Читать книгу Небосвод Надиры - Giovanni Mongiovì - Страница 13

Зима 1060 года (452 года хиджры), рабад Каср-Йанны и окрестности

Умар приказал женщинам разойтись по комнатам. Нежно обнял за плечи Гадду, приглашая ее с собой в спальню, ласково погладил по щеке Джалю.

Только Надира все еще стояла у двери и ждала ответа.

– Умар, скажи, кто это был?

– Всего лишь проезжий богатый купец, хотел спровоцировать меня.

– Тебе не кажется странным, что он отправился в путь из Каср-Йанны так поздно, что не переночевал там?

– Видимо, чтобы взглянуть на «Надиры небосвод», до рассвета ему не терпелось, – ехидно ответил Умар, плохо скрывая зависть.

– Тебе лучше сообщить каиду… на рассвете! Мне показалось, что он что-то имеет против моего господина Али.

Умар глянул на нее снисходительно и ответил:

– Теперь ты начала встревать в вопросы безопасности рабада? Ночной азан уже давно пропели… ступай к себе в комнату, сестра!

И Умар раздраженно отправился в свои покои, а Надира стояла, вперив взгляд в плитку из обожженной глины на полу.

Один за другим все очаги, все свечи и светильники в доме потушили, прошел еще один долгий день.

Коррадо все еще стоял на привязи у столба, он давно уже не подавал признаков жизни, Аполлония уткнула голову в коленки и задремала; в эти дни она спала еще меньше, чем брат.

Идрис сидел в сторонке и смотрел в сверкавшее звездами небо, он ждал момента, когда сможет отвязать пленника и отправиться домой.

Вдруг во дворе что-то оглушительно хлопнуло; затем послышались потрескивание, будто что-то горело. Аполлония открыла глаза и увидела странное пляшущее зарево за конюшней. Идрис вскочил и с криком побежал к дому звать на пожар. В то же время Мизиян мигом скатился по лестнице с балкона и закричал Идрису:

– Конюшня горит!

– Буди Умара!

– Зови народ!

Мизиян бешено заколотил в дверь, а Идрис бросился звать мужиков, которые стояли дозором у въезда в деревню; именно каид посоветовал Умару выставить дозор в стратегических точках вокруг рабада.

Аполлония вскочила на ноги и в предвещающей ураган тишине, пока Мизиян стучал в дверь, огляделась вокруг. По деревенским улицам и по двору к дому, словно демоны преисподней, сбегались черные тени. Аполлония вгляделась и подумала, что это жители рабада бегут тушить пожар, но поняла, что крестьяне не стали бы подбегать втихаря и украдкой. Она прижалась к Коррадо, он почувствовал теплоту ее тела и открыл глаза.

Умар выбегал из дома прямо в этот момент, тут же послышался еще один взрыв, это воспламенилось какое-то горючее месиво. Языки пламени заплясали по крыше амбара еще быстрее. Из домов выбегали крестьяне.

Мизиян и еще десяток мужчин уже таскали ведра от ближайшего колодца к конюшне. Послышались крики, пожары занялись и в других местах, даже в нескольких домах; огонь полыхал по всему рабаду. Кроме того, слышалось лязганье клинков, в том, что случилось, сомнений не было: на деревню напали бандиты.

Аполлония обхватила Коррадо за талию и напряглась изо всех сил, стараясь приподнять его, чтобы высвободить из жерди веревку, которая держала его у столба. От непомерного усилия у нее вырвался крик, под весом брата она повалилась на землю. Развязала ему руки, подтащила и усадила, прислонив спиной к столбу. Потом перекинула его руку себе за шею и попыталась поднять Коррадо… но идти он не мог, и опять мешком свалился на землю. Ощутил нестерпимую боль в руках и в коленях и испустил вопль. Аполлония поняла, что тут она бессильна; она хотела взвалить его на плечи, но ей, низкорослой и хрупкой, тащить брата было не под силу. В слезах она обхватила ладонями его лицо, пристально посмотрела в глаза и пообещала:

– Я не оставлю тебя одного.

– Беги, прячься! – тяжело дыша, ответил Коррадо.

– Пойду позову Микеле; он дотащит тебя до дома!

Аполлония бросилась к дому и затерялась в темноте улиц рабада, она старалась бежать как можно быстрее, но сандалии сваливались у нее с ног.

Коррадо остался сидеть один, прислонившись к столбу, он взглянул вправо в сторону дома Умара. Теперь по двору бегало множество людей, лязг скрещиваемых клинков, который только что слышался на улицах рабада, как будто затихал. Коррадо подумал, чем рискует сестра, пробегая по улицам во время нападения… он оцепенел от мысли, что она может не вернуться.

В ту минуту Умар стоял у конюшни растерянный, бессильный, а главное без оружия, он понял, что на деревню напали, и бросился во двор к дому. Вдруг на голову ему обрушился удар, он потерял сознание и упал без чувств. Из дома доносились душераздирающие крики женщин, может кричали служанки, может хозяйки, вскоре и от дома Умара черными клубами повалил дым. Коррадо в испуге огляделся, он увидел, что на улице нет ни одного жителя рабада.

Из дома вывалилась кучка бандитов, двое волокли за собой Надиру. Коррадо услышал, как она кричала, еще не видя ее, узнал по голосу.

В ночи, освещаемой багрянцем пожаров, незнакомцы подошли к пленнику, Коррадо прислонил голову к столбу, от леденящего страха и лихорадки он почти задыхался. Он подумал, что вот сейчас его убьют, как убили Умара и многих жителей деревни.

– Эй ты, неверный, поднимайся! – приказал один из бандитов, убрав с лица край чалмы, которым прикрывался.

Надира в удивлении распахнула глаза: это был тот самый богатый торговец, который несколько часов назад приходил к ним домой.

– Не могу, кончайте меня сидя! – в отчаянии проговорил Коррадо.

Но торговец ухватил Надиру за волосы и поставил на колени перед Коррадо.

– Знаешь эту девушку?

Коррадо вгляделся Надире в лицо; в этот момент до ее лица и трех пядей не было. Коррадо отлично знал, кто перед ним, глаза Надиры невозможно было спутать ни с чьими другими, но ее открытого лица и распущенных волос он не видел с тех пор, как она еще девчушкой беззаботно бегала по рабаду. А кроме того, Коррадо никогда не видел сестру сборщика налогов каида в таком состоянии: на Надире была одна ночная сорочка, лицо залито слезами.

Коррадо кивнул головой. Тогда бандит, который представлялся Салимом, приказал:

– Ступай к вашему каиду и скажи, что, если он хочет снова увидеть свое последнее сокровище, пусть вернет мне мою жену!

Надира мгновенно поняла, кто на самом деле этот торговец… это был сам Мухаммад ибн ат-Тумна, каид Катании и Сиракуз, ставший четыре года назад самым могущественным эмиром всей Сицилии; на острове больше не было единого властелина, и каиды пошли войной один на другого. Она тут же вспомнила, на что способен этот человек: представила себе, что ей тоже перережут вены, как перерезали Маймуне.

Также, схватив за волосы, он заставил Надиру подняться и толкнул своим солдатам. Потом приставил клинок сабли к горлу Коррадо и принудил его поднять голову:

– Если захочешь отплатить человеку, который держал тут тебя на привязи, приходи ко мне, когда встанешь на ноги… ты и твои необрезанные приятели.

Мухаммад ибн ат-Тумна вышел со двора и поспешил ускакать со своей бандой из рабада, он понимал, что на этот час дозорные Каср-Йанны уже заметили пожары в деревне и подняли тревогу, и скоро подоспеет его шурин с гарнизоном.

Надире связали руки длинной веревкой и на веревке потащили по дороге, спускавшейся с холма, как таскают мулов. Каид с бандитами шел, освещая дорогу парой факелов, Надира шла босиком, и изранила ноги о камни и колючие кусты ежевики. Когда дошли до брода через речушку, которая текла у подножия деревни, а точнее до одной из больших норий, Мухаммад приказал развязать девушку и велел ей накрыться, как подобает женщинам, швырнув изысканное женское платье. Потом глянул на стоявших вокруг мужчин и сказал:

– Если кто-то осмелится покуситься на девчонку, будет иметь дело со мной… как-никак, а она суженная каида, и обращаться с ней надо как подобает!

После чего все вскочили на коней и поскакали к востоку. Надира держалась за талию Джамала, того бугая с медальоном на шее.

Все кони, большей частью черной масти, скакали в одну и ту же сторону. Всадников было человек пятьдесят, на всех черные бурнусы43 и черные шаровары. У всех угрюмые лица, говорили они на языке, больше распространенном среди африканских мавров. Надира узнала их говор, она в семье тоже часто выражалась на этом наречии, но никогда не слышала, чтобы на нем говорили так свободно и с таким характерным произношением.

Всадники слегка подстегивали коней, кони перешли на шаг, образовалась длинная вереница, неспешно ехавшая под луной.

– Господин, кто эти люди? Куда вы меня везете? – спросила Надира у первого подручного каида, как только немножко успокоилась и перестала плакать.

– Это африканские головорезы Ибн аль-Манкута. Отвернулись от своего каида и перешли на службу к тому, кто платит больше. Их нынешний хозяин – друг моего господина и дал ему взаймы своих наемников, чтобы тот мог попользоваться ими в эти дни, – ответил Джамал.

– И эти чужаки и мне перережут горло? – спросила девушка, в ней читалась наивность человека, не знающего, как устроен мир, человека, который боится всего неизвестного.

Джамал улыбнулся и ответил:

– Не бойся, моему господину ты нужна живой.

Времени прошло не много, и они остановились у селения на границе земель, принадлежащих Ибн аль-Хаввасу, и территории Ибн ат-Тумны. Деревня многим напоминала рабад Каср-Йанны, на околице их встретило еще несколько мерзких типов, тоже головорезы как те, которые напали на рабад. Они в знак уважения коленопреклонились перед Мухаммадом, когда он слезал с коня.

– Отведи девушку к деревенским женщинам, пусть они приведут ее в пристойный вид, а потом пришли ко мне, – приказал каид Джамалу, тот покорно поклонился.

При свете факелов Надиру отвели в небогатый дом, здесь женщины занялись ею: вымыли ноги, причесали и накормили; во взорах женщин сквозило горе. Надира спросила кто они, и одна из женщин рассказала, что три дня назад головорезы Ибн аль-Манкута захватили деревню, поубивали всех мужчин и в виде посвящения в рабство изнасиловали всех женщин.

Затем Надиру привели к каиду, он обосновался в роскошной палатке, поставленной сбоку от мечети.

О приходе девушки возвестил звон множества надетых на нее браслетов и бубенчиков на руках и на ногах. Глаза ей подвели кайялом44, но, когда она предстала перед Мухаммадом, краска уже начала блекнуть от слез и стекала по щекам черными полосками до самого подбородка.

– Иди сюда, Надира, подойди! У меня в палатке теплее и удобнее. Зимние ночи могут показаться слишком долгими, если не можешь заснуть, – позвал ее Мухаммад, он сидел на подушках, скрестив ноги.

Надира вошла в роскошную палатку, подошла к горящему очагу и сказала:

– Я знаю, кто ты.

– Поэтому меня не удивляет, что мой шурин позарился на тебя… Было бы странно, если бы он выбрал в жены дурочку!

– Не вмешивай меня в свои семейные дела.

– Ты хочешь сказать «в наши» семейные дела… дорогая свояченица! Знаешь, что сделал мне твой каид?

– Твоя жена боится тебя… после того, что ты с ней сотворил.

– Не в моих ли руках жизнь и смерть моих домочадцев и подданных?

– Жизнь всякого в руках Аллаха, а не в твоих.

– Но у Аллаха свои замыслы, и поменять их невозможно. Раз с Маймуной случилось то, что случилось, не воля ли на то Аллаха?

– Значит и то, что она не хочет возвращаться к тебе, есть воля Его… смирись и отпусти меня.

Мухаммад расхохотался и объяснил:

– Разные люди в этом мире рождаются: одни терпят свою долю, а других судьба использует, чтобы менять эпохи, времена и народы. Я родился дворянином, и в своих Сиракузах сумел возвыситься, а потом захватить и пол-Сицилии. Я служу Аллаху и Его неисповедимым замыслам, я родился затем, чтобы менять эпохи, времена и народы. Зла в мире нет… нет и добра, а есть только воля Аллаха.

Тогда Надира бросилась ему в ноги, ткнулась лбом в землю и взмолилась:

– Умоляю, государь, моя мать кричала, когда ты вырвал меня у нее из рук, дом затянуло дымом… Отпусти меня убедиться, что она жива и здорова, а потом я вернусь к тебе.

– Увидишь ли ты свою мать, зависит только от Али, от твоего каида.

Надира подняла глаза, не вставая с колен:

– Не держи меня здесь; люди, которыми ты окружил себя, уголовники и предатели… они причинили огромную боль жителям этой деревни.

– Тебе они ничего худого не сделают, не бойся. Участь высокопоставленной невесты нельзя сравнивать с участью простолюдинок, которых только и отдать солдатне на утеху.

– Но ты обращаешь в рабство даже наших сестер, твои солдаты поубивали всех мужчин!

– Не всех… я приказал оставить в живых крестьян христианской веры. Окружать себя неверными очень выгодно, раз они обильно наполняют мне карманы налогами от джизьи. В восточных иклимах полно неверных и иудеев, это золотая жила для тех, кто там командует.

– Так значит ты джизьей расплачиваешься с этим сбродом наемников? – спросила Надира так же дерзко, как вела себя с Умаром. Она уже поняла, что мольбы не могут подействовать на каменное сердце Мухаммада.

Он пристально и грозно посмотрел на нее и сказал:

– Не будь цели, для которой я сохранил тебе жизнь, не будь у тебя таких глаз и не будь ты так красива, милая моя Надира, я и тебе искромсал бы вены… и еще хуже, приказал бы отрезать тебе язык, чтобы не вмешивалась. Ты у меня в руках, не забывай! Нет сейчас в мире человека, чья жизнь может сломаться так же быстро, как твоя… ниточка из хлопка, которую сжигает пламя, и она рассыпается у меня меж пальцев, – проговорил Мухаммад и потер большим пальцем об указательный.

Будешь приходить ко мне в самом лучшем виде: чтобы было приятно моим глазам. Не разрешаю тебе плакать, раз слезы портят твой лик. Не разрешаю голодать, а то похудеешь. Я сам буду решать надевать тебе или нет джильбаб45 в моем присутствии. Но не беспокойся, я не стану покушаться на твою честь, не стану сам и дам никому другому, чтобы ты не обесценилась в глазах Али, и чтобы он не отказался от тебя из-за того, что ты потеряла девственность. Твой каид – оборванец, раб, который поднялся благодаря лести да посулам, но он способен отказаться от своей простолюдинки, если она не сможет дать ему то, на что он надеется в первую брачную ночь. Ты со своей девственностью пока что стоишь дорого как обменная монета за мою жену. Но если Али окажется тупарем, тогда я на него все силы ада брошу, разорю его земли, перебью всех его подданных, заберу всех женщин из его городов и продам в рабство, а главное сделаю с тобой все, что захочу. Нападение на твою деревню для многих жителей прошло безболезненно, потому что мы напали молниеносно и с единственной целью похитить девушку с синими глазами, но если Али не послушает меня, тогда многим придется худо и многим придется склониться перед новым каидом… если захотят жить.

– Ибн аль-Хаввас сумеет освободить меня из твоих когтей, я уверена. А мой брат…

– Убили твоего брата! Я сам видел, как он упал. Что заслужил, то и получил, этот лизоблюд!

Надира свалилась на подушки и расплакалась еще сильнее.

– Умар…. Умар! – отчаянно звала она, ее охватила боль, ей было страшно жаль, что она весь день ругалась с братом и ни разу не сказала, как он ей дорог.

– Твой брат был славным малым. Он, наверняка, в раю и его приняли как мученика. Да не плачь же, Надира, – цинично утешал Мухаммад.

– Не реви! – прикрикнул он, ему хотелось только одного – чтобы она прекратила лить слезы. – Терпеть не могу, когда хныкают в моем присутствии, – договорил он.

– Вот ты говоришь, что печешься обо мне, в свою палатку пригласил; да как же мне сидеть спокойно при таких словах? Да еще хочешь, чтобы я не плакала…

– А я и не хочу, чтоб тебе было спокойно, хочу, чтобы ты вела себя спокойно в моем присутствии. В следующий раз, когда позову тебя, улыбайся. Это приказ! Ступай теперь. Будешь сидеть с женщинами, но Джамал будет следить за тобой.

Надиру снова отвели к женщинам, которые до этого прибирали ее, и женщины, тоже узницы в четырех стенах, возненавидели ее, думая, что это из-за нее вспыхнула война и на них свалилось лихо.