Читать книгу Четыре серых цыпленка Мистера А - Генри Ким - Страница 8

Анна

Анна везла мужа с дочерью по пустынным ночным улицам, подсвеченных фонарями. Фары освещали дорогу, мокрую из-за дождя, а по крыше неприятно стучал град. Анне совсем не нравилась такая погода: день снег, день дождь. Уже к утру лужи могли с лёгкостью застыть. В зеркало заднего вида она видела, как София, положив голову отцу на колени, спала и как муж скользил взглядом сквозь затемнённое стекло, машинально поглаживая дочь рукой по волосам. Именно мужа, не дочь, Анна представила маленьким мальчиком, заснувшим за просмотром фильма, которого переносят в кроватку на руках. Именно о нём она подумала, как о скучающем на уроке школьнике, глядящем в окно. Несмотря на несколько лет брака, она всё ещё любила его, что бывает нечасто.

Анна ещё видела в муже немногословного интересного мужчину, за которого вышла. Она чувствовала, как он терял страсть, становился всё более холодным, более мрачным и скучным.

– Помнишь, каким он был раньше? – жаловалась Анна Марии. – Озорной, ненасытный, такой яркий. Не помню, чтобы сейчас он бывал таким. Он мил со мной, но совсем не так, как раньше. Как будто морщины выдавливают из него всю радость жизни. Знаешь что? Иногда мне кажется, что познакомься мы сейчас, он бы выбрал тебя.

Мария многозначительно скривила губы и соскребла засохшее пятнышко кетчупа на столе в кафе.

– Всё может быть.

Анну такой ответ не успокаивал. Она хотела продолжать любить мужа взаимно.

Между ними ещё было что-то, но, безусловно, что-то было между ними. Словно два мешка картошки, они тучно, грузно молчали, шурша полипропиленом.

Анна тоже размышляла. О том, что ей делать с Фёдором, который снова избил свою жену, о том, кому отдать собаку соседки Лии на время её поездки во Францию, о том, что дома ляжет в тёплую кровать. Но в первую очередь она всегда думала о муже. О дочери. Анна относилась к тому виду женщин, которые умели любить. Чувственная, внимательная, тактичная, она никогда не оставалась холодной к чужим проблемам, умела распознавать полутона и виды любви, а также отмечала, когда от неё хотели что-либо скрыть. Ей нравилась философия мужа, его загадочность, стремление скрыть свою сущность, которую лишь они двое считали за игру.

– У любого хорошего мужчины должны быть свои секреты, – любила повторять репортёрам Анна на вопросы о её муже, – а у идеального просто обязана быть тайна.

Тайна на двоих, которую у них получается сохранять. Тайна же в ответ сохраняла их любовь. Любовь, забота о близких, толерантность, сила – Анна особо ценила в муже те качества, которыми обладала сама.

– Наши ссоры никогда не оканчивались драками, а драки – убийствами, – также любила повторять Анна. – Это всё, что я могу сказать Вам о нашей семье.

И если корреспондент улыбался, Анна улыбалась тоже.

Муж отдалялся от Анны, и она списывала холод на кризис среднего возраста. Когда мужчина на высокой скорости достигает больших успехов, ему нужно обернуться, чтобы рассмотреть следы от шин. В таких случаях жена не должна оставлять мужа вне себя и себя вне его. Оттого что он уделял ей меньше внимания, чем раньше, она явственнее видела морщины на своём лице, потому прибегала к хитростям.

Анна знала, что отвезёт мужа домой, успокоит нервы, сделает массаж ног, головы, которую положит себе на колени, и лишь завтра займётся своим самочувствием. Завтра она выберется на пляж, где ветер будет шептать ей на ушко, и пробудет несколько часов в прекрасной обстановке – в одиночестве.

Где-то далеко, в туманной реальности, словно по предварительному заказу, жужжат стрекозы и порхают бабочки перед прислонившейся к решётчатому забору Анной. Откуда-то издалека до неё доносится тихая, яркая музыка, ближе – крики детей, играющих во что-то увлекательное, ближе – шум волн, ближе – умиротворение и спокойствие.

Всем нужен отдых.

Одиночество.

Покой.

Тёплое солнце согревает лицо, тёплые квадратики забора – спину. Словно кошка, Анна греется на солнце и вспоминает самые прекрасные, самые привлекательные моменты своей молодости. Она вспоминает, как дарила шутливые подарки подругам на дни рождения: тёплые носки летом, пачку пельменей, пучок укропа и щавеля, перевязанный красной ленточкой. Вспоминает, как посоветовала купить книгу, впоследствии ставшую любимой, как смотрела с отцом и братом комедии восьмидесятых и девяностых. Как любила мужа. Она добродушно, мило улыбается, глядя внутрь себя.

Задёрнутые шторы, горячий чай с пряниками и сушками, надетыми на пальцы, шершавый ковёр, греющий живот кот, добрые, родные люди. Отец постоянно машет ступнями и чешется. Эмоциональный брат плачет, если концовка трогательная, а она отворачивается, чтобы не смущать его.

«Сейчас их нет рядом, – думает Анна, – но в сердце теплится надежда, что все события повторятся. Я так давно не виделась с семьёй, так давно не чувствовала НАСТОЯЩЕГО тепла в своей, что прихожу погреться сюда, к решётчатому забору на пристани. Здесь так волшебно! Здесь я могу остаться наедине со своими сокровищами, жадно перебирать воспоминания, мысли, пересыпать в руках золотые монеты былого счастья, пропуская сквозь пальцы жизненную нить!»

Будучи молодой, Анна хотела дарить себя людям, путешествовать, создать крепкую семью и греться у семейного камина. Почти всё ей удалось, но камин еле горел и часто тух от дыхания столь огромного числа обогреваемых, от пациентов, приятелей, коллег и друзей, а искренней доброты или жара или даже разогревающих напитков ни у жены для мужа, ни у мужа для жены не хватало, и только решётчатый забор хорошо нагревался под солнцем.

Анна знала, что после времени, проведённого наедине с собой у моря, она приедет домой и сварит мужу суп, приготовит вкусный ужин. Будет с любовью смотреть, как он деликатно ест при ней, хотя он деликатно ест и без неё, улыбаться и, обхватывая локти, вспоминать прогретые металлические квадратики на спине. Благодаря им она будет тепла и нежна.

И все будут довольны. Только сейчас ей нужно отвести мужа и дочку домой. Алюминиевая проволока – отличный материал для скрепления семейных уз.

Но разве Анна могла предположить, что её семейное счастье, которое она держала в руках, которое ждало её дома, которое спало на заднем сидении автомобиля, может вдребезги разбиться о стену непоколебимой решимости выскочившего навстречу машине хлипкого тела, страдающего близорукостью.

– Какого ***** ***?! – заорала Анна, выскочив из машины, чуть ли не хватая пешехода за грудки. – Ой, вы не ушиблись?

– Нет, всё в порядке, спасибо, – поторопился нормализовать ситуацию свитер.

– Тогда позвольте спросить: какого ****** в рот *** Вы выскакиваете перед машиной?! В такой темноте ***** не видно!

– Мне нужно поговорить с Мистером А. Простите, а как Вы его называете?

У Анны сам по себе открылся рот – реакция на неслыханную дерзость. В шикарном облегающем красном платье под светом воротного фонаря и дождём она зашлась смехом. Согнувшись к асфальту, она напоминала закопанную в землю раскрашенную шину. Очкарик в свитере потянул руку, чтобы коснуться её плеча, но Анна резко выпрямилась и выбросила кулак в центр лица свитера. Мистер А выскочил из машины.

Несмотря на хлынувшую из носа кровь, свитер сперва принялся протирать от красных капель очки. Впрыснутый в мозг и на кофту адреналин резко повысил температуру тела, от стремительного перепада которой свитер задрожал и стал походить на обиженного мальчика. Анна прыгала по асфальту, сжимала и трясла руку, рассыпаясь в проклятиях.

– Дорогая, ты в порядке? – взволновался Мистер А, обнимая жену и рассматривая её руку.

– Мои пальцы, – выла Анна, – мои бедные пальцы! Не дай бог, я сломала ногти, урод!

– Ладно, я с ним разберусь, – успокоил её муж. – Садись в машину. Погоди. Пошевели рукой. Машину завести сможешь? Отлично. Я открою ворота. Он журналист, да?

– Урод, – насупила она губы и положила больную руку мужу на щёку, чтобы тот не мог её отбросить. – Не ругайся!

– Да как на тебя ругаться! – улыбнулся муж только правой стороной лица. – Ты, когда злая, ещё милее. Ну, давай, заводи.

Мистер А открыл ворота, впустил машину, глядя на прижавшую к стеклу нос-пятачок дочь Софи, закрыл одну створку и только потом подошёл к свитеру.

– Вы уж извините мою жену, – улыбался он в обе стороны, – Вы её очень напугали. Что Вы хотели? Интервью? Подожди-ка, я Вас знаю.

– Я пришёл по поводу открытия стационара, – затараторил свитер, чувствуя превосходство в виде текущей по горлу крови. – Новое отделение, своё здание, повышенные выплаты всему персоналу – что угодно. Послушайте…

– Ах, вот откуда я тебя помню, – скривился Мистер А. – И ради этого ты меня караулил? Мог бы позвонить, услышать отказ и не тратить времени. Хотя… Подожди-ка!

На лице Мистера А засияла догадка «меня провели», и он вновь улыбнулся уголком рта.

– О-о, а ты молодец, – похвалил он свитер. – Получается, я тебе должен. Хорошо, давай поговорим, но не сейчас. На улице дождь и вообще ночь. Я пьян. Завтра. Во время обеда. Поднимись в приёмную в половину… м-м-м… второго, и я к тебе выйду, куда-нибудь сходим. Только подготовься как следует, ок? Я, если что, не намерен уступать. Окей?

– Да, конечно, – заторопился очкарик, протягивая руку.

Мистер А взглянул на ладонь и отошёл за створку ворот.

– У тебя рука в крови, – и, развернувшись, ушёл.

– Извините, – смутился очкарик, глядя ему вслед.

Промокший, избитый, оскорблённый и униженный, он шагал к автобусной остановке и улыбался. Тоже одной стороной.