Читать книгу Искусство житейской мудрости - Грасиан Бальтасар - Страница 7

Итак, доказав, что идеальной книгой максимумов суждено быть «Руководству Оракула» Бальтасара Грасиана, приступим к доказательству, как это делают школьники с суммами. То, что это лучшая книга максим, является предрешённым выводом, потому что другой такой нет. Шопенгауэр, который перевёл эту книгу, замечает, что в немецком языке нет ничего подобного ей, а в английском, безусловно, нет ничего, приближающегося к ней, и если Франция или Италия могут создать книгу, превосходящую её, то странно, что её слава осталась такой ограниченной в родной стране.

Не то чтобы почти на всех языках не было книг, обучающих искусству самосовершенствования. Успех книги доктора Смайлза «Самопомощь» – достаточный тому пример14. Любопытно, что наибольший успех книга доктора Смайлза имела в Италии, где она породила целую литературу самопомощи, как называют её сами итальянцы. Или, скорее, не любопытно, потому что, если вы хотите найти самый неромантичный набор идеалов в наши дни, вам следует поискать среди романских народов.

Однако Грасиан не соревнуется с доктором Смайлзом. Он не занимается Бродвейшайтом; он исходит из того, что вульгарный вопрос о хлебе и масле уже решён в пользу его читателя. Он может быть мирским, но он думает о великом мире. Он пишет для людей с положением и о том, как извлечь из него максимум пользы. И цель, которую он ставит перед такими людьми, не совсем эгоистична.

«Единственное преимущество власти в том, что ты можешь сделать больше добра» – единственная рациональная защита честолюбия, и Грасиан использует её (Max. cclxxxvi).

Действительно, тон книги исключительно высок. Невозможно обвинить в подлости человека, который является автором таких изречений, как:

«Нельзя слишком хвалить человека, который хорошо отзывается о тех, кто говорит о нём плохо» (clxii).

«Друзья – это второе рождение» (cxi).

«Когда менять разговор? Когда начинают скандалить» (ccl).

«В великих кризисах нет лучшего спутника, чем смелое сердце» (clxvii).

«Секрет долгой жизни: веди добропорядочную жизнь» (xc).

«Можете похвастаться тем, что, если бы галантность, щедрость и верность были потеряны в мире, люди смогли бы найти их снова в вашей душе» (clxv).

«Человек чести никогда не должен забывать о том, что он есть, потому что он видит, что есть другие» (cclxxx).

Есть и целые разделы, посвященные таким темам, как прямота (xxix), сочувствие великим умам (xliv), расположению духа (lxxix) и т. д. Не то чтобы он был лишён более тонких приёмов мирских мудрецов. Нельзя пожелать ничего более циничного и жгучего, чем следующее:

«Знай „фишку“ каждого человека» (xxvi).

«Проницательный человек знает, что другие, когда ищут его, ищут не его, а свою выгоду в нём и с его помощью» (cclii).

«Правда, но не вся правда» (clxxxi).

«Держите при себе последние штрихи своего искусства» (ccxii).

«Не берите плату вежливостью» (cxci).

«Имейте прикосновение торговца» (ccxxxii).

«Думай с немногими и говори с многими» (xliii).

«Никогда не заводите собеседника, который отбрасывает на вас в тень» (clii).

«Никогда не становись парадоксальным, чтобы избежать банальности15» (cxliii).

«Не показывай свой израненный палец» (cxlv).

Характерной чертой книги является это сочетание или, скорее, контраст высокого тона и строптивости. Грасиан одновременно мудр житейски и житейски мудр. В конце концов, в этом сочетании нет, казалось бы, никакой внутренней невозможности. Нет никакой радикальной необходимости в том, чтобы хороший человек был глупцом. Всегда испытываешь некоторую неприязнь к Теккерею за то, что его полковник Ньюком порой так глуп, хотя, возможно, этого требовали ирония, пафос и трагизм книги. На самом деле самые святые люди были одними из самых проницательных, по крайней мере, для своих друзей, если не для себя.

Объяснить это сочетание в Грасиане достаточно просто. Он был иезуитом, а у иезуитов именно такое сочетание высокого тона и житейской мудрости является смыслом их существования. И в случае с «Руководством Оракула» это сочетание было легко осуществлено Грасианом или его другом Ластаносой. Ведь Грасиан написал как минимум две серии работ, в которых этот контраст был представлен отдельными книгами. Две из них, описывающие качества героя и благоразумного человека (El Heroe и El Discreto), были опубликованы и представлены в Оракуле16. Две другие, посвящённые галантному и осторожному человеку (El Galante и El Varon Atento), упоминаются Ластаносой в предисловии к El Discreto и, несомненно, также представлены в рассматриваемой нами книге. Можно предположить, что раздел «Высокий ум» (cxxviii) или «Благородство чувств» (cxxxi) принадлежит Эль Галанте, а «Лучше быть безумным вместе со всем миром, чем мудрым в одиночку» (cxxxiii) – Эль Варон Атенто. Временами эти два тона любопытно смешиваются: «Выбрать героический идеал» (lxxv) на первый взгляд кажется благородным чувством, но далее Грасиан уточняет его, добавляя: «но скорее подражать, чем имитировать».

Современность тона – это то, что поразит большинство читателей помимо этих контрастов. То тут, то там можно заметить архаичную ноту. «Никогда не соревнуйтесь» – вряд ли это совет мирского учителя в наши дни. Но в целом в этих сентенциях чувствуется тон современного хорошего общества, который вряд ли можно найти в современных произведениях, например, у Пичема, или даже у современных французских авторов, таких как Шаррон. Причина в том, что современное общество пронизано влияниями, которые представлял сам Грасиан. Высшее образование в Европе на протяжении последних двух с половиной столетий находилось в руках иезуитов или в школах, сформированных на основе плана образования (Ratio Studiorum). А общество в строгом смысле слова ведёт своё начало от отеля Рамбуйе, где половина влияния была испанской. Таким образом, Грасиан непосредственно представляет тон двух обществ, которые задали тон нашему современному обществу, и поэтому неудивительно, что он современен.

Даже в его стиле есть что-то от современного эпиграмматического кольца. Временами присутствует эвфуистическая причудливость, например, «Нужно пройти по окружности времени, прежде чем попасть в центр возможностей». Но, как правило, острота и смысл максимы приближаются к современной эпиграмме. «El escusarse antes de ocasion es culparse» может быть и источником, и образцом «Qui s’excuse s’accuse». Резкость действительно чрезмерна и доведена до тацитовских крайностей. «A poco saber camino real», «Ultima felicidad el filosofar», «Harto presto, si bien». Грасиан изрекает четыре-пять слов там, где современный проповедник произнёс бы проповедь. И всё же я не могу согласиться с теми писателями, которые называют его малоизвестным. Он один из тех писателей, которые заставляют задуматься, прежде чем понять его смысл, но смысл есть, и выражен он достаточно ясно, только кратко и очень часто косвенно, в манере пословиц. Несомненно, на него и его предшественников оказала влияние форма испанской пословицы при составлении афоризмов и максимумов. Я говорю «предшественники», поскольку афористическая литература, во всяком случае, не была новинкой в Испании.

Среди длинного списка книг по афоризмам, которым обладал покойный сэр Уильям Стирлинг-Максвелл и который до сих пор хранится в Кейре, есть около дюжины испанских, предшествовавших Грасиану (Эрнандо Диас, Лопес де Корелас и Мельхиор де Санта Крус – самые важные, хотя последний более насыщен анекдотами). Среди них книга «Афоризмы» Антонио Переса, чьи «Реляции» стали главным средством очернения характера Филиппа II17. Первые, несомненно, написаны в том же стиле, что и Грасиан, и, вероятно, оказали на него влияние, хотя, поскольку это афоризмы, а не максимы, я не смог привести параллели в Примечаниях. Так, «Una obra vale millares de graçias» (Perez, Afor. i. 198) имеет то же пословичное кольцо. Любопытно видеть, как «Перо могущественнее меча» Литтона предвосхищает «La pluma corta mas que espadas afiladas» Переса (там же, 199), или «Речь была дана нам, чтобы скрывать наши мысли» Вольтера в «Las palabras, vestido de los conçeptos» Переса (ii. 130). Этот последний пример обладает всей терпкостью Грасиана, в то время как «Amigos deste Siglo, rostros humanos, coraçones de fieras18" (ii. 71) Переса обладает и терпкостью, и цинизмом. Безусловно, единственной другой работой на испанском языке или в любой другой литературе, предшествующей Грасиану, в том же духе является эта книга «Афоризмов» Антонио Переса.

На мой взгляд, несколько сомнительно, насколько Грасиан был автором окончательной формы максим в том виде, в котором они представлены в «Оракуле». Те, что взяты из «El Heroe» и «El Discreto», отличаются от своих оригиналов с большим преимуществом. Они более кратки, более точны и менее эвфуистичны. Обращение к читателю обладает всеми этими качествами, и мы можем предположить, что его автором был дон Винсенсио де Ластаноса. Вполне возможно, что именно ему мы обязаны предельной резкостью и остротой большинства максим из «Руководства Оракула». Однако не следует полагать, что все они столь же остроумны и эпиграмматичны, как те, что я процитировал. Грасиан, похоже, благоразумно поместил свои драгоценности в более тусклую оправу. Временами он соперничает с лидерами великой секты платитудинариев, и он может быть столь же банальным, сколь и блестящим. Но даже в таком виде его блеск утомляет, и после пятидесяти максим хочется более фруктовой мудрости, более отвлечённых рассуждений о жизни, как в тех эрудированных, мудрых и остроумных эссе мистера Стивенсона, которые когда-нибудь могут занять более высокое место в литературе, чем даже его романы.

Возможно, в конце концов, усталость, о которой я говорю, может быть вызвана осторожным тоном книги. Чтобы добиться успеха, нужно быть благоразумным19; такова главная мораль книги, а если так, то стоит ли добиваться успеха? Если лишить жизнь элемента алеаторики, стоит ли жить? Что ж, Грасиан встречает вас и в таком состоянии. Примечательно, как часто он ссылается на удачу; как вы должны доверять своей удаче, взвешивать свою удачу, следовать за ней, знать свои неудачные дни и так далее. Является ли всё это признанием того, что, в конце концов, жизнь – слишком сложная игра, чтобы какие-то правила были полезны? Конечно, но в жизни есть одна вещь, которая несомненна, и она выражена Гете в строках, которые я, вслед за Шопенгауэром20, поместил в начало своего перевода. В этом мире нужно быть либо молотом, либо наковальней, и слишком большой избыток идеализма означает лишь то, что миром будут править неидеальные люди. Для защиты от обеих крайностей у нас есть парадоксальный совет, который, как я слышал, приписывают мистеру Рёскину:

«Подготовь себя для лучшего общества, а затем – никогда в него не входи».

Будет ли идеальный человек учиться править миром, изучая максимы Грасиана или кого-либо другого, несколько более сомнительно, по причинам, которые я привёл выше при обсуждении пословиц. Человек, который может действовать по максимам, может действовать и без них, и поэтому не нуждается в них. А противоречий в максимах столько же, сколько и в пословицах. Так, если привести пример из рассматриваемой нами книги, то из Макс. cxxxii следует, что лучше всего сдерживать ожидаемый подарок: «долгожданный подарок ценится выше всего»; тогда как из Макс. cxxxvi мы узнаем, что «быстрота подарка обязывает тем сильнее». Как же нам поступить? Это зависит от обстоятельств, а суждение, которое может решить обстоятельства, может обойтись и без максим. Поэтому я не могу обещать успех в мире тому, кто прочтёт эту книгу; в противном случае мне, возможно, не следовало бы ее публиковать.

Но от того, насколько верны или полезны максимы Грасиана, вряд ли зависит их ценность. Для изучающего литературу как таковую самое слабое чувство или самый грубый парадокс, метко поставленный, стоит самой возвышенной истины, плохо выраженной. И можно не сомневаться, что Грасиан хорошо и энергично излагает свои мысли. Я не могу надеяться, что мне удалось адекватно воспроизвести всю силу и мощь его стиля, тонкость его различий или проницательность его материнской смекалки. Но я надеюсь, что в процессе перевода было сделано достаточно, чтобы убедить читателя в том, что в «Руководстве Оракула» Грасиана много мудрости, которая невелика по объёму и глубоко изложена.