Читать книгу Проигратель - Галина Львовна Романова - Страница 2

День был настолько обычным, что не имело значения ни число, ни день недели. Впрочем, он давно уже переставал обращать внимание на такие мелочи. Все равно работал сутки через трое – сидел в стеклянной коробке и посматривал на экраны, время от времени пытаясь делать вид, что управляет камерами видеонаблюдения. В его обязанности входило фиксировать любые проявления активности – вернее, чутко реагировать на обычное движение и проникновение. Но Периметр безмолвствовал. И с каждым днем он все больше начинал верить в то, что эту работу создали специально для таких, как он, неудачников. Чтобы не ощущали себя совсем уж бесполезными. А так – вроде при деле. Вроде на тебе даже огромная ответственность – первым лицом к лицу встретить то, что полезет с той стороны. Первому оповестить человечество о проникновении, и, может быть, даже попытаться что-то предпринять до приезда охраны. Красивые слова: «На вас надеется человечество!» – но он-то знал, что это ложь. Если отражение проникновения завершится победой, не ему выпадет честь стать тем самым спасителем и заслужить памятник на Площади Героев. А если это приведет к гибели цивилизации, то винить выжившие будут именно того, кто прошляпит вторжение. Одно радует – он к тому моменту, скорее всего, будет уже мертв.

Взгляд скользил по камерам слежения. Установленные в самых высоких точках, на вершинах телеграфных проводов и старых деревьях, они непрерывно показывали один и тот же участок местности. Если в зоне видимости камеры сенсоры фиксировали какое-то движение, подавался сигнал. И он, оператор, должен был обратить внимание, рассмотреть изображение, опознать его и принять решение. Даже если это птица или зверек. В большинстве случаев это означало одно – «уничтожить объект». И плевать, что это птица или зверек – ведь проникать могут не только разумные существа. Кто знает, кем на самом деле обернется безобидный с виду серый длинноухий зверек с куцым пушистым хвостиком? Может, он плюется ядовитой слюной?

Его сменщики без колебаний принимали решение. И, приходя на работу, он часто видел свежие черные пятна на траве – следы от удачных выстрелов. Иногда приходилось стрелять и ему. Вернее, пытаться стрелять – из десяти его выстрелов девять шли мимо. Зверьки и птицы успевали удрать. Лишь однажды ему удалось подбить змею – и то из-за ее длины. Раненая тварь так долго издыхала, извиваясь перебитым телом, что с тех пор он зарекся стрелять вообще. Кто-нибудь другой одним выстрелом отстрелил бы гадине голову, а он потратил шесть зарядов прежде, чем седьмой прекратил ее мучения. Ему еще и влетело за непомерный расход боеприпасов. Обещание высчитать стоимость лишних шести гильз из зарплаты он воспринял спокойно. К тому времени он уже жил один и скандала на тему: «Почему ты приносишь так мало денег, неужели нельзя найти приличную работу?» – удалось избежать.

Нет, время от времени ему приходилось постреливать – просто для того, чтобы создать видимость работы. Но целиться он предпочитал в неподвижные предметы – в тушки убитых накануне зверьков, в черные пятна выжженной травы. Мол, спорхнула с ветки птица, и мой удачный выстрел испепелил ее на месте. Но, если не верите, можете поискать обугленные остатки перышков… Это обычно прокатывало – гулять в зоне отчуждения не разрешалось никому. Говорят, что преступников выпускают в эту зону, и наблюдатели устраивали настоящую охоту, паля кто во что горазд, в то время как другие заключают пари – сколько на преступника будет потрачено выстрелов. Лично ему ни разу не выпадала сомнительная удача участия в такой охоте. Тем более что ружья с плазменными зарядами были предназначены для мелких зверьков и птиц, и убить человека с одного выстрела было нереально – только если попадешь в глаз. Но для остроты ощущений преступникам надевали шлемы с очками ночного видения. Выстрел в голову в этом случае лишь ослеплял, но не убивал, продлевая жизнь и охоту.

Погода испортилась, и вся живность куда-то попряталась, чувствуя близость дождя. Это и хорошо, и плохо. Хорошо, что можно с чистой совестью убрать ружье и не позориться. Плохо – что сегодняшнее дежурство пройдет как никогда скучно. Хоть бы гроза! Можно полюбоваться на молнии…

Гроза словно услышала его мысли. Молнии действительно были. Две из шестнадцати камер наблюдения в результате вспышек оказались засвечены так, что несколько томительных секунд вместо них чернели пустые экраны. Несколько секунд, за которые любая тварь с той стороны могла просочиться за Периметр. А в такую погоду, когда и дождь стеной, и молнии эти треклятые лупят, почем зря, нечего и думать соваться из комнаты под дождь и ветер. Промокнешь прежде, чем скажешь: «Ой!»

По счастью, через несколько секунд система перезагрузилась сама, но кто знает, что там было в темноте?

Нет, он точно знал, что было. Он нисколько не сомневался в том, что именно в эту ночь, именно в эту грозу, когда именно он дежурил на этом участке, произошел прорыв. И кто-то – или что-то! – просочилось за Периметр. Именно в течение тех нескольких секунд и именно в том месте, которое на те же секунды было недоступно для наблюдения. Он знал это также четко, как свое имя. Как свою видовую принадлежность, как…

Черт побери, это было просто обязано случиться именно с ним! Ни с кем другим! Именно с ним.

И, что еще хуже, те, кто когда-то принимал его на эту работу, наверняка заранее знали, с кем им предстоит иметь дело. Они заранее подстраховались. И если – нет, не «если», а «когда» – прорыв обнаружат, его вина окажется минимальной. Нет, влетит-то ему по полной программе, но при этом его увольнение будет обставлено так, словно это не он, а перед ним виноваты. «Сожалеем… ценный работник… большая потеря для коллектива» – и так далее.

Он знал это заранее, как будто ему уже зачитали приказ об увольнении. Более того, он знал, что этот приказ уже лежит в папке его начальника, и даже с печатью, осталось только проставить дату. А раз так, то не стоит и трепыхаться.

Об этом он думал, когда надевал дождевик и брал в руки плазменную винтовку.

Собираться пришлось долго – он несколько раз сверялся с инструкцией, проверяя, все ли сделал точно по предписанию, то и дело бросал пытливые взгляды на остальные экраны, пять или шесть раз протягивал руку к телефону, чтобы доложить на командный пункт о возможном прорыве и отдергивал руку, да и просто стоял на пороге, заставляя себя решиться и шагнуть под дождь.

Решился. Шагнул.

Вода хлынула на него, как из ведра. Все, что он успел, это зажмуриться, ибо очки ночного видения, конечно, пропускали воду. Хорошо еще, что ружье изначально держал дулом вниз, чтобы не залилась вода.

С минуту постоял, привыкая к новому ощущению – мокрый весь, вплоть до нижнего белья, несмотря на защитный непромокаемый костюм – потом осторожно шагнул вперед.

Раскисшая земля пополам с травой чавкнула под ногами. Сквозь прибор ночного видения все казалось окрашенным в разные оттенки зелени – от бледного, почти белого цвета, до такого темного, что казался черным. И – яркими пятнами – на этом фоне выделялись алые силуэты теплокровных существ.

То есть, должны были выделяться, если бы они были. А так он видел только алые очертания своих рук – зато четко, чуть ли не до формы ногтей.

За спиной остался наблюдательный пост – приподнятая над землей кабинка, открытая на три стороны, вперед, направо и налево. Единственная глухая стена обращена в сторону Большой Земли. В ту же сторону смотрела всего одна камера, сканируя подъездную дорогу – надо же заранее знать о визитах начальства и появлении сменщиков! Сейчас в комнатке было пусто, и только шестнадцать камер послушно транслировали все, происходящее на его участке.

Полыхнула молния. Казалось, она взорвала небо прямо над головой, и на миг очки отказали. Он опять оказался погружен во тьму. Постоял несколько секунд, выжидая, пока мир снова окрасится во все оттенки зеленого, и сделал несколько шагов. Осторожно, разворачиваясь всякий раз в ту сторону, какой ногой шагал, чтобы быть готовым встретить любую опасность.

Ничего. И никого. Периметр был пуст и чист. В ботинках уже начало хлюпать. Пора было возвращаться.

Что-то шевельнулось рядом, буквально в двух шагах. Он развернулся навстречу, не думая, что и зачем делает, вскинул ружье к плечу, нажал курок. Сгусток плазмы вырвался из дула, поджег куст. От резкой вспышки – очки реагировали на тепло вообще, а не только на теплокровных существ – мир опять погрузился во тьму. И продолжалась она так долго, что он успел испугаться и поверить в то, что угробил дорогой прибор. Ползарплаты! А она и так невелика. Остатка хватит только на то, чтобы уплатить за жилье и весь месяц питаться хлебом и разбавленным до состояния воды кефиром.

Он едва не закричал от счастья, когда очки снова заработали. Куст догорал – ливень почти потушил огонь. Все-таки можно было уменьшить яркость освещения и при свете этого факела осмотреться по сторонам.

Ровная, словно нарочно подстриженная – да собственно, так оно и есть! – широкая полоса травы. Несколько обугленных пятен – там, где лазерные выстрелы испепеляли нарушивших Периметр зверьков. Высаженные строго на определенном расстоянии деревья – на многих крепились датчики, поэтому деревья были нужны. Метрах в ста впереди виднеется еще один наблюдательный пункт. И полоса Периметра, на которую и при свете дня-то смотреть неохота. Когда-то в детстве он прочел рассказ «Дети кукурузы»*[*Автор – Стивен Кинг], и когда увидел Периметр в первый раз, тоже подумал о том загадочном кукурузном поле. Оно могло выглядеть именно так – только вместо стеблей этого безобидного в общем-то растения тут стеной стояли настоящие джунгли. Но ведь главное – не то, как выглядит, а то, как себя ведет. Мир за Периметром вел себя очень странно, если не сказать больше.

– Сволочь, – сказал он просто для того, чтобы нарушить это шуршание дождя. В шепоте которого ему мерещилось… да черт знает, что мерещилось. Голоса какие-то, неясное предчувствие, чувства, запахи… Нельзя слишком долго смотреть на мир за Периметром невооруженным взглядом. Он сожрет, вывернет наизнанку, и искалечит твое «я». Так им говорили… И он знал, что именно ему выпало несчастье попасть на эту удочку.

Но пока еще не попал. Погрозив растительности за Периметром кулаком – врешь, меня так просто не возьмешь! – он попятился назад. Держа ружье наготове, не снимая пальца со спускового крючка, готовый стрелять даже в собственную тень, он одолел несколько шагов, отделявшие его от лесенки. Неуклюже – в одной руке ружье, сам глядит куда угодно, только не на лестницу – взобрался наверх, последний раз обвел взглядом свой участок, толкнул дверь, шагнув за порог, в тамбур…

Нет, ну этого следовало ожидать.

Он даже не испугался и не удивился тому, что произошло за те несколько минут, пока его не было. Привык.

Рука на всякий случай крепче обхватила ствол ружья. Палец свело на спусковом крючке. Медленно, осторожно он сделал шаг, разворачиваясь навстречу.

Очки ночного видения мешали – яркий свет от мониторов слепил глаза. Пришлось потратить драгоценные секунды, избавляясь от ненужного прибора, но, наконец, он смог увидеть мир своими глазами.

Все было, как прежде. Пульт, вертящееся кресло перед ним, ровные ряды экранов, кушетка, откидной столик, над кушеткой на стене – несколько полок и вешалок для спецодежды и оружия. Кое-какие мелочи на столике.

И совершенно голый человек.

Незнакомец забился в дальний угол, где скорчился на полу, подтянув колени к животу. Грязные следы тянулись от входа, отмечая его путь. Он мелко трясся, но из-под светлых, спутанных, намокших волос глаза смотрели пристально и обреченно.

Секунду или две они молча пялились друг на друга. Потом рука, сжимавшая ружье, чуть дрогнула…

– Не стреляй.

Голос был тихим, простуженным, с просительными интонациями, но какой-то обреченный. Это человек знал, что дежурный Периметра обязан выстрелить. Он ждал выстрела и надеялся этими словами купить себе… нет, не спасение, а несколько мгновений жизни.

– Не стреляй.

«Почему? Зачем? Почему я? За что? Опять… не хочу, надоело. Сколько можно, в конце-то концов? Одни и те же грабли, изо дня в день, из года в год…Надоело!»

Но он уже знал, что не выстрелит.

– Ты, – разговаривать не хотелось, – откуда взялся?

– Зашел.

– Уходи. Сейчас же.

Человек только крепче обхватил голени руками.

– Меня убьют. Помоги мне.

– Тебя убьют все равно. Здесь или там…

– Там, но не здесь. Помоги!

Незнакомец был еще молод. Наверное, они были ровесниками, но, скорее всего, этот парень был пятью или даже десятью годами младше, от силы двадцати или двадцати двух лет. Но какое это теперь имеет значение?

– Уходи!

– Помоги мне выбраться отсюда!

– Куда? – он почувствовал раздражение.

– Куда угодно. За Периметр или…

– За Периметр? – признаться, это его удивило. – Но разве ты не…оттуда?

– Нет, – незнакомец чуть подвинулся в сторону. Совсем чуть-чуть, но этого оказалось достаточно, чтобы он увидел то, что двумя-тремя минутами ранее украшало голову незваного гостя.

Шлем с очками ночного видения. Стандартный набор «дичи» в устраиваемой время от времени охоте.

В душе шевельнулась обида – коллеги могли бы и предупредить! Но потом здравый смысл взял верх. Они ведь знают, кто этой ночью дежурит на данном участке. Неудачник, который даже в неподвижную цель попадает в одном случае из десяти.

Неудачник, в «логово» которого пробралась жертва, воспользовавшись грозой и ненадолго ускользнув от ищеек и озадаченных охотников. Да, только ему и могла подвернуться такая «удача».

– Помоги мне, – в который уже раз воззвал незнакомец на полу. – Помоги выбраться за Периметр. Ты можешь, я знаю.

Вдруг стало так легко и весело, что он рассмеялся, усаживаясь на вертящийся стул и стаскивая с головы шлем вместе с капюшоном:

– Ты не с тем связался, парень! У меня – и у тебя! – ничего не получится, как ни старайся. Я – Проигратель. Слышал о таких?

О да, он слышал – судя по тому, как дрогнуло, меняясь, его лицо, усталое, осунувшееся, но еще сохранявшее остатки молодости и свежести. Да вообще кто о них не слышал!

Проигратель… Это как проклятье. Родиться Проигрателем – это иногда хуже, чем родиться инвалидом, потому что инвалид может чего-то добиться, известности или богатства, а вот Проигратель никогда ничего… Но самое жуткое и страшное – это, что инвалид ты с раннего детства, с рождения, и порой женщины нарочно рожают инвалидов, чтобы получить от этого какие-то жизненные блага. А вот Проигратель появляется на свет обычным, нормальным ребенком. И лишь несколько лет спустя он начинает понимать, что оказался не таким, как все. Причем он понимает это первым, а семья, близкие, друзья, коллеги по работе или учебе уверены, что дело в лени, небрежности, безответственности…

– Я – Проигратель.

Вот уже несколько лет это слово не вызывает у него отторжения. Он принял его, смирился, научился с этим жить…

А вот парень, который весь сжался от этих слов, кажется, не смирился.

– Уходи, – он сел, положил ружье на колени. – Сам уходи. Не связывайся со мной, если хочешь жить…

Парень вдруг рассмеялся. Коротко, нервно, дергая головой.

– С ума сойти, – прохрипел он, отхохотавшись. – После всего – и так вляпаться… Нет, это невозможно!

– Уходи, – повторил Проигратель. – Быстро. Пока не пришли остальные.

– А ты…

– Я? Что? Все, как всегда…

Выговор. Штраф. Месяц или два жесткой экономии, когда придется буквально с кровью отрывать каждую кредитку. Лихорадочные поиски подработки, попытки занять денег «до получки». Безрезультатно. Как всегда. Он привык. Он – Проигратель.

Но это не значит, что и другие должны проигрывать!

– Уходи.

– Ты мне…

– Нет.

Он смотрел в другую сторону. На экраны камер слежения. Все тихо. Все, как всегда.

– Они за тобой охотятся.

– Да. Я…

– Ты покойник. Если тебя найдут у меня…

Найдут обязательно. Остались считанные минуты. Вот-вот одна из камер слежения зафиксирует движение крупного объекта.

– Не найдут, – парень невольно выпрямился, – если ты мне поможешь.

– Я же сказал – нет! – он не сводил глаз с экранов. – И оставим этот разговор.

– Я прошу. Я так устал…

«Если бы ты знал, как устал я!» – вслух же он сказал совсем другое:

– Сейчас дождь. Он смоет твои следы. Если ты уйдешь прямо сейчас, у тебя есть шанс пересечь Периметр. Только сделай это не возле моего поста, а отойди хотя бы шагов на двадцать…

– Почему?

«Потому, что иначе мне придется открыть огонь на поражение, а я очень плохо стреляю. Потому, что иначе мне непременно станут задавать вопросы, почему я ничего не предпринял, когда увидел беглеца. Потому, что камеры зафиксируют момент перехода, и у меня опять будут неприятности. Я потеряю еще и эту работу и тогда…»

– Не спрашивай ни о чем. Просто сделай так, как я говорю!

– Откуда ты знаешь, что так правильно? – то ли от отчаяния, то ли еще по какой-то причине внезапно осмелел парень. – Ты же Проигратель, я правильно понял? А это значит…

Да, это значило, что к его словам ни в коем случае нельзя прислушиваться. Говорят: «Выслушай женщину и сделай наоборот!» А тут можно было сказать: «Выслушай совет Проигрателя – и рой себе могилу!»

– Я говорю то, что думаю. Твое дело – поступать так или иначе. Но уходи.

– Не уйду, – уперся парень. – Раз ты говоришь, чтобы я ушел, значит, я должен остаться…

– И погибнуть.

Тот только криво усмехнулся.

Он устало откинулся на спинку вращающегося стула, держа ружье на коленях дулом в сторону пульта. Как же он устал! Видит… кто там есть, наверху? Бог, Мироздание, Судьба? Не важно. Он устал. Спорить, сопротивляться, что-то доказывать, куда-то спешить.

– Чего тебе от меня надо?

– Помощи. Я… мне действительно больше не к кому обратиться. Я не хочу умирать. А меня убьют…

– Тебя все равно убьют. Сейчас дождь, гроза, – еще два экрана ослепли от вспышек молний, и это было плохо. – Но дождь рано или поздно стихнет, и тогда охотники опять пойдут по твоему следу. И найдут тебя здесь. У меня.

– Не найдут, – помотал головой парень. – Если ты мне поможешь уйти за Периметр.

– Заладил. Ты сошел с ума, – он затряс головой, не в силах поверить в то, что ему не померещились сказанные слова. – Это самоубийство!

По крайней мере, так им твердили на лекциях.

– Лучше смерть там, чем жизнь здесь, – устало, но горячо воскликнул парень. Видно, эти слова он повторял так часто, что они уже стали частью его самого.

– Любая жизнь лучше, чем смерть.

– И это говорит Проигратель?

– Не твое дело.

– А может, как раз мое? – парень неуловимо подался вперед. – Скажи, ты никогда не хотел ничего изменить? Тебе не надоела твоя жизнь?

Надоела. Нет слов, до чего порой ему хотелось перестать быть. Перестать быть тем, что он есть. Проснуться однажды с другим именем, другой биографией, в другом мире… на другой планете, если на то пошло… Раньше он мечтал об этом, засыпая, чуть ли не каждую ночь. С течением времени мечты утратили яркость, стали приходить все реже. Лишь иногда во сне он видел другой мир. Но забывал сны буквально через несколько минут после пробуждения. В памяти оставались только тени, смутные обрывки и воспоминание о том, что было.

– Нет. Это моя жизнь. И она мне нравится потому, что я на своем месте.

Глупо и наивно, но это так. Ему понадобилось несколько лет, прошедших после развода с женой, чтобы понять эту истину. Горькую, но где и когда вы видели сладкую истину?

– А вот мне не нравится моя жизнь! – прошептал парень. – И я не один такой.

Он кивнул.

– Ты обречен.

– Нет, если ты мне поможешь, – убежденно сказал парень и неожиданно добавил: – Меня зовут Дан. А тебя?

Он помотал головой. Только этого не хватает.

– Это не важно. Я – Проигратель, и это все, что тебе нужно знать обо мне.

– Боишься. Понимаю, – парень снова сжался в комок, по его телу прошла дрожь. – Я и сам раньше боялся.

– А теперь?

– Теперь не хочу. Помоги мне.

Вот ведь упрямый! Но что-то делать надо. Он опять посмотрел на экраны. Три еще темнели «слепыми пятнами», но два других уже снова заработали. Так, а какие фрагменты его участка Периметра они не отражают? Он довольно уже насмотрелся на эти экраны и сейчас без труда заметил, что все они расположены довольно далеко. Пока доберешься, не только промокнешь, но и будешь раза три-четыре замечен, ведь на границе участков они всегда перекрывают друг друга специально на тот случай, если какая-то камера выйдет из строя. Правда, дождь снаружи льет, как из ведра, да еще и ночь… небольшой шанс есть, если не терять времени.

Яркая вспышка молнии и раскат грома раздались практически одновременно, и тут же погасли практически все экраны. Комната погрузилась в сумерки.

– Вот сволочь! – выругался он и тут же вскинул ружье, целясь в парня: – Сидеть!

Тот тихо рыкнул, но с места не сдвинулся. И хорошо – на таком расстоянии он бы не промахнулся даже в темноте. Нет, не убил бы, но ранил так тяжело, что потом пришлось бы добивать в упор.

Прошло не меньше десяти секунд прежде, чем, шипя и мигая, загорелись лампы аварийного освещения. Но за эти секунды он успел принять решение:

– Как там тебя? Эй?

– Дан, – донеслось из угла.

– Пошли.

– Куда? – парень шевельнулся, втискиваясь подальше в угол между тумбочкой и сейфом.

– Туда, – Проигратель встал, дернул дулом ружья, указывая направление. – На выход. Быстро!

– В расход хочешь пустить? – внезапно разозлился Дан. – Благодарность заслужить? А чего не здесь? Боишься попортить ценное оборудование?

– Да чтоб тебя в… и на… и через…! – выдал он. – Хочешь – сиди тут, жди, пока за тобой придут. Тебе повезло. Мой участок обесточен. Понятно? Из-за этой грёбаной молнии… Кто-то там наверху явно на твоей стороне!

– Ну? – парень бледной тенью выдвинулся вперед. – Не врешь?

– Сам смотри! Отсюда до Периметра метров сто по прямой. Десять-пятнадцать секунд – и ты вне пределов досягаемости… Да беги же, идиот, если хочешь жить! – разозлился он окончательно, дергая стволом. – Сейчас аварийка приедет, восстанавливать порванную сеть. Тебя тут не должно быть! Они уже едут, мать твою!

Дан на четвереньках с опаской выбрался из угла, приподнялся, бросив взгляд на ряды темных экранов. Лицо его дрогнуло, когда на одном из немногих оставшихся он увидел двойное движущееся пятно. Фары машины аварийной службы. Быстро сработали!

– Беги, – Проигратель мотнул головой, палец сам дрогнул на спусковом крючке, и выстрел оставил черное обугленное пятно на стене над самой дверью. Пахнуло паленым пластиком.

– Убедил, – Дан быстро переместился в сторону двери. – А ты меня того… в спину не шмальнешь?

– Будешь и дальше тут торчать – точно шмальну, – пообещал он. – И тогда умирать ты будешь очень долго.

– Ладно, – парень толкнул дверь, встал на пороге, раскорячившись белой голой тенью на фоне темной стены дождя. – Тряпки никакой нет, прикрыться?

Он взглядом указал на коврик, о который вытирали ноги. Совсем недавно это была его старая футболка. Дан нырнул в эту тряпку, буркнул что-то неразборчиво и головой вперед, как с обрыва в омут, бросился под дождь.

Проигратель кинулся следом. Совсем близко – уже не надо было очков ночного видения, чтобы рассмотреть – была машина аварийки. Беглец, пригнув голову, мчался в сторону Периметра, спотыкаясь и поскальзываясь на мокрой траве. Выждав несколько секунд, он вскинул ружье, прицелился, нажал на спусковой крючок раз, другой, третий.

Со стороны аварийки тоже зашипели выстрелы. Беглец запетлял. Ему оставалось всего ничего, когда он внезапно взмахнул руками и упал. Упал уже на границе.

Проигратель оцепенел, вцепился в ружье, таращась на то место, где упал человек, и лишь краем уха слыша топот шагов и голоса бегущих со стороны затормозившей «аварийки» людей. На двоих были шлемы военного образца, со встроенными приборами ночного видения, комплект для спецназа и винтовки на порядок мощнее той, которую ему выдали, как охраннику. Охотники, мать их так. Значит, не повезло тебе, парень. В двух шагах от свободы, как ты и хотел – лучше умереть…

Охотники подбежали к телу, склонились над ним, и он похолодел, попятился обратно в комнатку. «Только бы насмерть!» – мелькнула мысль.

Нет.

В какой-то прострации, отстраненно он наблюдал за тем, как охотники подняли жертву за локти и поволокли к аварийке. Один на ходу что-то быстро заговорил в рацию. Дождь создавал помехи, охотник злился, кричал, матерясь через слово:

– Машину… в… да чтоб вас… В квадрат шест…нет, не шестой… Идиоты!..

Он, казалось, видел, как за пойманным тянулся по траве кровавый след, быстро смываемый водой.

…А потом стоял в кабинете перед столом начальника отдела. Командир спецподразделения «охотников», двое охранников и старший смены находились тут же, окружая его со всех сторон.

– Я сам не понимаю, как это произошло, – второй или третий раз повторил он. – И мне нечего вам рассказать.

– Так-таки и нечего? – прищурился начальник отдела.

– Я все сказал.

– Нет, не все, – вступил командир «охотников». – Ответьте, кем вам приходится арестованный?

– Никем. Я не знаю его. Никогда не видел. И не понимаю, к чему все это?

– Сейчас поймете, – «охотник», судя по нашивкам, никак не ниже майора, утопил кнопку вызова в рации.

Через пару минут в боковые двери вошли два «охотника», тащившие под руки скованного наручниками Дана. Левая нога у него была залита липким быстро твердеющим пластырем, из-за которого колено не гнулось. Точно также пластырь опутывал его плечо, спускаясь двумя белыми «языками» на грудь и спину. Парень был бледен до синевы, еле держался на ногах и, судя по всему, еще и был избит после того, как получил медицинскую помощь. Забавный факт – раненого при попытке к бегству не добили, а собираются лечить. Ради чего? Чтобы после выздоровления снова устроить охоту на слишком уж живучую «дичь»? Или теперь его ждет показательная казнь пострашнее?

– Ты, – майор встал и за волосы поднял опущенную голову парня. – Узнаешь этого типа?

Дан поднял на стоявшего напротив Проигрателя мутный от усталости и тоски взгляд. На дне его светлых, сейчас кажущихся почти белыми глаз что-то шевельнулось, и Проигратель вдруг ясно, как в волшебной трубе, увидел свое будущее – как уже он висит на руках охранников, избитый, искалеченный, ожидающий конца. Может быть, их даже вместе отправят на ту самую показательную казнь, которую будут транслировать в самое рейтинговое время по всем каналам, и дикторы станут захлебываться от словесного поноса, пытаясь перещеголять один другого в славословии. Смотрите все, что бывает с теми, кто преступает наши законы!

– Нет, – шевельнулись разбитые губы.

– Принимается. Но хотя бы скажи, как его имя?

Дан сделал попытку усмехнуться – вернее, изогнул губы в подобие улыбки:

– Не знаю.

– Врешь, – майор коротко ударил его по губам. – Вы знакомы!

– Вы знакомы? – эхом повторил его вопрос начальник отдела охраны Периметра, обращаясь уже к своему подчиненному.

– Нет, – ответил Проигратель. – Он говорит правду. Мы никогда и нигде не встречались… то есть, я не знал о его существовании, пока не увидел, как он…э-э…бежит.

– Тогда почему, – развернулся к нему майор, – на нем была какая-то тряпка? Откуда он взял одежду, как не у вас?

– Хотите сказать, что я поделился с…этим, – Проигратель скосил глаза на арестованного, – одеждой?

– Да.

– Э-э… могу я взглянуть на это… эту вещь?

Последовал короткий приказ, после чего мокрая, ставшая еще грязнее и рванее футболка была предъявлена для опознания.

– Похожая тряпка лежала у нас на пороге, – припомнил он, стараясь говорить как можно небрежнее. – Мы об нее вытирали ноги. Если это она, то он, – последовал кивок в сторону парня, – он, мог действительно воспользоваться тем, что я вышел проверить перегоревшие камеры и проник на пост. Но я вернулся раньше, чем он рассчитывал, поэтому этот…тип просто схватил первое, что подвернулось под руку, и удрал раньше, чем я вернулся.

– И вы не заподозрили неладное? Не заметили, что на вверенном вам посту кто-то побывал?

– Не успел. Услышал шум подъезжающей аварийки, вышел на порог и увидел… вон его, – последовал новый кивок в сторону парня. – Остальное вы знаете.

– Тогда почему вы не стреляли, хотя по инструкции были обязаны открыть огонь на поражение?

– Я стрелял, но промахнулся. Я очень плохо стреляю и поэтому никогда не участвовал в «охоте» даже в качестве загонщика… И дичью мне побывать тоже что-то не хочется, – негромко добавил он скорее для себя.

Майор посмотрел на его начальника, и тот выразительно кивнул головой – мол, на сей раз сказана правда.

– А знаете, я вам верю, – внезапно произнес его начальник. – Верю потому, что прекрасно его знаю – что это за человек, какой он работник, какие у него привычки и интересы. Охрана Периметра – дело ответственное, важное и крайне опасное, – продолжал он явно для «охотников» и их командира. – Случайных людей тут быть не должно – только те, кто проверен, на кого я могу положиться в трудную минуту. Конечно, у всех бывают промахи, недочеты… человеческий фактор в виде семейных неурядиц тоже никто не отменял, но…даже если принимать все это во внимание, то… сами понимаете, я за своих людей отвечаю!

– Вот как? – откликнулся командир «охотников». – И вы готовы поручиться за вашего… ценного сотрудника?

– Да.

Несколько секунд два начальника – гражданский и военный – сверлили друг друга глазами, потом майор быстро, приняв какое-то решение, отвел взгляд.

– Хорошо, – проворчал он. – Но только под вашу ответственность. И, – шагнув к дверям, он внезапно посмотрел на Проигрателя: – Мы будем следить за тобой, Станд.

Проигратель подавился вздохом. Что ж, этого следовало ожидать. Можно считать, дешево отделался.

Наконец, военные убрались. Утащили с собой Дана, который так больше и не посмотрел на Проигрателя. А ты как хотел, парень? Тебя же предупреждали – свяжешься с Проигрателем, пропадешь! Ему-то все равно. Он привык. А вот люди путаются, ошибаются… и обвиняют именно его в своих ошибках.

Жестом отослав остальных подчиненных, начальник отдела кивнул на стул для посетителей:

– А вы задержитесь. Нам с вами надо кое о чем поговорить.

Нет, не дешево он отделался. И это только начало. Самое главное впереди.

– Вы что думали? Что за помощь и укрывательство государственного преступника вас по головке погладят и премию выпишут?

– Но он же…

– Мне плевать, кто он и что он, – повысил голос начальник. – Важно, что заметил и понял я. И я не лгал, когда говорил, что обязан знать своих подчиненных – кто на что способен, кто инициативный работник, а кто – балласт…

Это было обычное вступление, которое можно было не слушать. Практически каждый квартал на собрании начальник, выступая, зачитывал один и тот же доклад, лишь в конце меняя некоторые детали – когда доходил до реальных расходов, премий, распределения отпусков. Но первую часть он явно выучил настолько дословно, что вот и сейчас машинально скатился на этот тон.

– И в то время как вся страна в едином порыве спешит строить, развиваться, работать и улучшать свою жизнь, – продолжал тот, – в нашей среде нет места тем, кто тормозит поступательное движение прогресса. Кто вставляет палки в колеса и мешает исполнению законов. И мне больно слышать… э-э…– он сбился с пафосного слога и замялся, теребя авторучку, – больно знать, что и среди нас тоже есть… Я, конечно, чисто по-человечески могу понять… Так сказать, человеческий фактор нельзя отменить и сбросить со счетов. Мы все делаем для блага человека, но мы же и стараемся получить от этого конкретного человека отдачу соразмерную вложенным затратам и приложенным усилиям. Люди должны…ну…чувствовать благодарность хотя бы за то, что мы тут на своем месте делаем важное, нужное, ответственное, хоть и мало заметное дело. Мы тут все и каждый где-то там – мы все на своем месте. И все делаем одно общее дело – строим, развиваемся, двигаемся вперед. А, в конечном счете, это ведет к процветанию нашей страны…

Голос его замер на вопросительной ноте, и Проигратель кивнул:

– Так точно. Я понимаю.

– И я этому бесконечно рад. Вы понимаете. Вы ответственный работник… то есть… ну… в вашем случае это как бы не обсуждается, но… Это хорошо, что вы понимаете, что нам надо постоянно двигаться вперед. Прогресс нельзя остановить. Развитие страны должно идти темпами роста. И если рост остановится, нас всех ждет застой. Слава Мирозданию, застой мы уже один раз миновали и не имеем права останавливаться, иначе нас ждет повторение прошлого. А прошлое хорошо только для понимания настоящего. Возврата к прошлому нет. Вы это понимаете?

Он кивнул, с тревожным интересом ожидая, до чего договорится его начальник.

– Понимаете…– тот хмыкнул. – Значит, поймете и мое решение. Поймите, оно далось мне с большим трудом, но, учитывая, что наша страна должна двигаться вперед ускоренными темпами и нам ничто не должно мешать…

Все. Дальше опять можно было не слушать. Он уже все понял и просто стоял и кивал, ожидая, когда же у начальника хватит ума прекратить этот балаган и сказать, наконец, то, о чем он сам догадался еще минуту назад.

– Вы, несомненно, ценный работник, но в свете последних событий, – начальник кивнул на дверь, за которой несколько минут назад скрылись охотники со своей добычей, – вы должны понимать, что у нас нет другого выхода. Это еще мягкое решение. Учитывая ваше… э-э…положение и статус в обществе… Пишите, – он резким движением бросил на стол авторучку, которую все это время судорожно вертел в руках, полез в конвертер за бумагой. Лист, который он извлек оттуда, был серо-желтого цвета и на ощупь напоминал газету. Да, собственно, ничем иным он и не был – часть бумаги, на которой писались приказы, заявления и прочая канцелярщина, состояла из переработанных отходов. Время от времени в конвертер загружали макулатуру, исписанные бланки, черновики деловых писем и утратившие силу распечатки приказов. Там они наскоро перемалывались в серую однородную массу, из которой получалась новая бумага – для вторичного, а порой третичного и четвертичного использования. По интенсивности окраски наверняка можно было сказать, что вот этот лист как раз и создан из сырья, уже один раз переработанного и дважды побывавшего в конвертере. Символично. Кто он сам, как не отработанный материал?

– Что писать?

– По собственному желанию.