и «Исследования о понятии и сущности земельной ренты» («Untersuchungen iiber Begriff und Wesen der Grundrente) Шуллерн-Шраттенхофена[175]. В последующие годы много сторонников появилось также среди чешских, польских и венгерских экономистов из Австро-Венгерской монархии.

Возможно, наиболее успешным изложением учения австрийской школы на иностранном языке была «Чистая экономика» Маффео Панталеони, первое издание которой вышло в том же году[176]. Из других итальянских экономистов идеи Менгера в большинстве своем или полностью были приняты Л. Коса, А. Грациани и Г. Маццола. Схожего успеха его идеи добились также в Голландии, где использование известным голландским экономистом Н. Г. Пирсоном учения о предельной полезности в его учебнике (1884–1890), опубликованном затем на английском языке под названием «Основы экономики», также оказало заметное влияние. Во Франции распространением нового учения занимались Шарль Жид, Е. Биллей, Шарль Секретан и М. Блок, а в Соединенных Штатах оно было тепло принято С. Н. Паттеном и Ричардом Эли. Даже первое издание «Принципов» Альфреда Маршалла[177], вышедшее в 1890 г., отражало намного большее влияние Менгера и его группы, чем могли представить себе читатели поздних изданий этой великой работы[178]. А в следующие несколько лет Уильям Смарт и Джеймс Бонар, которые еще до этого выказали свою приверженность австрийской школе, широко популяризировали ее работы в англоязычном мире[179]. Но – и это возвращает нас к особому положению работы Менгера – теперь все более известными становились уже не столько его собственные работы, сколько работы его учеников. Основным объяснением этого было то, что тираж «Оснований» Менгера уже был распродан и книгу было трудно достать, а Менгер не давал разрешения ни на переиздание, ни на перевод. Он надеялся в скором времени предложить намного более проработанную «систему» экономической теории и уж во всяком случае не желал переиздавать работу без тщательной переработки. Но его внимание отвлекали другие задачи, и осуществление этого замысла постоянно откладывалось.

Открытый спор Менгера со Шмоллером закончился в 1884 г. Но спор о методе продолжили другие, и поднимаемые в ходе его проблемы продолжали привлекать его внимание. В следующий раз открыто выступить по этим вопросам его подвиг выход в 1885и1886 г. нового издания шёнберговского «Руководства по политической экономии» («Handbuch der politischen Okonomie»), коллективного труда многих немецких экономистов, большая часть которых не придерживалась взглядов исторической школы, ставившего себе целью систематическое изложение всех вопросов политической экономии. Менгер отрецензировал эту работу для венского юридического журнала в статье, которая также вышла в виде отдельной брошюры под названием «К критике политической экономии» («Zur Kritik der politischen Okonomie»)[180]. Ее вторая часть была посвящена главным образом рассмотрению классификации различных дисциплин, обычно объединяемых под названием «политическая экономия», – тема, которая через два года была рассмотрена более подробно в другой статье под названием «Основы классификации экономических теорий» («Grundztige einer Klassifikation der Wirtschaftswissenschaften»)[181]. А в 1888 г. он опубликовал одну из двух своих важных работ о сути, а не методологии экономической теории – «Ктеории капитала» («Zur Theorie des Kapitals»)[182].

Вполне очевидно, что появление этой статьи было вызвано несогласием с определением термина «капитал» в первой, исторической части работы Бём-Баверка «Капитал и процент». Рассмотрение не носит характера полемики. Книга Бём-Баверка упоминается только в положительном ключе. Но основная цель статьи явно состоит в отделении абстрактного понятия капитала как денежной ценности собственности, предназначенной для накопления, от смитовского понятия «произведенных средств производства». Его главный тезис, что различия в историческом происхождении благ с экономической точки зрения не имеют большого значения, а также акцент на необходимости четкого разграничения ренты, получаемой от уже существующих средств производства, и собственно процента, – до сих пор не получили должного внимания[183].

Примерно в то же самое время в 1889 г. друзья почти убедили Менгера не откладывать и дальше публикацию нового издания «Оснований». И хотя он уже написал новое предисловие к этому новому изданию (выдержки из которого были опубликованы более тридцати лет спустя его сыном во введении ко второму изданию[184]), публикация, тем не менее, опять была отложена. В последующие два года его основное внимание было сосредоточено на целом ряде новых публикаций.

К концу 1880-х годов вечная проблема австрийских денег приняла такую форму, что серьезная и окончательная реформа стала казаться возможной и необходимой. В 1878–1879 годах падение цен на серебро привело к обесцениванию бумажных денег до серебряных и вскоре заставило отказаться от свободной чеканки серебряных денег; после этого стоимость австрийских бумажных денег постепенно выросла относительно серебра и колебалась относительно золота. Сложившаяся ситуация – во многих отношениях одна из наиболее интересных в истории денег – все более и более считалась неудовлетворительной, а поскольку финансовое положение Австрии впервые за долгое время казалось достаточно стабильным, все ожидали, что правительство займется решением этой проблемы. Кроме того, соглашение, заключенное с Венгрией в 1887 г., предусматривало незамедлительное создание комиссии для обсуждения подготовительных мер, необходимых для возобновления платежей в звонкой монете. После серьезной задержки, вызванной обычными политическими разногласиями между двумя частями дуалистической монархии, комиссия или, точнее, комиссии – одна для Австрии и одна для Венгрии – были созданы и созваны в марте 1892 г. в Вене и Будапеште соответственно.

Обсуждение в Wahrungs-Enquete-Commission, наиболее заметным членом которой был Менгер, представляет значительный интерес не только из за особой исторической ситуации, в которой она была вынуждена работать. В качестве основы ее работы австрийское министерство финансов с необычайной тщательностью подготовило три объемных меморандума, содержавших, возможно, наиболее полное из когда-либо публиковавшихся собрание документальных материалов по денежной истории предыдущего периода[185]. В состав комиссии, помимо Менгера, вошли также другие известные экономисты, например Сакс, Рихард Либен и Матайя, и многие журналисты, банкиры и промышленники, например Бенедикт, Герцка и Тауссиг, хорошо знакомые с денежными проблемами, а Бём-Баверк, служивший в министерстве финансов, был одним из представителей правительства и заместителем председателя. Задачей комиссии была не подготовка отчета, а рассмотрение и обсуждение взглядов ее членов по множеству вопросов, поставленных перед ними правительством[186]. Эти вопросы касались основы будущих денег, вывода из оборота – в случае принятия золотого стандарта – существовавших серебряных и бумажных денег, обменного курса существовавшего бумажного флорина и золота и природы будущей денежной единицы.

Знание проблемы, а также дар ясного изложения позволили Менгеру сразу же занять ведущие позиции в обсуждении, а его заявления привлекали такое широкое внимание, что однажды даже привели к временному спаду на фондовой бирже. Его вклад заключался не столько в обсуждении общего вопроса о выборе стандарта – здесь практически все члены комиссии были согласны с тем, что принятие золотого стандарта было единственно возможным решением, – сколько в тщательном рассмотрении практических проблем установления паритета и определения времени перехода. И во многом благодаря его оценке этих практических трудностей, связанных с переходом к новому денежному стандарту, и обзору различных соображений, которые необходимо принимать в расчет, его свидетельства по праву получили признание. И сегодня они представляют необычайный интерес, так как почти все страны столкнулись со схожими проблемами[187].

Работа о деятельности этой комиссии – первая в ряде работ, посвященных проблемам денег, – была законченным и зрелым результатом тщательного изучения этих вопросов. За один год было опубликовано больше работ, вышедших из-под пера Менгера, чем за любой другой период его жизни. Результаты изучения особых проблем Австрии были изложены в двух отдельных брошюрах. Первая, под названием Beitrage zur Wahrungsfrage in Oesterrdch-Ungarn[188], посвященная истории и особенностям австрийской денежной проблемы и общему вопросу о принятии стандарта, представляет собой пересмотренное издание ряда его статей, которые вышли ранее в том же году в конрадовском «Ежегоднике» («Jahrbticher») под другим названием[189]. Вторая, названная «Der Uebergangzur Goldwahrung, Untersuchungen iiber die Wertprobleme der osterreichisch-ungarischen Valuta-reform» («Der Uebergangzur Goldwahrung, Untersuchungen iiber die Wertprobleme der osterreichisch ungarischen Valutareform»)[190], рассматривает главным образом технические проблемы, связанные с принятием золотого стандарта, особенно вопросы установления правильного паритета и факторы, способные повлиять на курс валюты после завершения перехода.

Но в этом же году было опубликовано намного более общее исследование проблемы денег, которое не касалось напрямую вопросов, стоявших на повестке дня, и которое следует считать третьим и последним важным вкладом Менгера в экономическую теорию. Речь идет о статье, посвященной проблеме денег, в третьем томе публиковавшегося тогда первого издания «Справочника по общественно-политическим наукам» («Handwor-terbuch der Staatswissenschaften»)[191]. Именно его занятие широкими исследованиями, проводившимися при подготовке этого подробного изложения общей теории денег, исследования, занимавшие его в предшествующие два или три года, позволили Менгеру принять участие в обсуждении австрийских проблем. Его, конечно, всегда интересовали вопросы денег. Последняя глава «Оснований» и разделы «Исследований о методах» содержат важные наблюдения, особенно по вопросу о происхождении денег. Следует также отметить, что среди множества рецензий, которые Менгер писал в ежедневные газеты, особенно в молодости, в 1873 г. были две, в которых подробно рассматривались «Очерки» Д. Э. Кэрнса о последствиях открытия месторождений золота: во многих отношениях поздние взгляды Менгера тесно связаны со взглядами Кэрнса[192].

Но хотя ранние работы Менгера, особенно предложенная им идея различных степеней «продаваемости» различных благ в качестве основы для понимания функции денег, обеспечили бы ему достойное место в истории учений о деньгах, именно его последняя крупная публикация стала основным вкладом в центральную проблему ценности денег. До появления работы профессора Мизеса двадцать лет спустя[193], ставшей прямым продолжением работы Менгера, эта статья оставалась основным вкладом австрийской школы в теорию денег. Стоит немного остановиться на вопросе о сути этого вклада, ибо здесь по-прежнему существует значительное недопонимание. Существует мнение, что вклад австрийской школы заключался только в несколько механической попытке применить принцип предельной полезности к проблеме ценности денег. Но это не так. Основное достижение австрийцев в этой области состоит в последовательном использовании в теории денег субъективистского или индивидуалистического подхода, который на самом деле лежит в основе анализа предельной полезности, но который намного шире и имеет более универсальное значение. В этом и состоит заслуга Менгера. Его изложение значения различных теорий ценности денег, причин изменений и возможности измерения этой ценности, а также его исследование факторов, определяющих спрос на деньги, на мой взгляд, представляет собой значительный шаг вперед по сравнению с традиционным подходом количественной теории с точки зрения агрегатных и средних величин. И даже там, где, как в случае с привычным для него различением между «внутренней» и «внешней» ценностью денег (innerе und aufierer Tauschwert), используемые термины несколько сбивают с толку – различие относится не к разнообразным видам ценности, как может показаться из терминологии, а к разнообразным силам, которые влияют на цены, – основная идея проблемы необычайно современна[194].

Перечень основных работ Менгера, вышедших в свет при его жизни, неожиданно обрывается на публикациях 1892 года[195]. В последние три десятилетия его жизни он опубликовал только несколько небольших статей, полный перечень которых приведен в библиографии его работ в конце последнего тома его собрания сочинений. Еще несколько лет эти публикации были посвящены главным образом вопросам денег. Из них особого упоминания заслуживают лекция «Das Goldagio und der heutige Stand der Valutareform» («Das Goldagio und der heutige Stand der Valutareform», 1893)[196], статья о деньгах и чеканке монеты в Австрии после 1857 года в «Osterreichische Staatsworterbuch» (1897) и особенно полностью пересмотренная публикация его статьи о деньгах в четвертом томе второго издания «Handwor-terbuch der Staatswissenschaften» (1900)[197]. Последние публикации в основном носят характер рецензий, биографических заметок и предисловий к работам его учеников. Последняя опубликованная статья Менгера[198] представляет собой некролог его ученику Бём-Баверку, скончавшемуся в 1914 г.

Причина такой кажущейся бездеятельности понятна. Менгер решил полностью сосредоточиться на основных поставленных для себя задачах – на долго откладывавшейся систематической работе по экономической теории и на всестороннем исследовании природы и методов социальных наук в целом. На завершение этой работы были направлены его основные усилия; в конце 1890-х годов он рассчитывал осуществить публикацию в ближайшем будущем, причем в значительной части работа уже была готова. Но его интересы и охват намеченной работы продолжали расширяться. Менгер счел необходимым перейти и другим дисциплинам. Философия, психология и этнография[199] отнимали все больше и больше его времени, и публикация его работы вновь и вновь откладывалась. В 1903 г. в сравнительно раннем возрасте – ему тогда было 63 года – Менгер оставил кафедру для того, чтобы полностью посвятить себя своей работе[200]. Но он постоянно был чем-то недоволен и продолжал работу над рукописью вплоть до своей смерти в 1921 году в возрасте 81 года. Изучение его рукописей показало, что в какое-то время значительная часть работы уже была готова к публикации. Но даже после того, как силы начали покидать его, он продолжал пересматривать и переделывать рукописи столь серьезно, что всякая попытка восстановления будет очень трудной, если не невозможной задачей. Некоторые материалы, имевшие отношение к предмету «Оснований» и частично предназначенные для нового издания этой работы, были включены его сыном во второе издание, опубликованное в 1923 г.[201] Но гораздо больше материалов осталось в виде обширных, но разрозненных и неупорядоченных рукописей, которые могут стать доступными только благодаря долгой и кропотливой работе очень искусного редактора. Во всяком случае в настоящее время результаты деятельности последних лет жизни Менгера следует считать утраченными[202].

Рискованная попытка дополнить этот очерк научной карьеры Менгера оценкой его характера и личности была бы сомнительной для того, кто не знал его лично. Но поскольку о нем так мало известно нынешнему поколению экономистов и поскольку нет ни одного всестороннего литературного портрета, попытка объединить немногочисленные записи о нем его друзей и учеников[203] и устные предания Вены может оказаться не такой уж неуместной. Такие впечатления, естественно, относятся ко второй половине его жизни, ко времени, когда он прекратил активное участие в делах окружающего мира и погрузился в спокойную и размеренную жизнь ученого, посвященную только преподаванию и исследовательской работе.

Впечатления молодого человека от одного из тех редких случаев пребывания рядом с почти легендарной личностью прекрасно переданы на известной гравюре Ф. Шмутцера. Вполне возможно, что сохранившийся образ Менгера обязан этому мастерски выполненному портрету не меньше, чем воспоминаниям. Массивную, рельефную голову с большим лбом, выполненную грубоватыми, но ясными линиями, непросто забыть. Среднего роста[204], с пышной шевелюрой и бородой – во времена своего расцвета Менгер должен был производить необычайно сильное впечатление.

В годы после его отставки среди молодых экономистов, вступавших на путь университетской карьеры, традицией стало совершать паломничество в его дом. Их встречал радушный прием Менгера среди его книг, где они говорили с ним о жизни, которую он знал так хорошо и от которой отошел, получив все, что хотел. И со стороны он с интересом наблюдал за экономикой и университетской жизнью до конца своих дней, а когда в последние годы ухудшающееся зрение победило в нем неутомимого читателя, он заставлял посетителей рассказывать о своей работе. В последние годы он производил впечатление человека, после долгой и активной жизни продолжавшего работать не ради какого-то долга или возложенного на себя обязательства, а из чистого интеллектуального удовольствия движения в стихии, которая стала его собственной. В последние годы жизни он, возможно, в какой-то степени соответствовал распространенному представлению об ученом, не имеющем связей с реальным миром. Но это не было результатом ограниченности его мировоззрения. Это был результат сознательного выбора в зрелом возрасте, совершенного человеком, который имел богатый и разнообразный опыт.

И если бы Менгер только пожелал, у него не было бы недостатка ни в возможностях, ни во внешних знаках отличия, чтобы стать одной из самых влиятельных фигур в общественной жизни. В 1900 г. он стал пожизненным членом верхней палаты австрийского парламента. Но Менгера не интересовала возможность участия в его работе. Для него мир был объектом исследования, а не действия, и именно поэтому пристальное наблюдение за ним доставляло ему такую радость. Бесполезно искать в его опубликованных работах какого-то выражения его политических взглядов[205]. На самом деле он тяготел к консерватизму или либерализму старого типа. Он не без симпатий относился к движению за социальные реформы, но социальный энтузиазм никогда не смешивался с его холодными рассуждениями. В этом, как и во многом другом, он представлял любопытную противоположность своему более страстному брату Антону[206]. Поэтому поколения студентов помнят Менгера как одного из самых лучших преподавателей университета[207], и именно так он оказывал косвенное влияние на австрийскую общественную жизнь[208]. И все как один с одобрением вспоминают удивительную ясность изложения. Показательно следующее описание впечатлений молодого американского экономиста, посещавшего лекции Менгера зимой 1892–1893 гг.: «Профессор Менгер выглядит достаточно молодо для своих 53 лет. В лекциях он редко использует записи, разве что для сверки с цитатами и данными. Кажется, что идеи приходят к нему во время чтения лекции, и они излагаются столь ясным и простым языком и сопровождаются столь уместными жестами, что слушать его – одно удовольствие. Студент чувствует, что его подводят, а не подталкивают к выводам, а когда они достигнуты, они возникают в уме не как нечто внешнее, а как очевидное следствие своего собственного мыслительного процесса. Говорят, что тем, кто регулярно посещает лекции профессора Менгера, не нужно специально готовиться к выпускным экзаменам по политической экономии, и я готов поверить этому. Я редко, если вообще когда-либо слышал лектора, который обладал бы таким же талантом сочетания ясности и простоты суждений с философской широтой взглядов. Его лекции редко бывают непонятными даже самым слабым студентам, и тем не менее они всегда содержат нечто полезное для самых проницательных»[209]. Все студенты Менгера сохранили особенно живые воспоминания о сочувственном и глубоком изложении истории экономических учений, а ротапринтные копии его лекций о государственных финансах студенты разыскивали для подготовки к экзаменам и через двадцать лет после его выхода в отставку.

Однако лучше всего его великий дар учителя раскрывался на его семинарах, собиравших избранный круг наиболее прилежных студентов и многих из тех, кто уже давно защитил свои докторские диссертации. Иногда обсуждение практических вопросов на семинарах строилось по образцу заседаний парламента, когда основные докладчики выступали за и против предлагаемых мер. Но чаще тщательно подготовленный одним из участников доклад служил основной долгих дискуссий. Менгер позволял студентам самим вести споры, но при этом с бесконечным старанием помогал готовить доклады. Он не только предоставлял свою библиотеку в полное распоряжение студентов и даже покупал особенно нужные книги, но и перечитывал рукописи, не только обсуждая основные вопросы, но и «обучая их публичной речи и технике дыхания»[210].

Новичкам поначалу трудно бывало установить с Менгером близкие отношения. Но как только он находил особый талант и включал студента в избранный круг участников семинара, он, не жалея сил, помогал ему в его работе. Связь Менгера с участниками его семинара не ограничивалась академическими дискуссиями. Он часто приглашал его участников на воскресные поездки за город или просил отдельных студентов составить ему компанию на рыбалке. На самом деле рыбалка была единственным его развлечением. Даже здесь он все пытался делать по науке, вникая в каждую деталь рыболовной техники и изучая специальную литературу.

Трудно представить Менгера горячо увлеченным чем то, что не было бы связано с главной целью его жизни – изучением экономики. Но, помимо непосредственного изучения своего предмета, было еще одно занятие, которое увлекало его также сильно: собирание и сохранение его библиотеки. Экономический раздел его библиотеки сопоставим с тремя-четырьмя библиотеками, когда-либо составленными частными собирателями[211]. Но она состояла не только из книг по экономике, собрания работ по этнографии и философии были не менее богатыми. После смерти Менгера значительная часть этой библиотеки, включая все книги по экономике и этнографии, была переправлена в Японию и теперь хранится как отдельная часть в библиотеке экономической школы в Токио (ныне университет Хитоцу-баси). Только в экономическом разделе опубликованного каталога присутствует более 20 тысяч наименований[212].

Менгеру не суждено было осуществить замысел последних лет своей жизни и завершить большой трактат, который, как он надеялся, должен был увенчать его труды. Но он должен был быть удовлетворен тем, что его ранние работы принесли такие богатые плоды, и он до самого конца сохранял сильную и неослабевающую привязанность к избранному объекту исследований. Человек, который мог однажды сказать, как говорят о нем, что если бы у него было семь сыновей, они все бы занимались изучением экономики, вероятно, был необычайно счастлив в своей работе. Свидетельством его дара внушать схожий энтузиазм своим ученикам служит то, что многие выдающиеся экономисты с гордостью называют его своим учителем.