Читать книгу Последняя ведьма Гарца - Галина Яцковская - Страница 5

Я открыла глаза и сразу увидела небо. Оно ликовало в двух огромных окнах и было таким ясным, синим и сильным, что на меня вдруг свалилось счастье. Вот уж чего никак нельзя было ожидать. Я лежала под пуховым одеялом, где-то на краю земли, в чертовой немецкой глухомани, в окружении леса, гор, может быть, даже чертей и зеленых кобольдов, в избушке сумасшедшей ведьмы, обалдело пялилась на небо и была счастлива. Здесь меня никто не найдет. Мое падение в пропасть и раздирание на части посредством жуткой псины отменилось. Значит, дел никаких и можно поваляться в постели и полистать «Настольную книгу цветовода», которая как раз открылась на странице «Ирисы» и источала их нежный запах. И тут раздался лязг железа. Это распахнулся сундук с боеприпасами и кинул в меня мягким халатом, а потом залепил прямо в лоб трусиками. Неплохое начало дня, подумала я и побежала умываться. Босиком по теплым деревянным половицам.

На кухне никого не было, но в саду я услышала голос Гризельды:

«Стой смирно! Перестань уворачиваться! Посмотри, как ты зарос! Это неприлично, в доме же гости, что о тебе подумают?»

Я вышла на террасу и увидела Гризельду с мощным секатором в руках, которая воевала с шиповником.

«Будешь царапаться – постригу наголо, а так я тебе сделаю хорошенький ирокез! Ты же хотел такой?»

Шиповник молчал, как партизан на допросе.

«Доброе утро, фрау Вильдфрухт!»

«А, проснулась, милая Лиза?»

Гризельда обернулась. Мать честная, ее было не узнать. Куда подевались седые букольки, сутулые плечи и скованная походка! Передо мной стояла женщина лет сорока, крепкая, загорелая, с длинными темными волосами, небрежно заколотыми костяным гребнем. Только глаза были те же, серо-зеленые, цвета лесного ручья, с коричневыми пятнышками вокруг зрачка, как будто камешками на дне.

«Вы так помолодели!» – не удержалась я.

«Ах, пустяки! Просто я живу сейчас обратно.»

«Куда, простите?»

«Обратно! Ты что же, думаешь, что в такое прекрасное утро можно стареть? Это было бы против всех законов природы! Вот я и помолодела.»

«А завтра?»

«Завтра посмотрим на погоду! Может, помолодею, а может, вот просто лягу и умру! Похоронишь меня тогда, ладно? Вот здесь, под грушей.»

Ловким движением она отхватила еще несколько веток у брыкающегося шиповника, собрала все обстриженные ветки в охапку и бросила их в желтое ведро с водой.

«Пригодится для ликера, укрепляющего упрямство, зловредность и строптивость. Он хорошо идет. Я сварила тебе яйцо!» – вдруг без всякого перехода объявила Гризельда с такой гордостью, как будто она его снесла. – «И сейчас мы будем завтракать!»

Завтрак был накрыт на террасе, залитой свежим утренним солнцем. Похоже, что за ночь март сменился апрелем, а ноябрь сентябрем, думала я в духе здешней логики, усаживаясь на подушку в плетеное кресло. Обещанное яйцо в самом деле гордо торчало из керамической подставки посреди стола и означало особую пышность немецкого завтрака. На деревянной доске лежало четыре кусочка разных колбасок и четыре тонких полоски сыра, две светлых и две рыжих, все четыре с большими дырками. Я с голодной тоской оценила величину дырок и пересчитала булочки в корзинке. Их было ровно две, одна с кунжутом и одна с тмином. Гризельда задумчиво посмотрела на меня, перевела взгляд на стол и позвала:

«Томас?..»

Я услышала, как в кухне со скрипом распахнулись дверцы буфета, а затем задрожала стеклянная дверь террасы. Об закрытую дверь изнутри колотились какие-то предметы.

«Майне гюте, дверь!» – воскликнула Гризельда, распахнула дверь и на волю со свистом вырвались и плюхнулись на стол булочки, свертки и связки всякой снеди. Последней просвистала и встала прямо передо мной, подпихнув в бок кофейную чашку, баночка с медом. Это мультфильм, решила я, тупо глазея на груду жратвы, которая тем временем аккуратно раскладывалась на столе. Это такой большой телевизор, три Д, Дисней, студия Фантом.

«Фрау Вильдфрухт, кто такой Томас?», – спросила я механическим голосом, чтобы что-нибудь сказать и отвести глаза от саморежущейся колбасы и парящего над чашкой кофейника. – «Мне казалось, в доме никого кроме нас нет?»

«Томас это буфет,» – сообщила Гризельда, – «мой бывший муж. Я же тебе рассказывала вчера.»

«Нет, вы не говорили, что были замужем за буфетом!»

Что я говорю, что за чушь я несу, я разговариваю уже почти как Гризельда.

«Ну как же! Если прошла любовь, тут уж ничего не поделаешь, ее не вернешь, надо делить буфет. Я-то знала, что он мой, но Томас бесстыдно утверждал, что это совместно нажитая собственность. Нас судили три поколения графов и последнему эта тяжба так надоела, что он присудил полбуфета мне и полбуфета Томасу. И вот, когда мой бывший явился с пилой, чтобы поделить буфет пополам, я сделала так.»

Гризельда вскочила и встала в позу Зевса-громовержца с пучком молний в руке. На долю секунды мне показалось, что в ее ладони полыхнул огонь. Кофе в моей чашке закипел, и горячая капля обожгла мне руку.

«Я сделала так,» – вдохновенно продолжала Гризельда, – «и сказала, хочешь быть с буфетом, ну так оставайся в нем навсегда! С тех пор Томас живет в буфете. Помогает по хозяйству.»

«То есть как?»

«По мелочи. Накрывает на стол, стрижет лужайку.»

«Я не об этом. Как это он живет в буфете? Как скелет или что?»

Жуткая картинка нарисовалась в моей голове. Гризельда не поджаривает людей, она запирает их в глухом буфете и держит там до тех пор, пока время не обглодает их до чистых скелетов.

«Скелет?.. Это интересно, можно попробовать, но пока как домовой», – сказала Гризельда и протянула мне салфетку. Я промокнула руку. На запястье отпечатался маленький ожог в форме звезды.

«Не думай плохого, милая Лиза! Это скоро пройдет! Еще чашечку кофе?» – и она подмигнула кофейнику, который с готовностью взвился в воздух. – «Пей кофе, а я пока расскажу тебе веселую историю…

Сели как-то Всевышний и черт, потолковали и поделили между собой Гарц.»

Как тот буфет, подумала я. Бежать отсюда, бежать.

«Всевышний, как ему и положено, взял себе лучшие куски: благодатные долины, цветущие виноградники, луга с медоносными травами. А черту достались только горы с елками да голые скалы. Подписали договор. Окинул черт свои владения хозяйским глазом и понял, что прогадал сильно. Горы Гарца и тогда, конечно, были очень красивые, но безлюдные. Ни одной хотя бы завалящей деревни, ни один пастух не карабкается по камням за своими козами, ни одна прекрасная мельничиха не выходит на закате искупаться в ручье. Откуда же брать человеческие души? Кого соблазнять, искушать по всем правилам адского искусства? Душу прикупить задешево не у кого, потому как ни души. Пугнуть из-за куста и то некого. И придумал черт. Взял однажды ночью большой мешок и, пока Всевышний спал, насобирал себе деревень из долин. Полный мешок наворовал! Крестьяне и не заметили, как их деревни у черта в мешке оказались. Ведь когда ночь, так что у Господа в корзинке, что у черта в мешке, все одно темень. Только приснился всем один и тот же сон, что взлетают они над горами и к звездочкам устремляются. Черт бы и побольше деревень оттяпал, но тут солнце, почуяв неладное, стало всходить раньше времени. Нечистый переполошился и скорей удирать к себе в горы. Скачет по камням, сам довольный, что ловко так Всевышнего обдурил. Мешок за ним волочится, по камням бьется. У крестьян в мешке аж горшки с полок посыпались. А в одной деревне церковь была с высокой остроконечной колоколенкой. И острие этой колоколенки возьми да и продери чертов мешок насквозь. Ветхий уже мешок-то был, чего только черт в нем не таскал: и уголек для адских костров, и сковородки на кухню, и души людские грешные. Это по службе. Но и для себя тоже, так, по мелочи: где шмат сала слямзит, где подковки у кузнеца для копыт своих уволочет, где чулочки шерстяные с веревки снимет. Зимой-то в горах без людей и холодно, и голодно. Так что проткнуть чертов мешок и гвоздик мог. А тут колокольня. Он не замечает ничего, скачет дальше. А дыра от тряски все больше и больше становится. Потом раз! – и вывалилась в прореху целая деревня. Поглядел черт, как она вниз посыпалась. Да не жалко, небогатая. Плюнул и говорит „Да иди ты! Тьфу!“ Так и стала деревня та называться Дитфурт. Утром проснулись крестьяне в своих домишках, смотрят, посуда переколочена, двери перекошены, крыши кое-где съехали, скотина перемешалась, а сама деревня стоит на самом берегу чистой речки Боде. Живописно так раскинулась. Понравилось им. Починили все, стали жить. А от тряски в головах сделались очень умными. Однажды, к примеру, велела им аббатиса Матильда, настоятельница женского монастыря в Кведлинбурге, доставить к празднику Святой Пасхи восемь тысяч яиц. Уж не буду тебе рассказывать, как дитфурцам эти яйца жалко отдавать было и как они потом всей деревней да со слезами эти яйца пересчитывали. Но надо же было еще и на монастырскую кухню дань доставить. А путь неближний, да по горам. Запрягли быка в крепкий воз, постелили соломки, стали яйца грузить. Но тех так много было, что никак они на возу не умещались, все скатывались. Как быть? Тут одна крестьянка вышла вперед и говорит: „Земляки! А давайте мы яйца эти утрамбуем!“ Сказано сделано. Скинул кузнец башмаки, запрыгнул на воз и ну яйца трамбовать. Народ стоит вокруг, веселится, хохочет, крестьянку хвалит. Да и то, говорю же, умные все стали в Дитфурте, особенно женщины. У кузнеца ноги по колено желтые, брызги с воза летят, лица у всех будто в рыжих веснушках, ну чисто солнышки. Хороший праздник вышел в деревне. Черт наблюдал за всем за этим с навозной кучи, где стоял под видом черного петуха. Да, думал, эти ежели до ада доберутся да кочережки похватают, они же там и меня так утрамбуют, что одна скорлупка и останется. Подумал так, вспорхнул на забор и убрался восвояси. И больше в Дитфурт ни копытом. Вот почему никто еще из этой деревни не попал в ад.»

«А что сказала на это аббатиса Матильда?»

«А что сказала аббатиса Матильда, когда получила утрамбованные яйца, об этом в летописи ни слова!»

Гризельда была в восторге от своей дурацкой истории про яйца. Я же была рада уже тому, что на этот раз никого не разорвали на части и, едва дождавшись конца утрамбованного бреда, спросила:

«Гризельда, так мы поедем сегодня в Ганновер? За моим чемоданом?»

«Обязательно! Прямо сейчас!»

Я ринулась в дом. Мгновенно созревший план состоял в том, чтобы в аэропорту улизнуть от Гризельды, взять билет на ближайший рейс куда-нибудь, да хоть в Шанхай или любой Тринитротолуол и покинуть это нехорошее место, не заплатив, естественно, ни за ночлег, ни за завтрак. В кухне я помедлила перед буфетом. Все же любопытство великая движущая, а также тормозящая сила.

«Томас?»

Несчастный муж Гризельды не отозвался. Да нет там никакого мужа! Все это глюки чистой воды, гипноз, НЛП и фокусы! Буфет как буфет, деревяшка старая рассохшаяся, никому не нужная, три копейки килограмм! Я раздраженно пнула буфет ногой, но вышло как-то неловко, зацепилась за что-то, потеряла равновесие и растянулась на полу. Я лежала и соображала, как это вышло, когда вдруг с ужасом услышала шипение и нечто вроде камнепада. Это опять врубились зловредные Часы Таро. Подняв голову, я увидела, как из раскрытых дверок выехала башня с зубцами, раздвоенными наподобие ласточкиного хвоста, совсем как кремлевская. На верхней площадке, изображая ужасные муки, заламывали руки фарфоровые фигурки людишек. Несколько раз, я не успела сосчитать, сколько именно, ударили игрушечные раскаты грома. Башня покрылась трещинами и начала разламываться на куски. Крохотные людишки посыпались с верхней площадки, два стражника, нелепо размахивая ручками, выбросились из бойниц и упали замертво на подставку.

«Гризельда!» – заорала я.

«Ах, милая Лиза, ты не ушиблась?»

Она опустилась рядом со мной на колени и погладила по волосам.

«Гризельда! Часы сломались? Что это значит? Революция в России? Землетрясение? Или я опять должна куда-то свалиться и опять, конечно, разбиться?»

«Вставай, майне либе, и не думай плохого! Это крушение твоей жизни. Оно уже произошло.»

«Ничего себе не думай плохого! А что я должна думать?»

«Что это не конец истории. Собирайся и поехали!»