Читать книгу Небосвод Надиры - Giovanni Mongiovì - Страница 17

Зима 1060 года (452 года хиджры), в стенах Каср-Йанны

С момента, когда Мухаммад ибн ат-Тумна напал на рабад и похитил Надиру прошел всего один день и одна ночь. Посыльные Али ибн аль-Хавваса спустились с горы посмотреть, отчего занялись пожары, которые они разглядели в ночной темноте, но никакого толку от их прихода не вышло; как вернулся ни с чем и десяток солдат каида, которых он затем отправил на поиски Надиры и похитивший ее людей.

Крестьяне похоронили двенадцать несчастных собратьев, которых зарубили головорезы каида Катании, в основном, мужчин, стоявших в тот день на дозоре, и в приступе всеобщей горячки во всем рабаде стали второпях собирать пожитки. К стенам Каср-Йанны потянулась длинная вереница мужчин, женщин и детей, они волокли за собой скот и телеги, у кого-то в телегу был впряжен мул, а кто-то впрягся сам, шли туда, где уповали на защиту, которой в рабаде не получили. Въехав в город, люди начинали искать местечко, где бы пристроиться: у кого-то в городе была родня, и они пошли к ним просить приютить; те, у кого родни не было, останавливались около жилищ и мастерили временный кров. В гуще беженцев пришел и Алфей, он тоже решил бросить мотыгу да укрыться в Каср-Йанне.

Коррадо еще не совсем оправиться, он был слаб, и его все еще мучили приступы лихорадки. Аполлония уговорила его отложить пока мысли отомстить, сейчас перво-наперво надо было сделать все необходимое, чтобы как-то обустроиться на новом месте. Алфей с сыновьями, как искусные бедуины, ставили палатки около полей, которые возделывались в Каср-Йанне, как раз напротив одного из знаменитых садов славного города. Сюда-то и нагрянул к Коррадо незваный гость.

Явился Умар, вид у него был спесивый и наглый, подошел к палатке христиан рабада, ввалился, не удосужившись спросить разрешения, да так, что угол палатки повалился.

– Коррадо, а ну выходи! – заорал он.

Коррадо разжигал огонь, семья стояла кругом и ждала, что вот наконец-то можно будет погреть заледеневшие руки.

Коррадо поднял голову, невозмутимо глянул на Умара и ответил:

– Погоди малость, огонь разожгу.

– Выходи… живо! – опять гаркнул Умар, приложив руку к голове, к тому месту, куда его ударили два дня назад.

– Обожди меня у сада.

Умар гневно вышел.

– И чего ему еще от нас надо? – забеспокоившись, спросила Катерина.

– Вот я о том и говорил, что из-за твоей выходки нам покоя больше не будет, – отозвался Алфей.

– Видно мало этому скоту, что Микеле ему жизнь спас! – рассудил Коррадо.

– Придержи-ка язык да слушайся хозяина! – прикрикнул Алфей.

Но Коррадо выхватил у матери нож, которым она чистила померанец, привезенный из низлежащих долин, сунул его за пояс и вышел из палатки, вырвавшись из рук Аполлонии, которая попыталась удержать его за рукав.

– Сидите тут! – прикрикнул он перед уходом на родных.

Умар стоял и ждал его под миндальным деревом, позади в десятке шагов у него за спиной стояли мать и жена.

– Не хватило тебе, что мой брат твою жизнь спас? Чего еще надо от меня?

– Микеле искупил твою прошлую вину, но поступок его не может искупить вину сегодняшнюю.

– А те два дня я провисел у столба и чуть не умер во искупление чего?

– Ты провисел лишь затем, чтобы такие неверные свиньи, как ты знали свое место!

Рука Коррадо сама потянулась к поясу, но как только он ощутил шершавость рукояти под пальцами, отвел руку.

– Ну так чего тебе.

– Прихвостни некоего Салима похитили мою сестру.

– Это давно все знают, Умар. Надо же… аккурат твою сестру, ведь ты ей так завидуешь, а тут взял да дал из-под самого носа умыкнуть… как раз у тебя, а ты-то хотел, чтобы народ у нее ничего, кроме глаз, не видел… Тебе что в голову взбрело, когда ты впустил в дом того лиходея? Думал вволю похвастаться Надирой перед чужаком и ничего не будет? Даже я спрятал бы свою сестру от сторонних глаз. А ты поводил заячьей тушкой перед волчьей пастью, а теперь сетуешь, что волчище ее схватил? Эх, Умар… Умар… вырос наш парень, а ума не набрался!

Умар выхватил висевший на поясе меч и замахнулся на Коррадо.

– Давай, давай Умар… руби! А потом иди спрашивай у лисиц, что рыскали той ночью по рабаду, что сказал мне твой Салим. Ведь я знаю, что ты за этим пришел сегодня ко мне.

Умар вложил меч в ножны и ответил:

– А раз знаешь, что же не пришел вчера ко мне да не сказал?

– Я подумал, что твой каид сказал тебе уже все, что хочешь знать. Или надо думать, что он тебя даже не принял?..

– Я говорил с каидом, он сделает все, чтобы вернуть Надиру домой. Заплатит выкуп, а потом переловит бандитов, которые осмелились нанести ему такое оскорбление!

– Так вот как он сказал? О выкупе говорил? – растерянно повторил Коррадо.

– Наши с каидом разговоры тебя не касаются. Выкладывай только, что тебе сказал этот проклятый Салим.

– Я тебе ничем не обязан… ты прекрасно знаешь.

– Ты мне жизнью обязан; раз ты все еще дышишь, так это только по моей милости.

– За мои слова тебе придется дать что-нибудь взамен.

Умар потерял терпение и опять схватился за меч, но в ту же секунду Коррадо сжал руку Умара на рукояти своей ладонью так, что вытащить меч Умар не мог. Тогда другой рукой Умар схватил Коррадо за горло и стал душить, но ослабил хватку, когда почувствовал, как в брюхо ему упирается лезвие ножа.

– Кишки бы тебе выпустить, Умар… но не хочу, чтобы на семью моего отца свалились все грехи.

При виде надвигающейся драки, Джаля бросилась к ним.

– Не надо, Умар, не то делаешь!

Коррадо снова засунул нож за пояс, а Умар отступил на пару шагов, понимая, что его едва не убили.

– Дай я сама поговорю с христианином, один на один, – попросила Джаля.

– Да ты спятила?

– Будь добр, Умар. Коррадо не откажется выслушать слова матери.

– У него нож!

Но Коррадо отозвался:

– И ты думаешь, что я твою мать могу зарезать? Меня, вроде, не Умаром зовут и не всякими идрисами, как твоих прихвостней, думаешь, я тоже женщин избиваю; вон у Аполлонии все еще синяки!

– Умар, отойди к жене, сделай милость.

Сборщик налогов каида нехотя отошел, оставив мать наедине с Коррадо.

– Коррадо, мне тоже жалко твою сестру… знаю, что тот подлец отхлестал ее. Но никакой вины Умара в этом нет… это не он приказал. А к тому же, ты сестрины синяки можешь еще увидеть… вот бы и мне одной горести, что избитую девчонку выхаживать!

– Мне жаль твою дочь.

– Люди стали судачить, что тех двенадцать в рабаде убили из-за надириных глаз, что такие странные, небывалые глаза той ночью принесли свои плоды; что шайтан58 связал с глазами Надиры вожделение, которое ведет в ад! Теперь на нас все смотрят косо.

– Ну и что тут страшного? На нас вон всю жизнь косо смотрят.

– Коррадо, не глумись! Я своими глазами видела той ночью, как чужак разговаривал с тобой, прежде чем скрыться.

Коррадо готов был выложить все начистоту убитой горем матери, но в то же время рассудил, что его семья всегда жила и живет в притеснении, и решил выпросить что-нибудь взамен.

– Вы где остановились?

– Каид разрешил нам устроиться в небольшом доме, он уже обставлен кроватями и прочим. А что?

– За то, что расскажу тебе, пусть мою семью устроят в таком же доме как ваш. Ночью похолодает, а у нас и ни дров не хватит, ни покрывал, чтобы не замерзнуть.

– Этого мы исполнить не можем. Нам в этих стенах ничего не принадлежит, как мы можем кого-то устроить в каком-то доме?

– Там, где поселил вас каид, наверняка, достаточно места.

– Закон пророка запрещает спать под одной крышей с зимми больше трех дней подряд.

– Тогда пусть будет на три дня… потом попросишь у своего будущего зятя каида найти вам другой дом.

– Может конюшня подойдет? – спросила Джаля, имея в виду, подойдет ли такое пристанище христианам.

– Если ваш закон ничего не говорит по поводу житья под одной крышей с мулами, тогда подойдет и конюшня.

У Джали от таких слов дух перехватило, она отметила, что наглости Коррадо нет границ.

– Хочешь унизить нас? А за что? Мало того, что ты мне сделал?

У Джали на глаза навернулись слезы.

При виде слез и при ее словах лицо Коррадо вдруг запылало от стыда. Он отвернулся, уставился на стоявшие неподалеку деревья, лишь бы не смотреть в глаза Джале.

– Я тебе ничего не сделал, – выдавил он, все также глядя вдаль, на детей, которые играли, силясь изловить убегавшую от них курицу.

– Я знаю, что ты был там… и ты тоже знаешь, что я тебя видела. Ты смотрел на меня, а я смотрела на тебя; тут ты не ври! Когда через год после этого я снова увидела тебя в рабаде, всей душой пожелала тебе смерти. Если бы я рассказала всем, что случилось, я уверена, что мое желание исполнилось бы; но что стало бы потом с Надирой, с ее спокойной жизнью? А тебе было столько же лет, сколько Умару, и мне было совестно перед Аллахом желать смерти десятилетнему мальчонке, еще постыднее, чем встречаться с тобой на улице. Я ненавидела тебя всей душой, Коррадо! И не могу перестать ненавидеть даже сегодня… ты – воплощение моего позора!

– Это глаза Надиры – воплощение позора, я уверен, что подозрение, откуда у нее такой странный цвет глаз, возникло у всех в рабаде.

– Но твои сородичи есть исток этого позора… а до подозрений мне никогда дела не было.

Коррадо набрался храбрости и взглянул ей в глаза, он увидел, что она дрожит и плачет.

– Джаля, госпожа моя, послушай! Твой позор… как будто это я носил его на себе все долгие годы. Наверное то, что я потерял своих сородичей, что заблудился здесь в горах, и есть расплата, которой меня покарали за то, что случилось с тобой.

– Расскажи, что говорил чужак, сынок, и не будем больше об этом вспоминать… Но не требуй от меня невыполнимых условий, иначе мне остается только броситься тебе в ноги, и думаю, что Умару это не понравится. Сделаю, что могу, чтобы помочь твоей семье, но не ставь это условием за слова, которые таишь.

– У меня перед глазами сейчас стоит то лучшее, что есть в Надире, чистой душой и ни в чем не виноватой. Ладно, расскажу тебе все, но ты должна верить мне, потому что то, что я сейчас скажу, может показаться нелепицей.

– Ты наверняка знаешь, кто украл мою дочь! – воскликнула она, невольно ухватив Коррадо за руку.

– Каид солгал вам: выкуп за Надиру никто просить не будет.

– Зачем тогда ее украли? Ведь знают, что она суженная Али ибн аль-Хавваса, вот и задумали подзаработать.

– Каид отлично знает кто и зачем ее украл… и знает, как ее освободить.

– Так зачем ему лгать нам?

– Потому что он никогда не выполнит требования похитителя; не может выполнить, потому что это значит предать свой собственный род.

Джаля всхлипнула и встряхнула Коррадо за руку:

– Ну же; что он тебе сказал?

– Тот, кто украл ее, кого вы упрямо зовете Салимом, есть не кто иной, как Мухаммад ибн ат-Тумна, каид Катании и Сиракуз, а отдаст он Надиру только, если Ибн аль-Хаввас вернет ему жену. Меня оставили в живых, чтобы я передал это каиду, но он и без меня все прекрасно знает, а знает потому, что тем вечером Ибн ат-Тумна спустился в рабад из Каср-Йанны, где шурин отказался уважить его требование отдать жену.

Джаля об этом противостоянии отлично знала, Маймуна сама рассказывала ей. При воспоминании, как решительно Маймуна отказывается вернуться к мужу, даже если никогда больше не увидит детей, у Джали вырвался крик отчаяния.

Разговор закончился, Коррадо рассказал все, что знал, он повернулся и зашагал к своей палатке. А на город опускался тот своеобразный туман, который часто обволакивает гору Каср-Йанна, скрывая слезы настоящего и гнетущие воспоминания прошлого.