Читать книгу Ангелов не выбирают - Галина Барышникова - Страница 14

Постепенно разум АП стал проясняться, точнее, мозг его все больше освобождался от боли. И она стала прятаться, уступая место привычным для здорового человека ощущениям. Он уже отчетливо осознавал, что лежит один в комнате, что по какой-то причине любое движение вызывает боль. И боль бывает разной: острой как нож, глухой и ноющей, дергающей и свербящей или гудящей, как колокол, во всем теле. Он к ней привык и решил, что это обязательное условие любого движения. Как привык видеть около себя девушку с теплыми серыми глазами. АП ждал ее прихода, томился, прислушивался к легким, торопливым шагам, колокольчику ее детского смеха. Других сиделок он просто терпел. Даже никак не мог запомнить их имена, хотя розовощекая Марта, изящная Гретхен и пухлая Кэт несомненно привлекали внимание окружающих. Наконец, он стал приподнимать руку и пользовался этим жестом как сигналом, чтобы выключили экран или свет в комнате. А чаще – то и другое вместе. Скоро пришла нестерпимая череда вопросов. «Кто я? Почему лежу? Почему так больно? Кто эти люди? Зачем эти люди на экране? Кто эта девушка?» И еще и еще… Но сил задавать их не было. А девушка каждый раз просила его: «Скажите па-па, ма-ма, ба-ба», – детский сад какой-то… Стоп! Что такое «детский сад?» Память услужливо выдавала отрывки чего-то знакомого, но непонятно как это связать в одно целое… Очень тяжело, но надо. Надо. Он должен все вспомнить и понять, кто он и что здесь делает. Ее зовут Маша. Сестра… мед. Медсестра.

– Ма-ша! – АП произнес это как «ма-ма».

– Ой, вы запомнили!

– Маша, – АП пошевелил рукой.

– Ага, понятно! – Маша встала и выключила телевизор.

– Маша, – АП опять сделал движение рукой. Маша погасила свет.

Он устал, но был очень доволен собой, так и заснул с полуулыбкой на воспаленных губах.

* * *

– Постепенно мы будем выводить пациента из этого состояния, но пока он еще очень, очень слаб.

Белоснежный халат врача, казалось, поскрипывал от крахмала. Галстук, рубашка, колпак, ботинки – все безукоризненной чистоты. «Чай, Германия», – усмехнулся про себя Георгий и вслух добавил:

– И правильно. Спешка тут не нужна. Лечите сколько надо. Главное – результат. Мы не поскупимся ни средствами, ни временем. – Он обернулся к белесому парню. – Пожалуйста, переведите это как можно точнее герру Хофману. Если нужен еще год – значит, год. Два – значит, два. И все счета отправляйте лично мне. Я прослежу, чтобы клиника не испытывала финансовых затруднений при лечении глубокоуважаемого Александра Павловича. – Георгий обратился к врачу. – Zeit und Marken ist alles gut!

Лицо герра Хофмана, и без того узкое, вытянулось еще больше.

– Не надо… – отчеканил он, – я понимаю по-рюсски.

* * *

Время для АП измерялось только сменой дня и ночи. Но постепенно он начал отмечать и другие перемены. Дождь, утреннее солнце, шум листвы, лай собак все отчетливее проникали в его затуманенное сознание. Его заново учили есть, пить, разговаривать.

– Ну малое дитя, да и только, – всхлипывала жена, ежедневно посещая больного Романцева.

– Алла Борисовна, вам бы радоваться надо, ведь буквально с того света вытащили, в коме столько был, вспомните! – Георгий деликатно подал заплаканной женщине платок.

– Спасибо вам, Георгий, вы так помогли нам, если бы не вы…

– Ну что вы, Александр Палыч – мой друг, а уж потом – компаньон. И мы делаем все возможное, чтобы поскорее вернуть его в строй. Он еще у нас с горных склонов кататься будет!

Женщина печально улыбнулась.

– Да точно я вам говорю, вы же знаете его, он не сдастся ни за что!

– Да-да, конечно, он-то не сдастся. Главное, еще бы нам… выдержать, – всхлипнула в платочек Алла Борисовна. – Вы принесли его новую фонотеку, Георгий?

– Да, передал Маше.

– Кто такая?

– Сиделка.

– A-а… та…

– Вы знаете, доктор Хофман о ней очень высокого мнения. Говорит…

– Да не важно, – отмахнулась Алла Борисовна и машинально поправила точеной рукой высокую прическу. – Бог с ней. Я только не понимаю, зачем мы человеку, который находился в коме, крутили его фильмы? И сейчас… сейчас показываем их тому, кто даже имени своего не помнит!

– Герр Хофман сказал, что это глубинные процессы возвращения к себе. Восстановление памяти. Идентификация, понимаете?

– Ничего я не понимаю, Гоша. Кроме того, что безмерно устала, и у меня даже сил на надежду…

Она отвернулась к окну: у фонтана в коляске спал ее спеленатый бинтами муж, а рядом на скамейке, у куста жасмина, дремала уставшая, серая Маша.

Межглавие

– Я – Рюрик! – Романцев стоял на высоком крыльце деревянного терема. Внизу волновался народ. – И я говорю вам…

Кто-то пытался противиться речи вождя. Рюрик сурово посмотрел на него из-под лохматых бровей, и тот невольно осекся.

– Мы – одного корня, мы – дети Перуна! Желаете нас? – разнесся над головами его могучий глас.

– Желаем! Любо! Правь нами! – раздалось со всех сторон. – И да будет наша земля нарядна и упорядочена!

Рюрик и его дружина поклонились в пояс собранию. И вся площадь заколыхалась. Народ, который в это мгновение прирастал к нему, народ, своенравный и непостоянный, по завещанию Гостосмыслову впервые склонил выю перед Государем.

– И ни один ворог не возьмет эту землю. Вот вам на то мое слово! – молвил он с расстановкой.

Романцев чувствовал, как наполняется силой все его существо. И сила эта ворочалась в нем от бескрайних просторов, от вековых дерев, от студеных морей и окиянов. Подобно тому как скрытые подземные жилы наполняли чаши озер целительной влагой – так и он, могущественный Рюрик, наполнялся силой и пробуждался вместе со всей русской землей! А земля благоухала жасмином и в обмершей вдруг городской тишине где-то близко, совсем рядом, вывел раскатистое коленце маленький серый соловей.