Читать книгу Рыба на мелководье - Герман Александрович Чернышёв - Страница 2

Вайтеш задумчиво плёлся по дороге в сторону городского трактира. В Дуодроуд часто захаживали бродячие путешественники. И некоторые горожане даже изредка приближались к ним и расспрашивали о том, о другом. Но Вайтеш не хотел, а скорее даже не мог похвастаться ни одной подобной историей. Невнятные отрывки придорожных баек пугали его. И пальцы Вайтеша всякий раз судорожно замирали, когда он старался не вслушиваться в рассказы безумцев, которые, по их словам, частенько прогуливались там, снаружи. Из города Вайтеш выходил разве что для разнообразия, и то ночью. Но ночь в Дуодроуде могли бы назвать ночью разве что те, кто никогда не бывал здесь. Это был пугающий город. Пугал он даже не тем, что Они постоянно пялились – дело было в Их глазах. В ничего не выражающих, мертвенных кровавых колечках, тлеющих в тусклых любопытных глазницах. Они смотрели. Всегда смотрели, словно только Вайтеш и интересовал их. Он давно уже перестал уповать на то, что его осторожная тихая поступь когда-нибудь будет принадлежать ему одному. Никаких иных источников света, лишь десятки кровавых колечек в темноте, следящих за усталым путником, что спешит в единственное место в городе, где есть какое-никакое освещение. Да и то слабое и безжизненное.

Всюду, куда бы Вайтеш ни направлял свой взгляд, виднелись наскоро сколоченные хибары. В них покоились умирающие от сырости дуодроудские горожане. Необтёсанные шершавые доски и брёвна ощетинились острыми щепками, не позволяющими притрагиваться к себе никому, кроме своих хозяев. Дверные проёмы бедных неказистых жилищ были завешены выцветшим грязным тряпьём, испещрённым какими-то тёмными пятнами. Они не давали Вайтешу покоя, но, сколько бы он ни всматривался в разодранные ткани, слоями наложенные друг на друга, так и не мог выявить консистенцию этих отметин.

Этой ночью Вайтеш ворочался в постели слишком долго, и сон ускользнул от него. Он попытался глубоко задуматься и побыстрее забыться, но прохладное тревожное посвистывание ветра никак не хотело оставить его наедине с неспокойным отдыхом. Вайтеш натянул плащ, купленный на последние деньги, прямо поверх ночной одежды, поскольку постель, по-видимому, не намеревалась согревать его продрогшие пальцы. Сегодня Вайтеша ждали в другом месте, и это место – трактир «Рыба на мелководье», его излюбленное заведение, к слову сказать, единственное в городе. Приятно было иногда наведаться туда, заказать кружечку эля и послушать неумело поющего барда, чья лютня отжила своё ещё до того, как попала в руки её последнего обладателя. Но Вайтеш проводил унылые вечера в «Рыбе на мелководье» отнюдь не оттого, что его прельщали стоны этого горлопана или дважды разбавленная по пути к столику посетителя выпивка. Вайтеш не хотел оставаться один в отвратительной темноте, объятия которой не могли скрыть его от десятков кровавых колечек. Только стены дуодроудского трактира могли избавить его от ненавистных взглядов. Поэтому он так хотел попасть сюда.

В «Рыбе на мелководье» было довольно людно, но, несмотря на это, всегда находился и свободный стол, за который и усаживался Вайтеш. Трактир источал гостеприимство, в какой бы поздний час Вайтеш ни переступал его порог. Впрочем, «Рыба на мелководье» был не похож на другие подобные пристанища. Народ здесь собирался, прямо скажем, разный. Иногда среди гомона и пьяных выкриков Вайтеш мог различить даже скудные молитвы. Он любил вслушиваться в них, хотя сам никогда не молился.

Вайтеш примостился на шатающейся недлинной скамье, старательно пряча под плащом ночную рубашку и подранные штаны. Зачем одеваться в выходное, если через несколько часов всё равно возвращаться домой? Ему всего-то хотелось развеяться. Для этого не требуется выглядеть солидно. Да и в каком бы виде он ни выходил из дома, Они не переставали таращиться.

– Ты не понимаешь, – зашептал кто-то совсем близко. Вайтеш не разобрал, откуда исходит шёпот. – Нужно убираться отсюда, да поживее, пока мы сами живы. Они все, Они замышляют что-то очень нехорошее.

– Чего же Они такого замышлять-то могут? – небрежно откликнулся второй голос.

– Ай, – отмахнулся первый. – Будто и сам не знаешь. Да у Них по глазам всё видно. Точно тебе говорю, скоро начнётся что-то страшное.

Но Вайтеш давно уже привык к такого рода разговорчикам. Он слышал подобное по несколько раз на дню, и страхи страхами, а пугаться вечно – дело нелёгкое. Но Вайтеш и правда был, наверное, слишком уж осторожен. Хотя, возможно, благодаря этому он и вёл, как могло показаться извне, столь спокойную и размеренную жизнь. Хотя то, как он выглядел, то, во что одевался и то, как говорил, отнюдь не заставляло думать, что он вообще может испытывать какое-никакое чувство волнения. Вайтешу было лет двадцать шесть, насколько это было известно его соседям. Но его манера жить могла быть присуща лишь полоумному старику, который не заботится ни о себе, ни о тех, кто с глубочайшим удивлением видит, как он покидает свой скромный домик закутанным в одеяло, чтобы попить чай прямо на городской дороге.

На самом деле Вайтеш был весьма скромен и стеснителен, но эти качества он проявлял исключительно дома, очевидно, как раз по причине этих самых качеств. Окна его спальни были завешены шторами, не пропускающими свет, оберегающими своего владельца от посторонних взглядов. В ней Вайтеш чувствовал себя совершенно по-иному, нежели вне её. Посередине помещения висело большое зеркало, перед которым Вайтеш иногда прихорашивался. Он одевался во всё самое красивое, что только мог найти в своём небогатом гардеробе, причёсывался и подолгу крутился у зеркала, наслаждаясь собой и только собой. Соседские девицы почему-то находили в нём необъяснимую прелесть, которой не замечали и в самых привлекательных мужчинах в городе. И всё бы ничего, но разум Вайтеша был далеко не таким прозрачным, как всем казалось. Точнее, как казалось тем, кто вообще думал о нём, а таких было немного.

Вайтеш боялся. Смертельно боялся каждого жителя Дуодроуда и сам не мог объяснить, почему. Он боялся лавочника, у которого покупал еду. Боялся швеи, что зашивала ему простыни. Боялся даже девушек, проявляющих к нему искреннюю симпатию. Что уж говорить о незнакомцах, что совались в город со своими проклятыми историями о дорожных приключениях. Но больше всего Вайтеш боялся выродков, как их называли жители Таргерта, – вечно следящих, вечно пялящихся на него.

Никто не знал, откуда они пришли и кто они. Известно было только то, что белки их глаз глубоко-коричневого цвета, а вокруг непроглядно чёрных зрачков тонкие кровавые ниточки. Несмотря на всеобщее недоверие к себе, выродки вскоре до того расплодились, что превзошли числом самих жителей города. Никто, разумеется, не осмеливался расспрашивать их, вдруг те, чего доброго, разозлятся и выгонят горожан наружу. А наружу никто не хотел. Никто не хотел. Со дня их появления в Дуодроуде никто не обмолвился и словом ни с одним из них. С выродками не разговаривали даже дети, которых заботливые родители с раннего возраста науськивали не обращать внимания на людей со странными глазами. И выродки слонялись и слонялись по улицам Дуодроуда, изнемогая от голода. Иногда их заставали в чужих домах за кражей еды и тёплой одежды. Но большинство из них попросту умирали на виду у всех, и их тела так и лежали на городских дорогах, разлагаясь, укореняя в умах горожан страх и ненависть. Люди страшились притрагиваться к умершим. Никаких денег на еду и кров заработать выродки, конечно же, не могли, ведь стоило хоть одному из них приблизиться к горожанам, те разбегались или, и того хуже, нападали на них. Но тревоги остальных жителей Дуодроуда не шли ни в какое сравнение с неусыпной паникой бедного Вайтеша, живущего в беспрестанном ужасе перед неизведанными кровавыми колечками. Да что уж там, в ужасе перед всем вокруг. Спастись от страхов представлялось возможным только в «Рыбе на мелководье». Там не было очень хороших людей, но и выродков тоже не было.

Рядом с Вайтешем плюхнулись двое приземистых рыболовов, да так внезапно, что Вайтеш в испуге схватился за кружку и расплескал часть эля. Они говорили о том, чего Вайтеш успел вдоволь понаслушаться в «Рыбе на мелководье». Но ему сделалось до того скучно, что и такая непримечательная беседа пробудила в нём любопытство. А те двое обсуждали выродков.

– Уверен, так оно и было, – утверждал первый рыбак, с виду лет сорока, Вайтеш не сильно приглядывался.

– А вот и нет, ты всё придумал, или это твоя Сара придумщица, – возражал второй.

– Станет она выдумывать, скажешь тоже.

– Она всего лишь полоумная старуха, все это знают. Она сошла с ума давным-давно, а сейчас бегает по городу и что-то бормочет и выкрикивает, вертя головой в разные стороны, как больная кошка.

– У неё нет других дел, кроме как смотреть да слушать. Так с чего ей врать? Вещи она говорит весьма недурственные и стоящие пристального внимания.

– Уж не твоего ли?

– А что, если и моего? Ты-то сам ни разу к ней не наведывался. Каково ей, бедняжке? Ты об этом подумал?

– Не влюбился ли ты часом?

– Нет-нет-нет. Но истории, которые она рассказывает, и правда, вызывают…

– Что вызывают? Сонливость? – перебил второй и рассмеялся. – Я тебе так скажу, ничегошеньки твоя Сара не знает, а если и знает, то врёт, что знает.

– А сейчас Сара говорит, что выродков кто-то похищает, – продолжил первый, пропустив слова собеседника мимо ушей. – Понемногу, по двое, по трое, но каждую ночь они исчезают. Даже трупов стало меньше, неужели ты не заметил? Давно пора было повывести всех Этих. Дуодроуд – место чистое, ухоженное. По крайней мере, раньше так было,

– А с чего это ты вообще взял, что раньше было именно так? Выродки появились в Таргерте задолго до твоего рождения, и никто не знает, что у них на уме. Может, они сами уходят. Видят, что их тут недолюбливают, и уходят. Тем более, нам ничего не сообщали.

– И кто ж тебе об этом сообщить должен, чтоб ты поверил? Уж не король ли собственной персоной?

– Да хоть бы и король, да вот он пропал не пойми куда, а я всё равно сомневаюсь, что эта нечисть кому-то могла понадобиться. Что с них взять? Выродки и выродки. Если их кто и похищает, то только затем, чтобы на их рожи поменьше смотреть. Они ж уродливые и безмозглые, как пить дать.

– Но тебя-то не похитили.

– Ты на что это намекаешь? – второй неодобрительно поднял облезлые брови.

– Да так, ни на что, – обречённо вздохнул первый. – Но Сара говорит, что по ночам по городу бродит человек в белом.

– Ну бродит и бродит, тебе-то что до него?

– Он в белом.

– Значится, любит белое носить.

– Как будто и сам не знаешь, что в Таргерте белое запрещено.

– Запрещено, и что с того? Может, он не из Таргерта, и ему не ведомо о наших разрешениях и запретах, которых, как по мне, чересчур уж много развелось. Если королю так важно, чтобы люди не носили белое, пусть сам придёт сюда и пожжёт все белые ткани. Вон дочурка моя, она просто обожала белые платья, которые шила наша Линда. Но сталось так, что десять лет назад белый запретили, а ей тогда было всего восемь годков. Как это скажется на ребёнке? Хорошо точно не скажется. Она плакала недели две, зарывалась головой в подушку. Мне больно было смотреть на неё. Кто-нибудь подумал об отцовских чувствах? Конечно, нет. Поэтому пусть этот человек ходит, в чём ему заблагорассудится. Не вижу в этом ничего плохого.

– Если нас с тобой застанут за такими разговорчиками…

– Застанут и застанут, им-то что до наших бесед? Работа на короля – дело благое, и нам, горожанам, уж точно нечего опасаться.

«А правда ли горожанам нечего опасаться?» – задумался Вайтеш, покрутив в руке старую деревянную игрушку затейливой формы, выкрашенную чёрной краской. Он и сам не заметил, как достал её из кармана. Вайтеш находил в ней непонятное успокоение. Он любил вертеть фигурку в руках, когда не хотел размышлять о всяких глупостях.

Минуло несколько часов после полуночи, и небо начало понемногу светлеть. В небольших окнах из толстого стекла, искажающих всё до неузнаваемости, Вайтеш заметил снующие по дороге тёмные пятна. Это были горожане, которые не ценили ночной отдых так, как ценил его Вайтеш, посему смотреть на них долго он не собирался. Наконец, деревянная игрушка, проведшая у него в руках последние два часа, наскучила ему, а разговоры завсегдатаев «Рыбы на мелководье» тоже перестали быть интересными. Всё самое любопытное обсуждалось обычно излишне недолго. Вайтеш протёр слипшиеся глаза и часто непонимающе заморгал, когда трактирщик задул последнюю свечу и сообщил гостям:

– Выметайтесь-ка, да поживее, господа. Мне нужно время, чтобы прибраться. Кто-то мне тут весь пол попортил своим ужином. Сколько раз говорить – если чувствуете, что невкусно, не надо пихать глубже. Давайте, давайте, приходите через часок-другой.

Люди недовольно заворчали, но с хозяином «Рыбы на мелководье» спорить никто не стал, ведь это был единственный трактир в Дуодроуде, и только трактирщик мог в него впустить. Поначалу Вайтешу показалось, что народа внутри было довольно много, но через пару минут у входа скучилось всего человек десять, может, дюжина, и это включая Вайтеша. Некоторые так и остались ждать возобновления до сих пор желанного пиршества прямо перед трактирными дверями. Какой-то мужичок побрёл прочь, верно, спеша очутиться в постели, на чьих заботливых объятиях никак не сказывались ни его благосостояние, ни малоприятный озёрный душок. Вайтеш почувствовал, что замерзает. Одет он был не по погоде, да и ночная рубашка под плащом не могла спасти его ни от утреннего промозглого ветра, да и ни от чего, впрочем, не могла спасти. Рассвет выдался тусклым и тревожным, но темнота более не пугала Вайтеша, и когда двери его скромного, но очень уютного жилища впустили его внутрь, она уже рассеялась в коричневатой дымке, по правде говоря, не менее тоскливой и сумрачной.

Вайтеш переоделся и крепко-накрепко запер дом на ключ, доставшийся ему от отца когда-то очень давно. Он не любил надолго отлучаться из Дуодроуда, но там покоя ему было не допроситься, а это всё, чего он сейчас хотел. Закутавшись в плащ, Вайтеш направился к городским воротам. Он иногда навещал одно место, находившееся позволительно близко от дуодроудских стен. Через подлесок, вдоль по заросшей сорняками тропинке к старому вишнёвому саду.