Читать книгу Что случилось с Бэби Джейн? - Генри Фаррелл - Страница 5

Когда ее перевезли из больницы домой и подняли наверх, в эту комнату, она решила, что тяжелый карниз, нависающий снаружи над окном, надо будет убрать. Еще раньше, почти сразу после несчастного случая, сняли и продали на металлолом отлитые в том же духе тяжелые ворота перед подъездной дорожкой. Ей не хотелось, чтобы хоть что-либо доме напоминало о случившемся. Впрочем, тогда она больше думала совсем о другом, с ужасом привыкая к беспощадной мысли; что ходить ей уже не придется, так что дело со дня на день откладывалось, и в конце концов все осталось, как было. А потом, с годами, глаз настолько привык к окружающему, что и вовсе перестал замечать ажурный рисунок железного карниза в стиле пламенеющей готики.

Этим утром окно было открыто, и, подъехав к нему вплотную, Бланш подставила лицо легкому весеннему ветерку. Вдруг косо упал луч солнечного света, и на какой-то момент она вернулась на тридцать лет назад и вновь превратилась в девушку с серебристыми волосами. Нельзя сказать, что это был обман зрения, ведь Бланш и сейчас не утратила прежней красоты. Ее почти безупречные черты, еще острее подчеркнутые шевелящейся внутри болью, успешно сопротивлялись непрерывному воздействию беспощадного времени. Порою даже казалось, что инвалидность придавала Бланш тонкое, едва уловимое очарование, в своем роде превосходящее броскую красоту ее юных лет.

Она перевела взгляд вниз, туда, где теснились дворики и красные черепичные крыши домов, выдающие ту же средиземноморскую экстравагантность, что и ее собственный дом. Слишком многое из того, что попадало в поле ее зрения, не замечалось из-за своей привычности. Но сейчас она заставила себя присмотреться, задуматься, и в результате округа, словно изменившись за то время, что она провела в дремоте, сделалась тусклой и постаревшей. Увидев ее такой, Бланш внезапно испытала почти непреодолимое желание оказаться где-нибудь далеко. Ей вдруг захотелось избавиться и от этого дома, и от этой комнаты, и от этого чувства, когда кажется, будто ты заживо похоронена в прошлом.

Все минувшие годы ее тянуло к этому старому дому по причинам исключительно сентиментальным. Бланш, в общем-то, и сама это понимала с самого начала. После аварии ей было до боли необходимо некое ощутимое подтверждение прошлого, когда она представляла собою нечто большее, – гораздо, гораздо большее – нежели жалкую, никому не нужную калеку, в которую превратилась. Тяга к дому означала тягу к прошлому, к тому самому прошлому, от которого ей сейчас так хотелось убежать. Бланш с торжественной решимостью тряхнула головой: она сделает это, она позвонит Берту Хэнли и попросит его выставить дом на продажу.

Берт оставался одной из немногих ниточек, все еще связывавших Бланш с внешним миром. Он был одним из трех партнеров управляющей компании, что вела финансовые дела Бланш. Именно Берт аккуратно и умело вложил заработанные ею деньги, так что проценты вложенной суммы все эти годы обеспечивали ей с Джейн вполне безбедную жизнь.

После того как случилась авария, Берт был уверен, что Бланш захочет продать дом. Тем сильнее он удивился, когда выяснилось, что это не так. Какие только резоны ни приводил он ей в пользу продажи: дом слишком велик, слишком дорог в содержании, его рыночная стоимость стремительно падает. К тому же, настаивал он, инвалид не может жить, как она, наверху, в мансарде – это слишком опасно, это чистое безумие. Тем не менее, столкнувшись с упрямым сопротивлением Бланш, он был вынужден в конце концов отступить.

– Когда-нибудь, – в изнеможении выдохнул Берт, – вы об этом пожалеете. Попомните мое слово, пожалеете!

После этого дела Бланш отошли на второй план, и о доме он больше не заговаривал. Вот уже два года, как Берт не поднимался на Хиллсайд-Террас, и с течением времени их с Бланш взаимоотношения постепенно свелись к обмену письмами и финансовыми документами, а также редким телефонным звонкам.

Ветерок шевелил кроны растущих прямо у дома высоких эвкалиптов. Одну ветку пригнуло к окну, листья, словно подвижные хрупкие пальцы, царапнули подоконник. Бланш улыбнулась собственной решимости: не позднее чем завтра, самое позднее послезавтра, она свяжется с Бертом и велит ему продать дом первому же желающему, за сколько получится. А она тем временем решит, где теперь жить, и об этом тоже надо посоветоваться с Бертом. Лучше всего – подальше от холмов, и дом пусть будет поменьше и поудобнее. Помимо всего прочего, это справедливо по отношению к Джейн: энергия у нее поразительная, но пора дать ей возможность вздохнуть посвободнее. Нужно что-то новое, безмятежно думала Бланш, какой-нибудь домик в современном стиле, и чтобы было побольше солнечного света. В общем, что-то совершенно отличное от этой старой мрачной берлоги.

Бланш неожиданно пришло в голову, что разочарование от прошлого, разочарование, обостренное старыми фильмами, имеет и свою положительную сторону. В смерти содержится возможность возрождения. Бланш краем глаза уловила какое-то движение в доме напротив, снова нагнулась к окну, и как раз в этот момент там распахнулась застекленная дверь, и наружу вышла новая хозяйка, одетая, как обычно, для работы в саду – в комбинезон и широкополую соломенную шляпу. Миссис Бейтс – так звали эту женщину, хотя сейчас Бланш не вспомнила бы, откуда ей это известно. Миссис Бейтс из Айовы. Вот уже почти три месяца, почти каждый день Бланш наблюдала за тем, как ее новая соседка рвет сорняки, рыхлит граблями согретую солнцем землю, сажает новые клубни картошки и другие растения, выдергивает старые. Во всем этом чувствовалась преданность делу, и Бланш втайне разделяла с этой женщиной радость ее трудов. Даже испытывала некое чувство родства с этой самой миссис Бейтс, хотя ни взглядом, ни словом с ней не обменялась, да и скорее всего не обменяется. Женщина отошла в дальний конец сада, и Бланш потянулась к карнизу, чтобы усесться в кресле так, чтобы было лучше видно. Но, услышав за спиной какой-то звук, отдернула руку и обернулась.

– Извините, мисс Бланш…

Бланш дала глазам привыкнуть к полумраку комнаты, и перед ней постепенно соткалась чья-то угловатая фигура. Ну да, сегодня же пятница. День, когда миссис Ститт убирает дом. А она и забыла.

– Входите, Эдна, – бодро бросила Бланш. – Хотите начать отсюда? – И вдруг, поближе вглядевшись в раскрасневшееся грубоватое лицо миссис Ститт, уловила в ее бесцветных глазах какое-то странное оцепенение. Бланш нагнулась и, откатившись от окна, остановилась посреди комнаты:

– Что-нибудь не так?

Можно было не спрашивать. Вот уже три года, как миссис Ститт неизменно приходила по пятницам с утра, чтобы убраться в доме, сменить белье, помочь Джейн на кухне. И за это время Бланш убедилась в том, что для Эдны Ститт дело профессиональной чести всегда, даже в самые трудные минуты, сохранять внешнее спокойствие и невозмутимость. Немало усилий требовалось для того, чтобы заставить ее выказать хотя бы тень раздражения. Именно поэтому так обеспокоилась Бланш, видя, как явно взволнованная чем-то миссис Ститт нервно прижимает ладони к своему видавшему виды рабочему комбинезону.

– Так в чем дело, Эдна?

С возмущенным видом миссис Ститт переступила через порог комнаты, не говоря ни слова, извлекла из кармана комбинезона пачку перевязанных плотной резиновой лентой писем и швырнула ее на пол.

– Вот!

Бланш наклонилась, подобрала письма и изумленно воззрилась на них.

– Но… что?..

Миссис Ститт побледнела как полотно, но была явно преисполнена решимости довести дело до конца.

– Может, я и ошибаюсь, – звенящим голосом заговорила она, – и может, не мое это вовсе дело… Мисс Бланш, меньше всего на свете мне хотелось бы причинить вам неприятности, но вы только посмотрите на это, пожалуйста, посмотрите. Вам это раньше на глаза не попадалось? Мне… мне просто надо знать, больше ничего…

Еще раз взглянув на письма, Бланш с некоторым удивлением обнаружила, что верхнее в пачке было адресовано ей. Она надорвала ленту и разложила письма на коленях. Выяснилось, что не только первое – на каждом написано ее имя. На одном конверте, заметила Бланш, была пометка «Лично». А все тот же верхний конверт был надорван.

Бланш вновь вопросительно посмотрела на миссис Ститт, но нарочито непроницаемое лицо женщины ничего ей не сказало. Тогда она открыла наугад одно из писем и вгляделась в корявые карандашные строки:

Дорогая Бланш Хадсон. Вчера мы с мужем смотрели Ваш фильм «Как быстро прошел медовый месяц». И в какой-то момент я сказала мужу, что снова, спустя столько лет, увидеть Вас на экране – это все равно что оказаться на давнем девичнике. В те годы я была Вашей верной поклонницей, и, когда «Медовый месяц» только вышел на экраны, у меня как раз начинался роман с этим малым…

У Бланш помутилось в глазах, и, не сумев заставить себя продолжить чтение, она прижала к ним ладонь. Господи, как глупо… глупо, и все-таки в самой глубине души у нее что-то вдруг совершенно нежданно зашевелилось, и она ничего не могла с этим поделать. Ее рука упала на лежавшие на коленях письма. Письмо поклонницы! А ведь столько лет прошло! Подумать только. Выходит, есть еще те, кто помнит и кому не лень написать… Просто не верится… не верится…

– Вы ведь раньше не видели их?

Бланш вздрогнула и открыла глаза: на какой-то момент она вовсе забыла про миссис Ститт. Все еще не в силах говорить, она молча покачала головой:

– Нет. – И тут же вновь вернулась к письмам и, взяв одно из них, с пометкой «Лично», посмотрела на обратный адрес. Там значилось имя: Уильям Кэрролл.

Руки у Бланш затряслись так, что ей едва удалось надорвать конверт. Билл Кэрролл был ее партнером в четырех самых популярных фильмах. Романа, о котором сплетничала вся студия, у них на самом деле не было, но была очень тесная дружба. То есть она продолжалась какое-то время до аварии. Потом Билл неоднократно пытался ее навестить, и в больнице, и дома, но она отказывалась видеться с ним, как, впрочем, и со всеми остальными. И, как все остальные, он, в конце концов, отошел в сторону. Но как же славно было сейчас пообщаться с ним, пусть и на расстоянии. Именно сейчас, нынешним утром, когда она решила покинуть этот дом и продолжить жизнь в другом месте. Вот если бы снова можно было стать друзьями… Она нетерпеливо, едва не порвав, выхватила письмо из конверта.

Дорогая Бланш!

Скорее всего, это письмо не дойдет до тебя, и все же, посмотрев на днях по телевизору «Блондинку на проводе», я не мог удержаться, чтобы не написать. Если каким-нибудь чудом ты все же прочитаешь эти строки, обрати внимание на то, что я оставляю свой адрес и номер телефона. Разумеется, я должен предупредить тебя, что нынче я женатый, старый – говорю об этом без всякого кокетства – мужчина, но во всем остальном…

Письмо скользнуло Бланш на колени, в общую пачку. Она потянулась было за ним, но громкое покашливание напомнило ей, что миссис Ститт все еще ожидает ее реакции. Заставив себя собраться, насколько это было возможно, она подняла голову.

– Где… где вы нашли это? Я думала, утренняя почта…

Миссис Ститт неодобрительно поджала губы.

– Утренняя почта тут ни при чем, – резко бросила она. – Они были в мусорной корзине. Я собиралась выбросить старые газеты в бак и, если бы случайно не посмотрела…

– В мусорной корзине? – Бланш пристально посмотрела на домработницу. – Вы ничего не путаете?

Миссис Ститт решительно кивнула и ткнула пальцем куда-то себе за плечо.

– Мне кажется, она просто… выбросила их! – Выказывая сдержанную, но оттого не менее явную неприязнь, которую она испытывала к Джейн с самого начала своей работы в этом доме, миссис Ститт никогда не называла ее по имени – просто «она». – Нет-нет, я вовсе не утверждаю, что видела это своими глазами, чего нет, того нет.

– Но как…

– Они пришли с телестудии, которая показывает ваши картины. В одном большом конверте.

– Должно быть, Джейн выбросила их случайно. – Бланш зябко поежилась. – Если на конверте был штамп студии, она, скорее всего, решила, что это какой-нибудь рекламный буклет…

– Конверт был открыт. – Миссис Ститт упрямо покачала головой. – А наверху лежало как раз это письмо. К тому же… – Она украдкой обернулась в сторону открытой двери.

– К тому же… – подтолкнула ее Бланш.

Вновь запустив руку в просторный карман фартука, миссис Ститт извлекла из него большой удлиненный конверт и, поколебавшись секунду, протянула его Бланш.

– Может, вам стоит взглянуть и на это.

Бланш взяла конверт. В левом верхнем углу были отпечатаны логотип и наименование студии, посредине – белая наклейка с именем и адресом Бланш. Во все остальном это был совершенно обыкновенный конверт.

– С обратной стороны, – бесцветным голосом произнесла миссис Ститт и отвернулась. – Переверните.

Бланш повиновалась не без легкого беспокойства.

Само это слово – злое, уродливое, непристойное – будто обрушилось на нее. Оно было нацарапано с такой яростью, что в некоторых местах острие карандаша прорвало плотную бумагу. Вновь повернув конверт лицевой стороной, Бланш поспешно положила его на колени, словно стараясь стереть подпись. Миссис Ститт посмотрела на нее и чинно сложила на груди руки.

– Мне очень жаль. – Ее голос несколько окреп, но все же звучал нервно. – Наверное, не надо было вам этого показывать. Видит бог, я терпеть не могу доставлять людям неприятности, но…

– Да нет, все нормально. – Бланш подняла руку и невольно метнула взгляд в сторону двери. – Честно говоря, я не думаю, что…

– Давайте это сюда, и обо всем забудем. – Миссис Ститт резко выбросила руку вперед и, забрав у Бланш с коленей конверт, свернула его в трубку и сунула в карман фартука. – Мисс Бланш, – продолжала она негромко и участливо, – я понимаю, что ничего такого особенного во всем этом нет. И все же нельзя, неправильно так поступать – во всяком случае, в ее возрасте снова вести себя так…

Бланш отвела глаза, опасаясь, что миссис Ститт уловит в ее взгляде внезапно возникший страх. «Джейн моя сестра, – упрямо твердила Бланш себе самой, – она присматривала за мной, была рядом, ухаживала все эти годы. И самое малое, что я могу сделать, – это попытаться ее понять. Она моя родная сестра…»

«Пусть так, дорогая, пусть она тебе сестра, пусть вы одна кровь и плоть, но надо же взглянуть правде в глаза: в глубине души она тебя ненавидит, словно змею, и ничто не доставит ей такой радости, как увидеть тебя поверженной».

Эти слова, сказанные давным-давно, вдруг всплыли в ее памяти. Они принадлежали Мартину Стэггу. Она тогда снималась в одной картине, и он вызвал ее к себе в кабинет…

– Знаю, тебе трудно с этим смириться, но Джени настолько обезумела от ревности, что уже не отдает себе отчета в том, что делает.

Марти был продюсером того фильма – крупный, добродушный мужчина с открытым щедрым сердцем и безошибочным чутьем на все, что имеет отношение к кинематографу. Если кто-нибудь из актеров попадал в беду, он всегда первым приходил на помощь.

«Как ты думаешь, почему она постоянно напивается и выходит в таком виде на люди? Посчитай, сколько раз за один только последний год она попадала во всякого рода переделки? Четыре, пять? Пять. Боюсь, в следующий раз ребята уж не поспеют вовремя, чтобы замять дело. И на чьей карьере это отразится? На ее? Да ни в коем случае, ее карьера закончилось, когда ей и двенадцати не исполнилось. Это тебе, и только тебе придется платить по счетам. И думаешь, она тебя пожалеет? Ты только подумай, зачем ей закатывать все эти пьяные скандалы на площадке и все равно цепляться за съемки? И почему это она заболевает всякий раз, когда тебя приходят снимать для рекламы, так что ты вынуждена оставаться дома и ухаживать за ней?

Только не думай, пожалуйста, будто я ничего не понимаю. Да, она была знаменита, что называется «звездой», и снималась не с кем попало. Все это я признаю. И семью, наверное, она кормила, и кормила неплохо. Вот и подумай, каково ей сейчас. Вроде как жизнь кончилась, даже не начавшись. Все вокруг нее крутятся, все кричат «ура», и вдруг – пустота. Лично мне не приходилось еще видеть вундеркиндов, которые бы выходили из таких переделок целыми и невредимыми. А Джейн вдвойне тяжело. Перед ней ты – младшая сестренка, ставшая такой звездой, что ей и не снилось. Ну и каково ей, по-твоему, все время оставаться у тебя в тени? Она ведь прекрасно знает, что единственная причина, по какой ей дают работу, – это некий пункт в твоем контракте. Да и не только она – все это знают! Вообрази, как все у нее внутри переворачивается. Не сомневаюсь, что ты руководствуешься самыми лучшими намерениями, но это не имеет никакого значения, добра ей ты не приносишь. Послушайся моего совета, давай исключим из контракта этот пункт. Бухгалтерия готова заплатить ей хорошие отступные, а рекламщики все обставят как надо. Пусть соскочит с подножки, пока окончательно не съехала с катушек, да и тебе всерьез не навредила».

Но она не последовала совету Марти. «Я дала Джени слово, – сказала она ему, – и назад его не возьму». И вот, по прошествии тридцати лет, его слова внезапно прозвучали с той же отчетливостью, что и тогда, когда он их произнес. Все дело, понятно, в старых фильмах и письмах поклонников. Лишнее подтверждение ее правоты: надо уезжать из этого дома, со всеми его тенями прошлого, и как можно скорее…

– Ваша сестра – нехорошая женщина, мисс Бланш.

Она вновь заставила себя посмотреть во встревоженное лицо миссис Ститт.

– Мисс Бланш, кто-то должен вам это прямо сказать, и думаю, что это мой долг. Ваша сестра нуждается, как бы это получше выразиться, во внимании. Можете уволить меня за эти слова. Мне все равно! Говорю ради вашей же пользы. Когда ее вот так заносит, не могу даже представить себе, как вы это выдерживаете. Лично меня всю трясет. Может, вы, потому что все время находитесь рядом, просто не видите того, что видят другие. И за то время, что я здесь, ей стало гораздо хуже.

– Хуже? – Бланш вскинула голову. – Что вы имеете в виду, Эдна?

– Вот это. – Миссис Ститт притронулась к карману фартука. – И то, что ведет она себя чаще всего… как испорченный ребенок. И то, что пытается не дать мне делать того, что вы велите, заставляя делать что-то другое. Затрудняюсь сказать в точности, но, в общем, ей становится хуже. И коль уж на то пошло, скажу вам прямо, что, если бы не вы, я давно отказалась бы от этой работы. С ней тяжело – выпивка и все такое…

Бланш выпрямилась в своей каталке, чувствуя настоятельную потребность сказать что-то в защиту Джейн.

– Да нет, Эдна, уверена, что все не так уж серьезно. Мне кажется, я понимаю Джейн. Она всегда была немного неуравновешенной, а в последнее время просто перенапряглась…

– Может, и так, – перебила ее миссис Ститт, – и все равно я считаю, что вы сделаете правильно, если направите ее к своему доктору. Понимаю, вам трудно увидеть то, что вижу я. Вы не выходите из дома, вам не с чем сравнивать, но, мисс Бланш, в последнее время… я просто начинаю за вас беспокоиться…

– Эдна!

– Нет, я не утверждаю, будто она совсем того – или что-нибудь в этом роде. Этого я ни в коей мере не утверждаю, но она становится… как бы это сказать, безответственной. Взять хоть то, что произошло сегодня утром. Само по себе это не так уж важно… Словом, иногда мне становится страшно, как подумаю, что вы с нею дома одна – особенно когда она напивается. Просто заснуть не могу, честное слово!

Бланш печально и беспомощно посмотрела на миссис Ститт. Она не могла заставить себя слушать эту женщину дальше. Быть может, все так и есть, быть может, как с годами вырабатывается привычка к боли, точно так же вырабатывается она и к разного рода странностям. Но Джейн ее родная сестра, единственный по-настоящему близкий ей человек во всем мире. Она отказывалась верить, что ее припадки становятся опасными. Во-первых, не так уж они и часты, Бланш привыкла воспринимать их как некий недуг, с которым она вынуждена мириться, как Джейн мирится с ее инвалидностью. Из них двоих Джейн хуже: все эти годы она прикована к беспомощной несчастной калеке, при которой, по сути, выполняет роль сиделки. Так разве не естественно, что время от времени она срывается и восстает? «Если бы только я послушалась Марти тридцать лет назад, – простонала про себя Бланш, – если бы в глубине души не понимала, что, общем-то, это моя вина…» Она посмотрела на миссис Ститт. Та нервно потирала руки.

– Вы явно преувеличиваете, – слова Бланш прозвучали резче, чем ей хотелось бы. – И вам совершенно не о чем беспокоиться.

Сразу почувствовав перемену в ее тоне, миссис Ститт густо покраснела и смущенно потупилась.

– Вы правы, мисс Бланш, – сказала она, – это не мое дело. Наверное, лучше бы мне держать свой длинный язык за зубами.

– Нет, нет, Эдна! – мгновенно вскинулась Бланш. – Поверьте, я ценю вашу заботу. Честное слово, ценю, даже больше, чем вы думаете, только… – Бланш показалось, что тени в холле побежали как-то иначе, она оборвала фразу на середине и, поколебавшись немного, вновь перевела взгляд на миссис Ститт. – А где Джейн?

– Внизу, – рассеянно ответила та, все еще погруженная в свои тревоги. – Извините, мисс Бланш. Не надо было мне вмешиваться. Не надо, это я сразу поняла, но… словом, хорошо бы забыть обо всем этом.

– Да бросьте вы, Эдна, даже не думайте! Вы не сделали ничего дурного. – Бланш вдруг очень захотелось, чтобы эта женщина ушла и оставила ее одну. – Право, все в порядке.

– В общем, мне показалось… эти письма… я подумала, что вы будете рады их получить.

– Ну да, конечно! Уверена, что Джейн выбросила их по недоразумению. Совершенно уверена.

Миссис Ститт кивнула и двинулась к двери.

– Что ж, – смущенно сказала она, – наверное, надо вернуться вниз, а то я до ночи не управлюсь. – У порога она на секунду остановилась. – Да, чтобы не забыть. В следующую пятницу я могу быть у вас только утром. Днем мне надо быть в городе, заседаю в жюри присяжных. Вообще-то могли бы и отпустить, мне ведь самой приходится на жизнь зарабатывать. Но придется идти, потому что судья говорит то же самое про работу.

– Конечно, Эдна, – улыбнулась Бланш.

– Но я могу прийти в понедельник утром, – если, конечно, это вас устроит. Хоть чем-то помогу…

– Хорошо, хорошо, Эдна, – поспешно сказала Бланш. – Спасибо, что предупредили.

Еще долго, оставшись одна, она сидела в задумчивом молчании. Недавнее ощущение благополучия и покоя полностью испарилось. Она начала было разворачиваться к окну, но остановилась – вновь почудилось какое-то движение в холле. Вспомнив про письма, все еще лежавшие у нее на коленях, Бланш собрала их и сунула в карман.

Поглаживая их, она попыталась успокоиться, но все равно услышала донесшийся откуда-то издалека пронзительный голос:

– У меня есть талант! Пусть никто этого не видит… Все равно есть!