Читать книгу Война в Сирии (истоки, предыстория и действительность) - Грант Аракелян - Страница 12

Порядок выбора главы сирийского государства – одна из ключевых и наиболее сложных проблем, касающихся будущего политического устройства Сирии. Вокруг данного вопроса уже сейчас ведутся закулисные переговоры и споры, которые, естественно, усилятся, когда дело дойдёт до принятия конкретных решений и составления новой конституции взамен не устраивающей многих Конституции 2012 года (см. Приложение III). Нельзя оставаться в стороне от обсуждения столь важного в контексте настоящей работы вопроса, и сейчас наиболее удобный момент для того, чтобы высказаться по данному поводу, с учётом исторической практики недавнего и далекого прошлого и существующих политических реалий.

Следует прежде всего заметить, что легитимность любого главы государства в значительно меньшей степени зависит от того, как, каким путём он пришёл к власти, чем полагают ревнители политической непорочности, считающие, что легитимен только руководитель, избранный на альтернативной основе и с соблюдением всех демократических норм и процедур. Это типично маргинальный, ничем не обоснованный и теоретически несостоятельный взгляд на политическое устройство общества, дезавуируемый множеством исторических фактов. Никакая вообще концепция относительно того, каким образом сообщество объединённых в государство людей должно выбирать своего лидера, не может быть признана универсальной. Стандартные обвинения в «недемократичности» выбора является в большинстве случаев всего лишь «удобным» предлогом для западной, преимущественно англо-саксонской, элиты для вмешательство во внутренние дела суверенных стран.

Оставляя в стороне вопрос о подлинной демократичности выборов в ведущих странах запада, стоит напомнить о самых близких к современным демократическим стандартам выборах прошлого столетия. Уровень демократичности, в частности парламентских выборов, результатами которых в конечном итоге выявляются политические лидеры страны в случае как парламентской, так и президентской республик, определяются несколькими известными критериями.

1. Свободная регистрация и участие в выборах различных политических партий и движений.

2. Равные возможности для всех участников выборов.

3. Доступность существующих средств агитации и пропаганды для всех участников.

4. Отсутствие каких-либо ограничений, связанных с имущественным цензом граждан.

5. Отказ от использования административного ресурса.

6. Правильный подсчёт голосов.

7. Отсутствие процентного барьера для получения мест в парламенте.

8. Пропорциональное представительство в парламенте в зависимости от набранных голосов.

Принимая во внимание эти критерии, приходится признать, что в современной истории запада наиболее безупречными с точки зрения указанных критериев были те восемь выборов в рейхстаг, которые проводились с 1919 г. по 1932 годы в Веймарской республике, возникшей после поражения Германии в Первой мировой войне. Для определённости остановимся на судьбоносных выборах 6 ноября 1932 года, в которых приняли участи 35,8 млн. человек – 80 % процентов избирателей. Места в парламенте (всего 584, одно место на 60 тыс. избирателей) получили 14 (!) партий, в том числе одно место досталось партии, получившей всего 0,17 % голосов, поскольку 584×0,17/100 округлённо равно 1. Первые три места заняли нацисты – 33,1 %, социал-демократы – 20,4 % и коммунисты – 16,9 %. Эти образцово, с немецкой дотошностью проведённые выборы стали началом конца Веймарской республики. 30 января президент Гинденбург назначает Гитлера рейхсканцлером, а тот, не долго думая, объявляет о роспуске парламента и проведении досрочных выборов в рейхстаг. Накануне выборов, 27 февраля, был подожжён рейхстаг, в чём нацисты обвинили своих главных политических и идеологических противников – коммунистов. На следующий день был издан декрет «О защите народа и государства», ограничивающий свободу личности, собраний, союзов, слова, печати, тайну переписки и право частной собственности. На выборах 5 марта 1933 года нацисты хоть и не добились абсолютной победы, но увеличили своё представительство в парламенте до 44 % и демонтаж Веймарской республики было уже не остановить. Вскоре специальным постановлением была запрещена Коммунистическая партия Германии, против чего в рейхстаге голосовали только социал-демократы и уже 24 марта был принял акт с кричащим названием «Закон для исправления бедственного положения народа и рейха», отменяющий гражданские свободы и передающий чрезвычайные полномочия возглавляемому Гитлером правительству. Произошло то, о чём в IV веке до н. э. предупреждал Платон в своём «Государстве»:

Как из олигархии возникла демократия, так же из демократии получается тирания [10].

Далее, в апреле, начались гонения на евреев, в начале мая запрещены все профсоюзы, в июле 1933 года запрещены все политические партии, за исключением НСДАП. В ноябре того же года были проведены ещё одни внеочередные парламентские выборы, уже в незыблемых традициях тоталитарных режимов. В выборах участвовали почти все избиратели (96,3 %), в подавляющем большинстве (92,1 %) проголосовавшие за единственную оставшуюся на политической арене и выступающую под замечательным лозунгом «С Гитлером против безумия вооружения» партию великого пацифиста Адольфа Гитлера. В итоге кандидаты от единого списка национал-социалистов заняли все 661 место в Рейхстаге, а активные противники нацистов были отправлены в создаваемые для них концлагеря.

Как форма государственного устройства демократия, в её классическом античном понимании, основана на трёх постулатах: коллективное принятие решений гражданами по принципу «один участник – один голос», принятие всех решений большей или меньшей важности большинством голосов на общем собрании всех граждан и реальная возможность любому гражданину, независимо от его личных качеств и связей, занимать практически любой пост в государстве. Демократия – это, по сути, социальная утопия, которая нигде и никогда, включая небольшие по площади и населению полисы Древней Греции, в полном объёме не была реализована, тем более даже теоретически она невозможна в современных больших многомиллионных государствах. Нельзя поэтому считать демократическим государством и Германию на коротком – веймарском отрезке её истории. Но демократические элементы здесь всё же присутствовали, причём именно в соблюдении изложенных выше правил проведения парламентских выборов.

Ни до, ни после и ни в одной из больших стран запада не было выборов, более близких к демократическому идеалу, чем те, что были в Германии до прихода к власти нацистов. Фактически, вольно или невольно, там был поставлен социальный эксперимент, возможный лишь в определённых исторических условиях, когда страна, стремящаяся занять самое высокое место на геополитическом Олимпе, проиграла великую войну, причём, возможно, не столько на полях сражений, сколько из-за нехватки ресурсов и внутреннего разлада. Униженная победителями монархия, трансформировавшись в республику, стала искать своё новое место в изменившихся условиях и создала крайне неустойчивую, заранее обречённую на неудачу политическую систему, просуществовавшую чуть более десяти лет. Идея, возникшая сразу после Версаля и по мере выхода немцев из послевоенного шока набиравшая всё большую силу и способная объединить нацию, могла быть только одна: реванш за поражение в войне, за унижение со стороны победителей, навесивших на Германию всех собак и устроивших в Версале настоящий пир хищников. Вероятно, правы те, кто считает, что не было двух мировых войн, а была только одна большая война продолжительностью в 31 год и с 21-летним перемирием. Если мирный договор не решает проблем, послуживших причиной войны, новая война, после того, как побеждённая сторона приходит в себя и восстанавливает довоенный потенциал, становится неизбежной.

Реваншистское движение должен был кто-то возглавить, а в таких случаях к власти всегда приходят радикалы. Не нацисты, так какая-либо другая экстремистская организация, не Гитлер, так кто-нибудь другой. Возможно, не такой зловещий, без патологической ксенофобии и жестокости, но уж никак не бесхребетный, нерешительный либерал, сюсюкающий о смирении и толерантности, а олицетворяющий национальную идею жёсткий правитель, за которым народ пойдёт как дети из Гамельна за дудочником-крысоловом.

Достаточно подробное изложение этой драматической истории с трагическим финалом весьма поучительно. В более широком дискурсе, имея в виду и другие исторические реалии, попы-таемся указать на моменты, характерные для государств, оказавшихся, скажем так, в не совсем привычной и удобной ситуации. Во-первых, не может уважающий себя народ слишком долго находиться в униженном состоянии и, залечив раны, он обязательно попытается отомстить своим обидчикам. Во-вторых, невозможно продолжительное существование навязанного извне или принятого в минуту слабости политического устройства, чуждого национальной идее и наиважнейшим интенциям общества. В-третьих, как и всякая стремящаяся к равновесию система, социум отвергает чуждые ему установки и принципы устройства, приспосабливая их к своему естественному состоянию. В-четвёр-тых, страна, оказавшаяся в экстремальных условиях, выходит за обычные для неё правовые рамки, прибегая к жёстким методам правления, проще говоря, к диктатуре. В-пятых, в выведенной из равновесия, охваченной волнениями стране никакая форма правления не помогает, пока по каким-то, не всегда понятным причинам смута не выдыхается и ситуация не «устаканивается».

Помимо веймарской драмы, которая может служить классическим примером того, как игра в демократию заканчивается жестокой тиранией, можно отыскать в мировой истории великое множество случаев, относящихся к любому из указанных пунктов. Например, после развала Советского Союза на ряд национальных государств, «проглотивших» наживку под названием всенародные выборы главы государства, каждая из стран вложила в это понятие своё понимание, приспособив под национальные традиции и менталитет. К примеру, в Туркменистане выборы, в которых за действующего президента голосуют все без исключения избиратели, включая «альтернативного» кандидата, больше похожи на ритуальную клятву любви и верности ликующего народа своему вождю, сопровождаемую народными гуляниями – с угощением, песнями и плясками. Фиктивность подобных выборов бессменного главы государства, с заранее предопределённым и близким к стопроцентному результатом характерна как для некоторых стран постсоветского пространства, так и большинства государств третьего мира, в том числе асадовской Сирии.

А в качестве, допустим, пятого пункта можно сослаться на так называемый Кризис третьего века Римской империи, которую в течение полувека, с 235 по 285 годы, сотрясали военные столкновения между претендентами на пост императора, а ряд территорий вышел из под контроля центральной власти. За этот короткий исторический период сменились более тридцати солдатских – провозглашаемых солдатами и сенатских – провозглашаемых сенатом императоров, и многие из них продержались у власти всего несколько месяцев, а то и недель, см. [19]. Конец смуте был положен приходом к власти Диоклетиана, который, упразднив принципат (от лат. princeps – первый сенатор) как особую форму монархии, совмещающую монархически черты с республиканскими, заменил его формой не ограниченного республиканскими правилами и условностями монархического правления – доминатом (от лат. dominus – господин, хозяин).

Проецируя сказанное на Сирию, отметим, что выдвигаемое западом, суннитскими монархиями и оппозицией требования об уходе Башара Асада с политической арены, объективно ведут к ливизации страны, когда свержение верховного правителя и окончание активной фазы гражданской войны не приносят мир и спокойствие на землю, а переводят конфликт в вялотекущую, с последующей, как правило, активизацией, по-прежнему гибельную для государства стадию. Противоречивость требования об отставке Асада с одной стороны и декларируемая необходимость борьбы с террористическими организациями вроде ИГ и «Джебхат-ан-Нусра» – с другой очевидна многим, в том числе тогда ещё кандидату на пост президента США от Республиканской партии Дональду Трампу, в интервью газете NewYork Times заявившему следующее:

Я думаю, что идея одновременной борьбы с Асадом и ИГ была одновременно безумием и идиотизмом. Они воюют друг против друга, пока мы боремся с ними обоими… Я думаю, что ИГ для нас намного бóльшая проблема, чем Асад… Я не хочу сказать, что Асад хороший человек, потому что это не так, но нашей главной проблемой является не Асад, а ИГ.

Я думаю, что невозможно бороться с двумя людьми, которые борются друг с другом… Вы должны выбрать одного или другого.

Трамп выразил также сомнение в том, что борьба с ИГ ведётся в полную силу:

Заберите у них нефть. Я говорил об этом на протяжении многих лет. Заберите у них нефть. Они ещё не забрали её. Они ещё ничего не сделали… Они получают огромные доходы. Я говорил, заблокируйте банковские каналы. Вы знаете, у них очень сложные банковские каналы, которые я понимаю, но я думаю, что другие люди не понимают. Многие люди в странах, которые, как вы считаете, являются нашими союзниками, дают ИГ огромные суммы денег, и все они проходят через довольно тёмные банковские каналы. Это огромное количество денег, и не только от нефти… И это деньги, поступающие от людей, которых мы считаем нашими союзниками [27].

Став главой государства Трамп, под давлением американской элиты, постоянно угрожающей ему импичментом, довольно быстро стал перевоплощаться в не склонного к излишнему миролюбие и толерантности традиционного, «нормального» американского президента-империалиста, но это уже другая тема, см. [1]. К затронутых же в данном разделе вопросам нам ещё придётся возвращаться, а здесь пока добавим, что различными антиасадовскими силами предлагаются реформы, которые в окончательном виде ещё, похоже, не сформулированы, но обсуждаются в печати и общая их направленность очевидна. Речь обычно идёт о демократизации, фрагментации, федерализации и суннизации страны. Вопрос, разумеется, не в том, хорошие это принципы или плохие, а в том, насколько они подходят для данного конкретного случая. Ни один из этих принципов не может считаться приемлемым не только для асадовского режима, но и большей части населения Сирии, поскольку выдвигаются требования, чуждые сирийскому менталитету, традициям и условиям, необходимым для стабильности государства.

Например, закрепление в новой конституции положения о верховенстве суннитского большинства неизбежно приведёт к ущемлению прав, если не репрессиям, алавитов, шиитов, христиан, друзов и других конфессиональных меньшинств. А, допустим, демократизация или федерализация Сирии – прямой путь к её развалу на отдельные и скорее всего враждебные, как это обычно бывает в истории, части.

Хафез Асад, при всех его достоинствах, недостатках и неудачах, таких как поражения в военных столкновениях с Израилем и невысокие темпы экономического развития страны, всё же сумел достичь самого главного – политической, социальной и этно-конфессиональной стабильности в сложном, раздираемом ранее конфликтами и противоречиями государстве. Его сыну и преемнику Башару Асаду удавалось на протяжении десяти лет поддерживать достигнутое в государстве равновесие, проводить некоторые прогрессивные реформы и добиться более высоких темпов роста ВВП страны, пока в страну не пришла подрывающая её корневую структуру напасть в виде Арабской весны. Ясно, что Сирия при любом раскладе уже не будет прежней, но её будущее может быть очень трагичным, если внешними силами и поддерживаемой ими внутренней оппозицией будет навязано стране нечто совершенно ей чуждое.