Читать книгу Из двух тысячелетий. Проза и стихи, принесенные ветром Заволжья - Геннадий Мещеряков - Страница 20

Между звездами и морем – Северное сияние, серебряными и золотыми кажутся выпрыгивающие из бегущей темно-синей волны рыбы. Есть и большие, но не дельфины, они здесь не водятся. А как бы помогли ему, если приучить, взрывать вражеские корабли.

Прибавляются на лице морщины, словно годовые кольца, глубокие от пережитого. Ему за сто, но в памяти все сохранилось до мельчайших подробностей, ярко и четко.

Тогда он был не просто дед Филипп, а Филипп Григорьевич Канат, и такой же крепкий, руками протягивал баркас вдоль скалы в маленький грот, о котором знал, наверное, только он. Тут недалеко в рыбацком поселке родился, облазил с другими ребятишками весь окрестный берег. Прилив иногда заливал грот полностью, но это было довольно редко и только в полнолуние. Вода прижимала баркас к скалистому верху грота, но не переливалась через борта. Ни северный ветер, ни взгляд иноземца туда проникнуть не могли, как ни обшаривали они глазами скалистый берег с торчащими из моря клыками скал.

Они ставили мины на возможных проходах вражеских кораблей и подводных лодок к военно-морской базе, но были атакованы позарившимся на их посудину тяжелым бомбардировщиком. Из команды он остался один. Не утонул и баркас, хотя пробитый осколками больше смахивал на дуршлаг. Волной и ветром спасшихся прибило к берегу.

Восстановил баркас Канат, значит, хорошим был механиком. «Отмщение, сударь, отмщение». Откуда, из какой книжки всплыли эти слова, он не помнил, но они точно выражали его внутреннее состояние. Если ярость к врагу раньше просто горела в его душе, то теперь вспыхнула с новой силой.

В распоряжении моряка остались не только баркас, но и двенадцать мощных мин, каждая из которых способна отправить на дно любой корабль.

Сегодня была особенно удачная ночь. Даже луна с удивлением вытаращила свой желтый глаз, когда он сходу, впритык со скалой, направил баркас в грот. И успел: недалеко, на главном фарватере, раздался взрыв, значит, на притопленную им мину нарвался эсминец, который должен был выйти из захваченной фашистами бухты. Конечно, тральщики процедили фарватер тщательно. Но Канат рискнул и поставил мину, можно сказать, по их следу, недалеко от скалы, где прятался. Эсминец вышел из бухты сразу за тральщиками, но он успел. Не только уничтожил вражеский корабль, но отвел от людей и те беды, которые тот мог совершить… Кто помог в этом Канату? Бог, ненависть к врагу, неудержимая смелость? Скорее всего, все вместе.

Баркас оставался в затопленном гроте, а он, выныривал из него, и, прячась за скалой, осматривал окрестность в морской бинокль. Определял без большого труда, какой транспорт должен был выйти из бухты. Загружались тайно ночью, а перед отплытием всегда выстраивались на палубе, слушая наставления старшего фрица. Так было заведено, пунктуальные очень, что их иногда губило. Он хоть и не семи пядей во лбу, но в ту ночь сразу смекнул, что на корабле втрое больше офицеров, чем нужно. А где рядовые моряки? В трюмах? Скорее всего, куда-то доставляют новые подготовленные команды. И он снова ценой жизни совершил невероятное. Обвязав мину канатом, вытянул ее из грота и потащил, словно буксир туда, где, скорее всего, пойдет корабль. Баркас бы точно заметили, а его голову нет. Когда обшаривали море прожекторами, Канат нырял, не переставая тянуть опасный груз, а мог плыть под водой больше минуты. Возможно, благодаря этому и остался жив.

Перед раздавшимся взрывом успел немного отплыть и метров на пять ушел вглубь, но от удара воды ощутил себя скрученным в канат. Долго сочилась из ушей кровь, он не мог двигаться, и при каждом всплытии хватал ртом воздух так, словно вгрызался зубами в твердую атмосферу.

Никто не узнал о его подвиге, не говорил он никому о нем. Зачем? Ребят все равно не вернешь. И чем хвастаться? Что других отправлял на тот свет. Вот ему больше ста лет. И двести проживет, а боль от невосполнимых утрат останется в душе навсегда. И никто ему не объяснит правильно, почему эти брызги прибоя соленые, как слеза. Быть может, и море плачет?