Читать книгу Что случилось с Бэби Джейн? - Генри Фаррелл - Страница 7

Вечерние тени сгущались, узкая полоска света, ложащаяся сквозь окно на ковер, постепенно удлинялась и бледнела. Ужас прошел, но только ужас и жгучая боль от холодного панического страха. Бланш все еще не могла оторвать взгляд от этого жуткого подноса, как бы ни тошнило ее от одного его вида.

К счастью, он был прикрыт салфеткой, хотя она совершенно не помнила, как ее туда положила. Первые мгновения после того, как ей открылся этот кошмар, прошли словно в тяжелой покачивающейся пелене. Этот отрезок времени выпал из ее жизни: первое, что запомнилось, – она сидит в коридоре у телефона и дрожащими пальцами набирает номер доктора Шелби.

Возможно, звоня доктору, Бланш повиновалась инстинкту, а может, ей вспомнился настоятельный совет миссис Ститт поговорить с ним о Джейн. Размышляя о том, что все же заставило ее позвонить, Бланш прижала трубку к уху и, затаив дыхание ждала ответа.

Не будь она в таком состоянии, наверняка сразу бы сообразила, что тут что-то не так. Но Бланш была не в себе, и прошло не менее тридцати секунд, прежде чем она убедилась, что телефон не работает.

Поначалу она просто в это не поверила: не может быть, чтобы эта штуковина вышла из строя как раз тогда, когда она так отчаянно в ней нуждается. Но потом, чувствуя новый прилив паники, поняла, в чем дело: Джейн отключила телефон. И в тот самый миг, когда эта обескураживающая мысль дошла до ее сознания, в трубке, как и прежде, послышалось чье-то негромкое дыхание.

Прошла секунда, другая. Дыхание не прекращалось – значит, Джейн по-прежнему сидит в нижнем коридоре и держит трубку в руках. Бланш недоверчиво покачала головой. Безумие, какое-то безумие – почти такое же, как салат из дохлой птички.

– Джейн! – вдруг вскрикнула она. – Джейн!

Звук ее голоса гулко отозвался в тишине коридора, сразу же ее разрушив. Бланш, испугавшись, мгновенно оторвала трубку от уха, опустила ее на рычаг, отвернулась и с явственным вздохом облегчения увидела, что поднос прикрыт салфеткой.

Вся вторая половина дня прошла как в тумане, как в кошмаре, залитом солнечным светом, и Бланш, скрываясь от проникающих через окно ослепительных лучей, спряталась в призрачный покой тени рядом с кроватью. К ней с трудом приходило осознание того, что Джейн не просто терроризировала ее, но и превратила в беспомощную узницу.

Но почему, спрашивала себя Бланш, для чего? В этом-то и заключалось самое страшное – не знать, какой мрачный умысел стоит за странным поведением сестры. Может, Джейн просто решила попугать ее? Может, она таким образом выражает свой протест против продажи дома? Или это предупреждение? Вопросы наползали один на другой, повторялись, но ответа на них не было.

Физического вреда ей Джейн не причинит – в этом Бланш была уверена. И уж точно она не сделает ничего, что могло бы еще больше увеличить бремя страшной вины, которое она несет с момента того несчастного случая. Тут опасаться, повторяла себе Бланш, нечего.

Она держала на коленях книгу, чтобы, если вдруг появится Джейн, сделать вид, что читает. Прекрасно понимая, что у нее никогда не хватит смелости открыто бросить вызов сестре и потребовать объяснения всему этому кошмару, Бланш решила, что лучше всего прикинуться, будто она даже не прикасалась к подносу и понятия не имеет, что за страшное зрелище скрывается под салфеткой. А если Джейн вдруг спросит, почему она ничего не съела, сказать, что не голодна. Завтра, немного придя в себя, она настоит, чтобы они поговорили обо всем прямо и откровенно.

К счастью, на протяжении всего дня сестра к ней так и не зашла – она даже не поднималась на второй этаж. Снизу время от времени доносились какие-то звуки, но в них не было ничего необычного или тревожного. Однако с наступлением сумерек звуки участились и сделались громче. А потом, почти в тот самый момент, когда исчезла последняя полоска дневного света, неожиданно послышались поспешные шаги Джейн, направляющейся через гостиную к лестнице.

Бланш порывисто потянулась к ночнику и включила его, уговаривая себе быть спокойной и собранной. Внутренне содрогаясь, она следила за тем, как в комнату проникает пучок света, и ей казалось, что он тянется к столу, на котором стоял жуткий поднос.

Бланш гадала, как поведет себя Джейн, что скажет или сделает. Взяв с колен книгу, она плотно прижала ее локтем к ручке каталки и, когда сестра вошла в комнату, уткнулась взглядом в страницу. Но даже при этом вновь почувствовала, как ее охватывает неудержимая паника. В попытке избавиться от нее, Джейн повторяла себе, что нельзя впадать в истерику, ведь ей действительно нечего бояться. Но ее пальцы невольно еще сильнее вцепились в книжный переплет, словно бы готовя ее к отражению атаки – словом или действием, – которая должна была воспоследовать со стороны Джейн.

Джейн же, между тем, не выказывала ни малейшей склонности к общению. Держа в руках новый поднос – на сей раз с ужином для Бланш, – она направилась к столу и поставила его рядом с первым.

В уголках глаз Бланш плеснулся ужас. Не говоря ни слова и даже не глядя на нее, Джейн взяла страшный обеденный поднос и вышла из комнаты. Лишь дождавшись, когда шаги ее утихнут на лестнице, Бланш выпустила книгу из дрожащих рук, и та скользнула ей на колени.

Прикрытый белой салфеткой поднос мерцал в сумраке комнаты и, казалось, увеличивался на глазах до невероятных размеров. Бланш зажмурилась, чтобы избавиться от наваждения, но поднос никуда не исчез из темных глубин сознания. Она напряглась и принюхалась. Чем это пахнет? Горячей едой? Жареным мясом? Она открыла глаза и снова потянула носом. На сей раз Джейн принесла ей нормальную еду. Бланш неуверенно подалась вперед, но тут же резко остановилась: запах усилился, проник глубоко в ноздри и превратился в зловоние смерти и разлагающейся плоти. Она наклонилась и обхватила голову руками, чувствуя, что ее вот-вот стошнит.

И тут до нее начало медленно доходить, отчего Джейн так себя ведет по отношению к ней. Она попросту хочет ее убить, уморить голодом! Она хочет породить у Бланш такой страх перед тем, что может оказаться на подносе, что та даже приподнять салфетку не отважится. У Бланш больше не оставалось никаких сомнений – этот дьявольский замысел вполне в духе Джейн. Через какое-то время она, как и прежде, будет приносить обыкновенную еду, уверенная в том, что сестра к ней все равно не притронется, даже к столу не приблизится. А когда она умрет от голода посреди всего этого изобилия, кому придет в голову обвинить в этом Джейн?

Бланш снова перевела взгляд на поднос. Нет, нет, она не ошибается в своих предположениях, все так и есть. У них с сестрой начинается жуткая, смертельная игра в угадайку. В каждый очередной раз на подносе может оказаться или какой-нибудь кошмар, вроде дохлой птички, или вполне обыкновенная и даже вкусная еда. И на долю Бланш остается лишь гадать, что это будет. Не сводя глаз со стола, она положила ладонь на ручку кресла и медленно двинулась вперед. По крайней мере, теперь она знает, что может ее ожидать. Это облегчает положение.

В метре от стола Бланш остановилась, немного наклонилась вперед и принялась вглядываться в белую салфетку, стараясь угадать, что под ней. С одним заметно возвышающимся предметом все ясно: это наверняка стеклянный графин, но что там еще – совершенно непонятно. Запах усилился, но Бланш все никак не могла определить его природу – то ли это жареное мясо, то ли гниющая плоть.

Заставив себя подъехать к столу вплотную, она наклонилась и протянула руку. И тут же порывисто отдернула ее – ей показалось, что в белых складках салфетки что-то едва заметно шевелится. Это всего лишь игра света, уверяла она себя. Тень ее собственной руки. Но в воображении уже рисовались новые кошмары, нечто еще более страшное, нежели птичий трупик. Воображение подсказывало, что на подносе находится что-то живое – крыса, мечущаяся, пытающаяся вырваться из ловушки крыса! Вновь взявшись за ручку кресла, Бланш направилась назад, в тень. На мгновение она затаила дыхание и вгляделась в поднос, ловя новые движения. Но ничего не заметила.

«Да что это со мной, – обозлилась она на себя, – нельзя же, право, вести себя как перепуганная старая дура! И что за чушь! Ничего там, под салфеткой, нет. Идиотка! Сама себя доводишь до истерики».

Она сосредоточилась, сделала глубокий вдох и тут же выдохнула. Да она просто паникует, притом уже довольно давно. А ведь в доме вполне хватит и одной помешанной. Бланш заставила себя еще раз посмотреть на поднос.

Может, насчет плана Джейн уморить ее голодом она и права. Но это только предположение. Вполне возможно, что Джейн всего лишь следует каким-то своим глупым детским порывам, за которыми ничего не стоит. В любом случае надо просто приказать себе не бояться, подъехать к столу, поднять салфетку и увидеть, что там – ужин или очередной кошмар. Шок не может быть таким же сильным, как в первый раз. Теперь у нее уже есть опыт.

Успокаивая себя таким образом, Бланш вновь направилась к столу, но, не доехав и до середины комнаты, остановилась. На какой-то миг она устремила взгляд вперед и вдруг осела в кресле и закрыла лицо руками. Нет, ничего не получится. Теперь это стало ясно. Ей просто не хватит смелости. Джейн победила! И Бланш безудержно разрыдалась.

Первый луч зари, косо проникший в комнату, был слаб и уныл, и Бланш, так и просидевшая всю ночь, съежившись в кресле, со страхом подумала, что наступающий день будет пасмурным. А плохая погода всегда все портит.

Но вскоре после рассвета она задремала и, проснувшись через три часа, обнаружила, что в комнате было тепло и солнечно. Это ее приободрило. Бланш обернулась и посмотрела в сторону двери, ведущей в коридор. Она была по-прежнему закрыта. И поднос на месте. Стало быть, Джейн, пока она спала, в комнату не заходила. Бланш посмотрела на будильник, стоявший на прикроватном столике. Скоро девять – время, когда миссис Бейтс наносит первый из своих двух визитов в сад.

Подъехав как можно ближе к окну, Бланш установила кресло на тормоз, потом покрепче вцепилась в ручки и принялась рывками подниматься вверх и вперед. Пустив в ход правую ногу, ту, которая еще хоть как-то ей подчинялась, она сумела подтянуться настолько, чтобы выглянуть в сад. Там никого не было. Тихо казалось и в доме по ту сторону сада – шторы были задернуты. Бланш досадливо вздохнула и вновь опустилась в кресло.

С наступлением утра страх и отчаяние, не дававшие Бланш заснуть всю ночь, начали проходить, и, несмотря на усталость, она постепенно обретала способность мыслить и рассуждать более здраво. Она сказала, что на помощь можно позвать и без телефона.

И едва эта мысль пришла ей в голову, Бланш вырвала лист из блокнота, схватила карандаш и принялась за дело.

«Миссис Бейтс, – писала она крупным неровным почерком, – к Вам обращается Ваша соседка, Бланш Хадсон. Вынуждена просить вас о помощи в одном очень серьезном деле. По причинам, которые объяснить в этой записке было бы затруднительно, я не могу воспользоваться телефоном. Мне нужно срочно связаться со своим доктором, и я прошу Вас позвонить ему от моего имени. Его зовут Уоррен Шелби, служебный телефон ОЛ 6-5541. Попросите его, пожалуйста, навестить меня как можно скорее. Скажите, пусть не звонит, а сразу идет ко мне домой. Умоляю, окажите мне такую услугу. Это вопрос жизни и смерти».

Бланш подписала записку инициалами и сделала приписку: «Пожалуйста, ни в коем случае не беспокойте этим делом мою сестру». Потом аккуратно сложила листок вдвое и сунула его в карман, чтобы он был наготове, когда понадобится. И почти сразу, чувствуя облегчение от того, что план, который наверняка сработает, приведен в действие, она задремала, а потом погрузилась в глубокий сон.

Во сне она снова превратилась в маленькую, пяти— или шестилетнюю девочку, гуляющую вместе с матерью по узкой полосе пустынного пляжа. Волны накатывают на них по песку. Они поднимаются и опадают, рассыпаясь на тысячи брызг, и с приближением сумерек становясь все темнее и темнее. С поверхности воды поднимаются легкие клубы тумана и медленно ползут в сторону выстроившихся вверху небольших деревянных коттеджей. Маленькая Бланш крепко держится за руку матери, потому что дороги не видно – глаза ей застилают слезы.

На самом деле это был даже не сон, а вполне реальный эпизод из прошлого, часть чего-то, что случилось в действительности.

Все началось раньше, на крыльце, где репетировали отец и Джейн. Занятия эти проводились регулярно, чтобы даже на отдыхе держать Джейн в форме, а также готовить новые номера к осенним представлениям. Репетиции проходили между двумя и четырьмя часами пополудни, всегда на крыльце, чтобы, по словам отца, Джейн могла дышать целительным соленым воздухом. А если за этими упражнениями наблюдали зеваки из числа случайных прохожих либо жители близлежащих коттеджей, то на это ни отец, ни Джейн не обращали особого внимания.

Круглощекой, загорелой Бланш, облаченной в просторный купальник в бело-голубую полоску, разрешалось посещать эти занятия, но только в качестве зрителя. Ее постоянное место было в правом углу крыльца рядом со стулом отца, откуда он аккомпанировал Джейн на роскошном пятиструнном банджо. В доме установился порядок, по которому к занятиям Джейн следовало относиться с уважением и торжественной серьезностью. Твердым и весьма трудно выполнимым для Бланш условием, на котором ей разрешалось наблюдать за происходящим, было полное молчание, нарушение которого – и на этот счет тоже существовала твердая договоренность – было чревато немедленным удалением.

По прошествии недолгого времени маленькой Бланш стало все труднее выполнять эти условия. Наблюдая, как Джейн танцует и поет перед завороженными взглядами собравшейся на крыльце аудитории, она чувствовала, как внутри нарастает желание хоть немного погреться в ярких лучах сестринской славы. В ее умненькую головку пришло, что при желании она могла бы петь и танцевать ничуть не хуже Джейн – а может, и намного лучше. Всего-то и надо было – побольше прыгать, размахивать руками и гримасничать. А на это всякий способен. Поначалу соблазн лишь поманил, но потом, хотя Бланш и продолжала сопротивляться, какая-то сила схватила ее за шиворот и неудержимо поволокла вперед.

Под громкие звуки банджо Бланш внезапно рванулась со своего места за отцовским стулом и пустилась в пляс вместе с Джейн. Высоко подскакивая, она изо всех сил трясла головой и размахивала руками – все это выглядело как чистое безумие. А потом, пустившись в стремительную джигу, Бланш внезапно начала сопровождать телодвижения оглушительными выкриками, несколько напоминающими боевой клич индейцев, вышедших на тропу войны.

Такое представление требовало – и действительно привлекло к себе – мгновенное и полное внимание всех присутствующих, и, хотя банджо внезапно замолкло, Бланш продолжала извиваться в танце. Подогреваемая громким хохотом зрителей, она высовывала изо рта язык и трясла головой так яростно, что в какой-то момент показалось, что она вот-вот оторвется от шеи. Возмездие не заставило себя ждать: чья-то рука с силой влепила ей пощечину, а другая схватила за волосы и дернула с такой силой, что девочка повалилась на пол. Рядом с ее ухом зазвенел голос Джейн:

– Убирайся! Убирайся! Слышишь, что тебе говорят? Убирайся! Убирайся!

Затем еще одна ладонь, – сильная и жесткая ладонь отца – вцепилась ей в руку и рывком поставила на ноги.

– Это еще что такое? – проревел он. – Что это пришло тебе в голову?

Бланш с изумлением посмотрела на его раскрасневшееся, злое лицо и вдруг почувствовала сильнейший позыв к рвоте. В тот же миг она увидела Джейн – сестра, уперев руки в боки, тяжело дыша и пылая праведным негодованием, стояла рядом.

– Что это ты вообразила себе, несчастная толстуха? Кто вбил тебе в голову, что ты можешь танцевать?

Отец быстро увел ее с крыльца.

– А теперь, мисс, вон отсюда и не возвращайтесь, пока не научитесь себя вести. И оставь бедняжку Джейн в покое.

Бланш побрела по песку и завернула за угол дома, исчезнув из поля зрения все еще хихикающих зевак. Тут она нашла себе убежище под ступенями лестницы, ведущей к черному ходу, и, съежившись, расплакалась.

Мать нашла ее почти через два часа, взяла за руку и повела, в сгущающихся сумерках, по берегу. Через какое-то время, когда коттедж исчез из вида, они остановились. Мать присела на застрявший в песке валун и привлекла ее к себе.

– Не обращая внимания, родная, – заговорила она. – Постарайся забыть. Папа не хотел тебя обидеть, право, совсем не хотел. Просто он вынужден уделять Джейн больше внимания, чем тебе, – да даже и мне. Это все из-за ее работы. Мы, вся семья, многим обязаны Джейн, ты же знаешь. Если бы не она, у тебя не было бы всех этих славных, красивых платьев. И мы бы не могли на лето приезжать сюда, на океан. Нам многого пришлось бы лишиться. Джени очень много работает, и все ради нас, в том числе и ради тебя, дорогая. – Мать мягко, кончиками пальцев приподняла ее подбородок и на мгновение заглянула глубоко в глаза. – Тебе повезло, родная, сейчас ты даже сама не представляешь, насколько тебе повезло. Но в один прекрасный день поймешь. И тогда постарайся быть добрее к Джейн и своему папе – добрее, чем они сейчас к тебе. Понимаешь, о чем я?

Нельзя сказать, что Бланш вполне поняла мать, но, чтобы сделать ей приятное, согласно кивнула.

– Ну да, – пробормотала она, – вроде как… да.

– Хорошо, дорогая моя, я очень на это надеюсь.

За долгие годы, что прошли с тех пор, Бланш впервые вспомнила эту прогулку с матерью и сейчас все старалась понять, отчего она так четко нарисовалась в сознании. Прокручивая события далекого прошлого, Бланш вспомнила даже, что на матери в тот день была бледно-голубая вуаль с тонким узором цвета слоновой кости. Покачав головой с печальным удивлением, Бланш стряхнула с себя наваждение, посмотрела в сторону двери и чутко прислушалась, но никаких звуков, свидетельствующих о том, что Джейн все еще наверху, до не нее донеслось.

Вернувшись к окну, она снова с трудом приподнялась в кресле. На сей раз, резко рванувшись вперед, ухватилась за карниз и стала выпрямляться, пока не достигла почти вертикального положения. Но ее ждало разочарование: в саду по-прежнему никого не было.

Ей стало немного тревожно – неужели что-то случилось? А вдруг миссис Бейтс приболела ночью и не выходит? Или ушла по какому-то срочному делу? Ведь может стать слишком поздно…

Но тут ее взгляд неожиданно метнулся к дальнему углу сада: одна из дверей распахнулась, и, словно бы специально для того, чтобы показать Бланш всю беспочвенность ее предположений, на пороге появилась миссис Бейтс и неторопливо двинулась к клумбе. Одетая, как всегда, в рабочий комбинезон и соломенную шляпу, она с видимым удовлетворением обежала взглядом сад и, подойдя к крану, пустила воду. Бланш, еще крепче ухватившись за карниз, живо нащупала в кармане записку.

Но она тут же поспешно отдернула руку – в коридоре послышались шаги. Бланш повернулась к двери и, убедившись, что она закрыта, вновь выглянула в сад. Какое-то время она оставалась совершенно неподвижной, явно не зная, что предпринять. Если бросить записку прямо сейчас, миссис Бейтс может ее не заметить – она слишком далеко. А если подождать, то в комнату может зайти Джейн, и тогда… Тут из коридора вновь донесся какой-то звук, на сей раз более отчетливый, и все решилось само собой. Оторвавшись от карниза, Бланш опустилась вниз и откинулась на спинку кресла.

Она едва успела откатиться от окна, как открылась дверь и в комнату шаркающей походкой вошла Джейн.

На ней было обычное утреннее одеяние – старый засаленный ситцевый халат. Крашеные волосы, как всегда, растрепаны, словно она только что проснулась и, не причесываясь, встала с кровати, на ногах красные лакированные туфли. В руках у нее был очередной поднос. На мгновение она задержалась на пороге и поспешно осмотрела комнату опухшими ото сна, превратившимися едва ли не в щелки глазами. Рука Бланш скользнула в карман и судорожно сжала записку.

Джейн поставила поднос с завтраком на стол, равнодушно взяла вчерашний, с ужином, и направилась к двери. Но на пороге снова остановилась, обернулась на только что принесенный поднос, затем перевела взгляд на вчерашний – тот, что был у нее в руках.

Трудно сказать, посмотрела ли Джейн на сестру, разве что стрельнула в ее сторону сощуренными глазами и тут же, словно решившись, вернулась к столу и потянула салфетку с подноса. Бланш импульсивно отвернулась.

Шаги Джейн давно уже замерли, сначала в коридоре, потом на лестнице, а Бланш даже не пошевелилась. Но потом, понимая, что рано или поздно это придется сделать, она заставила себя повернуться к столу.

Бланш настолько уверила себя в том, что ее взгляду откроется нечто отталкивающее, что ей понадобилось какое-то время, чтобы осознать: перед ней был ее обычный завтрак – яйца всмятку, апельсиновый сок, хлеб с маслом и чай.

Внизу послышались знакомые шаги: Джейн готовила завтрак себе.

Как обычно. Эти слова выплыли откуда-то из глубин сознания в своем точном значении. Как обычно, принесла завтрак, который оказался ее обыденным завтраком. А теперь, как обычно, готовила завтрак себе. Перед лицом такой «обычности» страхи вчерашнего дня и ночи начали понемногу испаряться. Рассеянно взглянув в сторону двери, Бланш сунула руку в карман и извлекла записку, написанную в наполненном опасностью сумраке ночи:

Вынуждена просить вас о помощи… очень серьезное дело… Срочно связаться с доктором… как можно скорее… речь о жизни и смерти… пожалуйста… пожалуйста… пожалуйста…

Бланш пробежала записку глазами, затем повернулась к открытому окну. Теперь, после того, как она увидела беднягу Джейн, несчастную, беспомощную Джейн в ее грязном рубище, со спутанными волосами и опухшими веками, записка показалась Бланш невероятно мелодраматичной. И все же… Она решительно подкатилась к окну, рывком поднялась в кресле и потянулась к карнизу.

Миссис Бейтс уже была совсем рядом с клумбами, разбитыми прямо под окном. Она подходила к ним слева, обильно поливая по дороге живую изгородь, отделяющую сад от улицы. Бланш подтолкнула записку к краю карниза и принялась ждать. Все было тщательно продумано: если миссис Бейтс собственными глазами не увидит падающую записку, она может подумать, что это просто клочок бумаги, который ветром занесло во двор, и не обратить на него внимания. Нет, лучше подождать, пока соседка не подойдет вплотную. Держась как можно прямее, Бланш попыталась телепатически проникнуть в сознание миссис Бейтс и вообразить, какой будет ее реакция, когда она увидит падающую из окна записку, что она подумает, подняв и прочитав ее.

Естественно, она удивится. А потом, когда удивление пройдет, не подумает ли она, что это просто шутка? Нет, нет, такого не может быть! Ведь в записке говорится, что человеку нужен врач. Но возьмет ли она на себя ответственность вызвать его, о чем просит автор записки? Может, она из тех слишком робких и нерешительных женщин, которые не желают вмешиваться в дела соседей? В общем-то Бланш ничего не знает о миссис Бейтс и даже представить себе не может, что она за человек. А вдруг она принадлежит к тем дамам, что всегда любят быть в центре внимания? Вдруг она, вместо того, чтобы позвонить доктору Шелби, сама захочет во все вмешаться? Или того хуже – вдруг она любительница скандалов, которая все растрезвонит репортерам?!

Репортерам! Бланш отпрянула от окна, словно уклоняясь от удара. Что, если записка попадет в газеты и ее напечатают? Ей вдруг ясно представилась собственная фотография в вечерних выпусках газет вместе с описанием – в чем сомневаться не приходилось – ее карьеры, оборванной тем несчастным случаем. Не исключено даже, что они докопаются до кое-каких связанных с ним подробностей, которые студии удалось утаить, до кое-каких мелких деталей…

Бланш разжала ладонь, вцепившуюся в карниз, и откинулась на спинку кресла. Ей стало ясно, что весь замысел, связанный с этим посланием, таил в себе опасности, которые она не учла: могут возникнуть неприятные последствия, к которым она не была готова. Но, с другой стороны, если она не воспользуется этой возможностью, другая не представится до пятницы, когда придет миссис Ститт.

И тут Бланш вспомнила: у миссис Ститт изменились планы на эту неделю, она придет утром в понедельник. То есть завтра! У Бланш словно груз с плеч упал. Как же она умудрилась забыть? Но теперь все стало просто. Завтра появится миссис Ститт, Бланш сразу же пошлет ее позвонить из ближайшего автомата доктору Шелби, а уж когда тот придет… Какой же идиоткой надо быть, чтобы довести себя до такого состояния! Поспешно, даже с некоторым смущением смяв записку, Бланш сунула ее в карман.

Разумеется, миссис Ститт уведомила и Джейн, что на этой неделе ее расписание меняется. Так что вряд ли можно было себе представить, что Джейн, зная о завтрашнем визите домработницы, придумает какую-нибудь гнусную каверзу. Вспомнив свои болезненные фантазии относительно планов Джейн уморить ее голодом и запугать до смерти, Бланш почувствовала легкую досаду. До какого же состояния она себя довела! Джейн ведь сама сдернула салфетку с подноса, чтобы Бланш убедилась: на нем ее обычный завтрак. Из чего следовало, что весь этот кошмарный абсурд закончился.

При мысли о завтраке Бланш посмотрела на стол и, увидев поднос с едой, почувствовала, что проголодалась. С чувством радостного облегчения она развернула кресло и покатилась вперед.

День протекал спокойно и безмятежно, и вновь обретенный оптимизм Бланш казался все более оправданным. Джейн, в основном, оставалась внизу. Ровно в час она появилась с ланчем, откинула, как и утром, салфетку с подноса, и Бланш увидела, что ничего, кроме фруктового салата в желе и нескольких крекеров, на нем нет.

После ланча Бланш немного почитала и, компенсируя бессонную ночь, вздремнула. В начале пятого она, хорошо отдохнувшая, проснулась, подкатила кресло к окну и увидела, что миссис Бейтс, в полном соответствии со своим распорядком, вновь трудится в саду. Бланш нащупала в кармане записку, но на сей раз даже не попыталась ее вынуть.

В семь, когда Джейн принесла ужин и оставила поднос на столе накрытым салфеткой, Бланш, в отличие от вчерашнего дня, не заподозрила ничего дурного. Испытав лишь тень сомнения, которая, впрочем, сразу рассеялась, она подкатила кресло к столу и сняла с подноса салфетку.

Еда выглядела превосходно: две отлично прожаренные котлеты, немного картофельного пюре, морковь, горох, небольшая порция салата и пирог с вишней. Бланш потянулась за вилкой и подцепила немного пюре. Но, едва отправив его в рот, застыла на месте. Не заметив, как уронла вилку, она поспешно потянулась за салфеткой.

Бланш увидела то, чего не заметила сразу: все блюда были посыпаны белым зернистым песком.