Читать книгу Последняя ведьма Гарца - Галина Яцковская - Страница 4

Хексенвег оказался едва различимой в темноте дорожкой. Там, где она круто уходила в гору, были выложены высокие ступеньки из крупных камней. Я очень злилась и материлась, пока громыхала своим чемоданом по этим лестницам, особенно когда надо было рывком вытаскивать его элегантные миланские колесики из щелей между камнями. Конечно, можно было отправиться в путь с легкой сумочкой, но я не знала, когда вернусь и вернусь ли. Там были все мои любимые вещи, весь этот блеск, добытый муторным трудом: платья, которые Старый Козел заказывал для меня у Армани и Лагерфельда, розовые туфельки с серебряным каблучком и сапожки из тонкой кожи, сшитые по ножке у самого Альберто Фермани в Италии. Я сидела на табуретке в его деревенской мастерской, попивая светлый кьянти, а маэстро сам снимал мерку и слышно было, как шумит море. Здесь мне эти туфельки точно не пригодятся. Преодолевая желание спустить чемодан с лестницы, я вспоминала, что в нем еще есть тончайшее белье из настоящего китайского шелка, цвета шампанского и цвета лаванды, и, на всякий случай, черное с блеском, и всякие другие нежные вещи, и любимая пижамка с вышитой на кармане кошкой, в которую я сейчас залезу и усну на пуховой перине дипломированной ведьмы. Лестница в небо казалась нескончаемой, пока не уперлась в густые колючие заросли, через которые не было прохода. Пути не было ни вправо, ни влево. Я помянула добрым словом мелочных и мстительных идиоток из турбюро. За дешевые сувенирчики, никому не нужную игрушечную ведьмяку и стекляшку с портретом Че Гевары на дне, они послали меня к своим криминальным дружкам зеленым кобольдам. Я постояла и покурила. В лесу было темно и совершенно тихо, и идти мне было некуда. С размаху бросив горящую сигарету в кусты, я немножко подождала лесного пожара. Но он не наступил. Реальность не захотела сгореть. Зеленые кобольды тоже не появлялись, видно, пока терзали кого-то другого. Тогда я повернулась спиной к кустам, взялась обеими руками за ручку чемодана и с воплем:

«Русские идут! Ахтунг, партизанен!»

проломилась через заросли, обдирая о колючки руки и лицо. Вспыхнул свет, и я вывалилась на лужайку перед деревянным домом.

«Вы не ушиблись, дорогая? Что же вы не позвонили в колокольчик? Я бы отворила шиповник! Впрочем, он сегодня весь день сам собой захлопывается. Обиделся, видите ли, что я собралась его постричь! Что еще ждать от кустов в переходном возрасте?»

Надо мной стояла хрупкая старушка. Я поднялась на ноги и выдрала пару колючек из волос.

«Здравствуйте, фрау Вильдфрухт!»

Дипломированная ведьма протянула мне руку:

«Я Гризельда. Можешь говорить мне „ты“. Да что же мы стоим?»

Она подхватила мой чемодан и, легко помахивая им, пошла к дому, продолжая болтать.

«Сейчас я покажу тебе твою комнату, примешь душ, а потом, милая Лиза, жду тебя внизу к ужину. У меня недорого. 30 евро в день, с завтраком 40, 10 за постельное белье, ты ведь не привезла его с собой, и еще 100 за уборку после отъезда, потому что убирать придется всерьез, не то что разок метлой махнуть. Ты согласна, Лиза?»

«Угу, согласна,» – сказала я, выдирая очередную колючку из волос, и, пока мы поднимались в мансарду, все не могла понять, когда же я сказала Гризельде, как меня зовут.

«Устраивайся, милая Лиза. Жду тебя внизу через 15 минут.»

«Пятнадцать мало!»

«Тогда шестнадцать,» – великодушно разрешила Гризельда и исчезла.

Моя комната оказалась не большой и не тесной, а какой-то в самый раз. Полы, стены, потолок, все в ней было деревянным и тихо дышало тем необъятным лесом, в котором стоял дом. На двух огромных окнах не было занавесок, в рамы просто были вставлены черные лоскуты ночи, под скошенным потолком стояла застеленная кровать с яблоком и шоколадкой на подушке, а рядом с ней, на тумбочке светилась лампа под золотистым абажуром и лежала «Настольная книга цветовода», открытая на странице с фиалками. У стены напротив расположился солидный синий шкаф, вручную расписанный зелеными листьями. На самом крупном листе мастер оставил свое славное имя: Dr. Griseldа Wildfrucht, а на другом стояла дата: 30.04.1351. Был ли таким образом увековечен день покупки шкафа или момент окончания работ по росписи его листьями, а может, это был день рожденья хозяйки, все это я хотела у нее спросить за ужином, а пока открыла, наконец, свой чемодан, который до сего дня и помыслить не мог, что такое утонченное существо, как он, созданное для сверкающих аэропортов и люксовых отелей, будут нещадно трясти по камням и царапать дикими невоспитанными растениями. Я открыла его и. Не увидела ничего своего. Ни платьиц, ни туфелек, ни сапожек, ни даже пижамки, ничего! Это был не мой чемодан! Это вообще не мог быть ничей чемодан! Некоторое время я в обалдении смотрела на его содержимое: тут был коричневый сухой корешок, рассыпанные зерна овса, кусочек кварца, зеленая лента, костяной гребень, еще какой-то мусор, но в основном весь чемодан был набит шишками и желудями!

«Да,» – раздался позади мрачный голос Гризельды. – «Голыми приходим, голыми уходим… Все.»

Она вошла совсем неслышно. У, ведьма! – зло подумала я и резко обернулась. Старушка улыбалась.

«Прекрасные шишки! И желуди отборные! Это у вас в Москве такие растут?»

«Фрау Вильдфрухт! Гризельда! Мне завтра же надо в Ганновер, я перепутала чемоданы в аэропорту!»

«Разумеется, милая Лиза! Завтра же! Да я сама тебя отвезу! Самое позднее в сентябре!»

«Завтра!»

«Я и говорю к Рождеству. А пока не волнуйся, у меня все для тебя есть.»

Она взяла меня за руку и подвела к обшарпанному сундуку, который я раньше и не заметила в темном углу комнаты. Полустершиеся готические буквы на крышке гласили: Vorsicht, Munition! Осторожно, боеприпасы? Так она террористка? Главарь международной банды зеленых кобольдов? Гризельда слегка встряхнула сундук, я зажмурилась, но ничего не взорвалось. Ведьма подняла тяжелую крышку и извлекла на свет джинсы, просторную белую рубаху, думаю, такую носят по праздникам лесорубы, и увесистую косметичку с фирменной этикеткой Hexenzeug Griselda, New York-London-Paris. Да, есть здесь где-то свои Мытищи, подумала я, с подозрением разглядывая кривовато пришитый ярлык, где в подполье сидят румыны, албанцы и прочие свободные граждане Евросоюза и клепают натуральную французскую косметику из зубной пасты, вазелина и морковного пюре.

«А на ноги что-нибудь?»

«Босиком! У тебя шесть минут. Ну хорошо, не торопись, я их растяну и приторможу. Ванная налево. Вода открывается словами «Водица-водица, дай мне умыться!»

Я долго стояла не ледяном кафеле и, как заведенная, на разные лады повторяла эти самые слова, просила, умоляла и требовала, но водица никак не хотела дать мне умыться и лейка душа оставалась безучастно сухой и холодной. Когда я с остервенелым криком:

«А ну гони воду сейчас же, кому говорю! Перед кем стоишь, железка ржавая?» – уже почти выдернула с корнем душевую штангу и готова была разнести весь дом по камушку, в дверь заглянуло приветливое лицо моей старушки.

«Давай я сделаю, милая Лиза.»

Она взмахнула рукой, слащаво пролепетала свое «Водица-водица, дай Лизе умыться» и открыла кран. Хлынула вода, Гризельда направилась к двери и уже оттуда поинтересовалась:

«У вас в России разве не так делают? Краны не открывают?»

«Ненормальная, кретинка, шизофреничка, старая балда, ты у меня поиздеваешься!» – ругалась я, пока прекрасная теплая вода, очень легкая, вероятно, из родника, не смыла с меня усталость, злость и другую грязь.

Чистенькая и подобревшая, благоухающая чем-то мятным, что я, не спросясь, щедро плеснула на волосы из тяжелой темно-зеленой склянки, решив, что это шампунь, я прошлепала босиком по узкой деревянной лестнице и попала в просторную кухню, где ярко горел очаг. Не садись близко к огню, сказала я себе. Мне сразу полезли в голову немецкие народные ужастики, которые детям всей Европы подсунули братья Гримм. Про то, как Гансик и Греточка заблудились в лесу и до того оголодали, что, набредя на дом старушки-ведьмы, набросились на него и стали грызть. Им сказочно повезло, что домик был построен из пряников и леденцов. А если бы это были кирпичи? Старушка пожалела деток, приютила их, вот такая же гостеприимная была ведьма, вроде Гризельды, откормила себе к празднику и совсем было собралась зажарить и съесть. Но дети были не промах и сами зажарили ведьму. Смогу ли я в случае чего зажарить Гризельду? Технология этого дела клубилась в моей голове, пропитанной густой ненавистью русской жизни, пока Гризельда колдовала над миской салата, поливая его оливковым маслом и лимонным соком.

«Садись и угощайся, пожалуйста!»

Я села за выскобленный деревянный стол, поближе к огню, и началась моя первая трапеза в доме ведьмы.

«Ты мне все расскажешь,» – говорила Гризельда, и я соглашалась, уплетая теплый душистый хлеб с орехами, козий сыр и большие сладкие помидоры, совсем другие на вкус, чем их картонные родичи в супермаркетах.

«Ты мне все расскажешь,» – повторяла она. – «про годы в рабстве, про страх и отчаяние империи, да и свои преступления не утаишь, не так ли, милая Лиза?»

«Вы психотерапевт что ли?»

«Да что ты, я просто умею читать и слушать».

Мы пили что-то похожее на глинтвейн, горячий горьковатый напиток от которого тело теплело.

«Нравится? Это мое домашнее вино. Всего-то и нужно, что камилла, вегерих и хартхой! А вот ранункель я никогда не кладу и тебе не советую.»

В университете я прогуляла те самые занятия, на которых проходили названия растений, и мне было все равно, что вегерих, что хартхой, да хоть и ранункель, лишь бы с алкоголем. Я обещала никогда и никуда не класть ранункель. Чем больше я пила, тем больше мне хотелось во всем соглашаться с Гризельдой. Умеющая слушать старушка трещала без умолку, рассказывая что-то из жизни своего рыжего петуха, который якобы дослужился во Франции до звания национального символа, и черной кошки, которая взяла отпуск и уехала в древний Египет на курсы богинь. Я не очень прислушивалась, прихлебывала вегерих с хартхоем из кружки, закусывала сыром и поглядывала по сторонам. Мне никогда не нравилась склонность немцев к стерильным белым интерьерам в духе операционных. Но здесь все было иначе. Стены были выкрашены в теплый цвет спелой дыни. Посередине стоял массивный круглый стол, за которым мы ужинали, без всякой скатерти, откровенно дубовый. Вся стена у очага была в полках, полочках и разного размера крюках, на которых тесно размещалась немыслимая кухонная утварь, вероятно, украденная из музея средневековья. Все эти котелки и горшки, медные тазики и воронки для набивания колбас, терки, каменные ступки и глиняные миски, доски и молоточки орехового дерева, скалки, ивовые решета и ситечки могли бы пригодиться крупной фирме по организации корпоративных оргий со жратвой, свадеб для коронованных особ или поминок по олигархам, но зачем все это нужно было одинокой ведьме преклонных лет, у которой на ужин сыр, салатик и помидорчик. Отдельной сверкающей экспозицией висели ножи, ножницы и топорики, в серебряном кувшинчике красовался букет гусиных перьев для смазки, а уж стеклянных баночек и кожаных мешочков было не счесть. Техники не было никакой, кроме перегонного аппарата, гордо занимавшего отдельный столик. И над всем этим великолепием свисали с темных потолочных балок веники сухой травы, судя по запаху, полыни и мяты. Я поймала фразу Гризельды:

«И представь себе только, какими злодеями оказались эти венецианцы!», – кивнула и перевела взгляд на буфет со множеством резных ящичков, а с него на настенные часы в виде домика, с маятником, свисающими до полу цепями и дверцей, увитой золотистыми дубовыми листьями.

«Мне кажется, ты совсем меня не слушаешь, милая Лиза», – грустно заметила Гризельда. – «Ну что же интересного в мебели? Эту кухню я получила в наследство, несколько раз от самой себя, буфет отсудила у бывшего мужа, почти сто лет судились, а часы – это так, игрушка, таро. Они совсем развинтились в последнее время и показывают, что хотят.»

Мой первоначальный диагноз подтверждался, шизофрения в стадии обострения. Правда, пока без буйства. Ну, заразы из турбюро, фиг вы получите обратно свою пепельницу с Че Геварой.

«Теперь ты расскажи мне что-нибудь. Расскажи мне про борштш.»

«Про что?»

Вот этого она никак не могла знать! История с борщем была только моей! Гризельда не успела ответить, потому что в это время часы зашипели и вздрогнули, дверца раскрылась и из нее выдвинулись фигурки из раскрашенного фарфора. Они были так удивительны, что я сразу забыла про чрезмерную догадливость Гризельды. Благодаря скрытому искусному механизму фигурки двигались, как живые. Первым показался юноша с котомкой за спиной, который, мечтательно глядя в потолок, двинулся прямо к краю подставки и уже занес ногу, чтобы свалиться на пол. Вслед за ним выехала дворняжка, куснула юношу за пятку и размеренно тяфкнула ровно двенадцать раз.

«Полночь. Ах, Таро!» – укоризненно сказала Гризельда часам, внимательно прослушав собачий лай. – «Зачем же с этого начинать?»

Я посмотрела на нее.

«Это что-нибудь значит?»

«Это значит, милая Лиза, что завтра ты упадешь в пропасть и разобьешься!» – охотно объяснила моя гостеприимная хозяйка. – «Знаешь, как это бывает?»

«Нет! Не приходилось!»

«Так вот я тебе расскажу. Только слушай внимательно, иначе предсказание сбудется.

Давным-давно Гарц был страной великанов. И вот один из них, по имени Бодо, пожелал взять в жены королевскую дочь Брунхильду. Но гордая королевна отказала ему. Однажды Бодо ехал верхом по лесу и увидел Брунхильду, которая как раз тоже совершала прогулку на своем могучем коне. Великан решил похитить девушку и погнался за ней по горам. От погони поднялся страшный шум. Огромные камни с грохотом катились вниз из-под копыт великанских коней, а небо полыхало молниями и гремело громом. Маленькие гномы поспешно укрывались в свои подземелья и закрывали за собой все двери на все засовы, а феи прижимались к деревьям и закутывались в дрожащую от страха листву. Бодо уже почти настиг прекрасную королевну, когда впереди вдруг открылась глубокая пропасть. Брунхильда пришпорила коня, и тот перепрыгнул через ущелье на скалу напротив, едва удержавшись на ней. Удар был такой силы, что на скале навсегда остался след от конских копыт. Королевна же уронила в пропасть свою тяжелую золотую корону. С тех пор скалу, на которой приземлилась Брунхильда после своего отважного прыжка, называют «Подковой», и след ее коня до сих пор можно увидеть, поднявшись на утес. Бодо и его конь оказались слишком тяжелыми и рухнули в воды горной реки, которая текла внизу по дну ущелья. Эту сильную быструю реку называют теперь Боде в память о неистовом влюбленном великане. Превратившись в черного пса, Бодо и в наши дни сторожит корону Брунхильды, что утонула в Королевском Болоте. Многие искатели кладов пытаются завладеть драгоценной короной. Но никому из них это не удается. Каждый раз корона оказывается слишком тяжелой для человеческих рук, ускользает и опять погружается в болотную трясину. Если же кто-то из жаждущих богатства повторяет свои попытки, то на третий раз черный пес Бодо рвет его на части в глубине болота, и тогда воды реки окрашиваются кровью. Очень красиво!»

«Ужас!» – закричала я, как только Гризельда закончила. – «Какие-то гиганты с нарушенным гормональным балансом! Экстремальные скачки на тяжеловозах и ротвейлер-людоед! При чем тут я?»

«Ты не поняла. Таро говорит, что ты в своем теперешнем состоянии вполне созрела для того, чтобы свалиться в болотную трясину. И уж конечно, найдется кто-нибудь, кто разорвет тебя там на части.»

«И это будет завтра? Да я эти часы сейчас топором! В капусту!»

Гризельда встала, подошла к часам и открутила тугие сопротивляющиеся стрелки на несколько часов назад.

«Ну вот. Завтра не будет, там посмотрим, а сейчас пора спать!»

Она проводила меня наверх. Завтра же уматывать отсюда, завтра же, повторяла я, пока мы поднимались по лестнице.

«Тебе звезды оставить в окне? Не помешают?»

«Оставить!» – буркнула я. Мне было все равно, хоть три луны повесь.

«Тогда спокойной ночи, спи сладко!»

«Гуте нахт,» – отозвалась я и про себя добавила – «твою мать! Спасибо за приятный вечер!»

У двери Гризельда обернулась. Нет, она никак не могла оставить меня в покое.

«Да! Если черти явятся, не обращай внимания.»

«Ооо!..» – простонала я, заворачиваясь в одеяло.

Но черти не явились, и я прекрасно проспала всю ночь.