Читать книгу Эпоха великих реформ. Исторические справки. В двух томах. Том 2 - Григорий Аветович Джаншиев - Страница 1

Нынче в моде негодовать и поднимать на смех радикализм судебной реформы. Когда и почему, однако, получила она радикальный или рациональный характер, составляющий ее главную силу и преимущество, сравнительно с другими реформами?

Ходячее мнение, пущенное в ход ретроградною печатью с реакционной эпохи Толстого, привыкло представлять дело в таком виде: до 1861 г., т. е. пока дело судебного преобразования находилось в надежных руках мудрого юриста николаевской эпохи гр. Д. Н. Блудова, все шло как по маслу. Предполагалось без «радикальной» ломки, без теоретических увлечений произвести преобразование, которое должно было внести некоторое усовершенствование в наше старое судопроизводство. С передачею же в 1862 г. руководства судебной реформою государственному секретарю, новообращенному либералу В. П. Буткову, и его главному помощнику С. И. Зарудному, либералу pur sang, происходит разительная перемена: являются новые люди (в том числе Н. А. Буцковский, Д. А. Ровинский, Н.И.Стояновский, К.П.Победоносцев), приглашенные по Высочайшему повелению в Государственную Канцелярию, и сразу все меняется. Все старые работы гр. Блудова отбрасываются в сторону, и новые реформаторы, не заботясь ни о «традициях» прошлого, ни об условиях среды, с изумительным легкомыслием сочиняют проекты из своей головы или, того хуже, «списывают» с иностранных кодексов или учебников законы, идущие вразрез с коренным строем русской жизни.

Словом, выходит так, что Судебные Уставы как бы в одно мгновение вышли из головы молодых юристов государственной канцелярии, как Минерва из головы Юпитера, но не во всеоружии зрелой мудрости, как это дивное создание великого олимпийца, а как недоношенный плод ребяческого недомыслия и политического легкомыслия. Такова ходячая версия о возникновении Судебных Уставов, настойчиво повторяемая в последнее время не только в летучих заметках реакционной прессы, но и в более обстоятельных журнальных статьях и даже в специальных монографиях.

Такого взгляда держался и запевало этой прессы, покойный Виктор Фукс, напечатавший в восьмидесятых годах длинный ряд статей о судебной реформе. По изложению автора оказывается, что до 1862–1864 гг. дело судебной реформы совершало свое покойное и стройное течение, направляемое таким опытным и сведущим кормчим, как высокопочитаемый им бывший начальник II отделения Е. И. В. канцелярии граф Д. Н. Блудов. На меже 1861–1862 гг. появились невесть откуда вандалы-либералы, и наступил конец «историко-органическому» направлению. Словно исступленные, набросились они «в детской резвости» на прекрасное создание гр. Блудова, на проекты II отделения, и, только переломав и исковеркав их во имя радикальной доктрины, они успокоились. «Эти осторожные и практичные проекты II отделения, – сетует Фукс, – были сданы в архив и были заменены в 1861–1864 гг. по инициативе теоретиков судебной реформы комбинациею, которая по своей политической тенденциозности, а еще более по своему сантиментальному оптимизму, не представляла никаких задатков для правильного органического развития. Не коренясь в исторической почве, не соответствуя практическим условиям современной действительности, – продолжает автор, – эта комбинация представляла собою не усовершенствование наших прежних форм и органов, но нечто совершенно новое, извращавшее в конец законы (!) нашего исторического развития».

Итак, главная вина авторов судебного законодательства 1864 г., заключается в том, что они вопреки практическим, т. е. мудрым предначертаниям гр. Блудова вместо «усовершенствования старых форм» и сохранения старой «исторической почвы», увлекшись радикальной доктриной, легкомысленно внесли в нашу жизнь нечто совершенно новое и чуждое ей.

Такое тяжкое и по нынешним временам небезопасное обвинение отличается, однако, более страстностью, чем точностью, более предубежденностью, чем основательностью. Источник такого ходячего воззрения лежит в одном почти невероятном по своей грубости недоразумении, а именно в незнакомстве с подлинными документами судебной реформы, которое вводит в заблуждение даже людей, по-видимому, стремящихся отнестись к ней беспристрастно. Оно заслуживает того, чтобы на нем остановиться.

Вот где кроется если не источник, то повод к упомянутому недоразумению. Трудами одного из виднейших деятелей судебной реформы, знаменитого ее руководителя С. И. Зарудного, бывшего, можно сказать, ее душою, усерднейшим и преданнейшим ее деятелем с самого дня ее зарождения (см. дальше), давно уже собраны и рассортированы обширные подлинные материалы, легшие в основу великого законодательного акта 1864 г. Эти любопытные материалы, составляющие 74 тома (большинство in folio) «Дела о преобразовании судебной части в России»[2], дают самый надежный ключ к уразумению хода и исхода дела о преобразовании судебной части в России. Обширность и малодоступность этих драгоценных материалов служит причиною тому, что до сих пор они никем еще не обработаны должным образом.

Но, как известно, существует прекрасное и очень популярное издание в 4-х томах «Судебных Уставов с изложением рассуждений, на коих они основаны», заключающее массу ценных законодательных соображений и появившееся в свет благодаря трудам того же С. И. Зарудного. Однако само собою разумеется, что этот образцовый компендиум, изданный для повседневных надобностей судебной практики, эта, так сказать, судебная vulgata не может заменить знакомства с подлинными 74 томами «Дела о преобразовании судебной части в России». Для ежедневного практического обихода это популярное издание, известное под названием «Судебных Уставов с комментариями», представляет весьма удобное и незаменимое пособие для толкования их; но для полного ознакомления и правильного исторического суждения о всех фазах судебной реформы этого громадного предприятия, растянувшегося на протяжении шестнадцати лет, необходимо ознакомиться с подлинными документами, а не довольствоваться более или менее подробными извлечениями из них, приведенными в помянутом издании государственной канцелярии.

Только при знакомстве с подлинным Делом уясняется настоящий генезис реформы[3], выясняется движение и развитие идей, течений и правовых систем, влиявших на ход и постепенное развитие работ по судебной реформе. А иначе легко впасть в односторонность и ошибку, в которую впал и помянутый Виктор Фукс. В своей книге Суд и Полиция он повторяет свое прежнее мнение о том, что проекты Блудова 1857–1861 гг. отличались благоразумною постепенностью (?), «которая не колебала (?) установившегося порядка внезапными и всеобъемлющими переменами» и т. д. Словом, выходит опять вариация на старую тему, что, мол, до 1861 г. все шло благополучно, тихо и покойно; являются с 1861 г. либералы-теоретики, которые ломают проекты гр. Блудова, носившие «историко-органический» характер, и, заплатив дань неуместному радикализму, открывают доступ в русское законодательство вредным чужестранным доктринам.

Такую «сказку о радикализме» судебной реформы, будто бы впервые появившемся с 1861 г., может сочинить только тот, кто абсолютно незнаком с историею судебной реформы, кто не видал ни одного тома подлинного «Дела о преобразовании судебной части в России» и только довольствовался беглым чтением извлечений, напечатанных в вышеупомянутом издании Судебных Уставов. Тот же, кто пожелает sine ira et studio познакомиться с подлинными материалами судебной реформы, неминуемо придет к заключению, что еще за четыре года до 1861 г., т. е. с началом нового царствования, происходит под влиянием духа времени радикальный переворот в направлении судебной реформы.

Говоря так, мы нисколько не умаляем великих заслуг деятелей судебной реформы периода 1861–1864 гг. и бесспорного громадного влияния на дальнейшее направление ее вечнопамятного освободительного акта ig февраля. Великая хартия 1861 г., влияние коей прямо или косвенно отразилось на всех сферах законодательства и общественной жизни, конечно, оказала огромное влияние и на постановку судебной реформы. Мы не против той мысли возражаем, что с 1861 г. судебная реформа вступила в новый рациональный, либерально-научный фазис и что в это время были задуманы институты (например, суд присяжных), о которых до «воли» нельзя было и мечтать. Мы оспариваем лишь уверение, что только с этих пор судебная реформа в отличие от проектов гр. Блудова, будто желавшего «постепенного преобразования», получила радикальный характер. Нет, не теоретики 60-х годов, и не кто иной, как сам благонадежный практик гр. Блудов, принимавший участие в суде над декабристами и с этих пор весьма мало наклонный к радикализму, этот sui generis «дьяк в приказах поседелый», вникнув «в сущность дела», первый официально выкинул знамя радикализма и доказал необходимость решительного разрыва с прошлым, неизбежность полного изменения прогнившего насквозь, беспорядочного, безыдейного старого судебного строя, от которого ничего нельзя было сохранить без ущерба для реформы.

Как ни парадоксально на первый взгляд защищаемое нами положение, но бесстрастные подлинные документы, исходящие от гр. Блудова, с очевидностью убеждают, что как раз именно он, осторожнейший из осторожных постепеновцев, всегда державшийся девиза festina lente, был родоначальником радикального направления судебной реформы и пропагандистом полного разрыва с мнимыми «законами исторического развития». В этом отношении особенно поучительна большая объяснительная записка (149 печатных страниц) графа Блудова от 1857 г., с которою не мешает познакомиться тем, которые привыкли неумеренно восторгаться работами его и клясться ими, как in verba magistri, без достаточного знакомства с ними.

В этой любопытной записке мы находим обстоятельные сведения о том, как этот завзятый поклонник «частичных улучшений» (припомним его Уложение 1845 г., которое он не без авторской гордости называл «усовершенствованным сводом») должен был отступить от своего возлюбленного образа мыслей и действий. Гр. Блудов с полною искренностью сознается и как бы кается в том, что «ближайшее знакомство с сущностью порученного ему дела» заставило его совершить акт грехопадения и выступить на путь радикальной реформы. Во избежание обвинения в неправильном истолковании слов графа, считаем не лишним привести in ixtenso некоторые места из этого замечательного и по форме, и по содержанию документа.

«С первого взгляда может показаться, – говорит гр. Блудов, – что было бы достаточно ограничиться лишь некоторыми частными исправлениями (как кажется и ныне, задним числом, реакционным критикам судебной реформы!) нынешнего порядка производства дел гражданских, например, лучшим надежнейшим доставлением вызовов суда, точнейшим назначением сроков для разных действий как тяжущихся, так и судебных мест и Канцелярий их (NB. прописная буква в подлиннике), установлением яснейшей удовлетворительнейшей формы для докладных записок, сокращением сроков апелляционных, уменьшением числа бумаг, принимаемых от тяжущихся, и т. п. Сей образ действия при исправлении узаконений о производстве имеет и должен иметь многих защитников, ибо оному удобнее и легче следовать на практике. Сверх того, как обыкновенно, а в большей части случаев и справедливо замечают, успех вводимых постепенно и медленно преобразований вероятнее и надежнее. Мне также казалось при начале моего труда, продолжает граф, что можно бы было улучшить наше судопроизводство гражданское посредством исправления лишь некоторых отдельных оного постановлений. Но чем тщательнее я вникал в сущность порученного мне Высочайшим доверием дела, рассматривая с разных сторон все неудобства нынешнего порядка судопроизводства гражданского, а с тем вместе причины и, буде смею употребить сие слово, самое происхождение (курсив в подлиннике) сих неудобств, имея притом в виду, что между всеми постановлениями существует естественная, неразрывная связь, тем очевиднее и сильнее мне представлялась истина (слушайте!), уже признанная многими сведущими и опытными по сей части людьми, что чрез частные изменения мы не только не достигнем желаемой, указанной нам цели, но едва ли даже в некотором отношении не удалимся от нее. Дабы исправить надлежащим, удовлетворительным образом наши узаконения о производстве дел гражданских, не довольно усовершенствования той или другой из сторон оного, надобно стараться устранить причины зла, т. е. беспорядков в самом их корне; а для сего необходимо принять другую, совершенно отличную от настоящей системы, основанную на тех общих, непреложных началах, без коих не может быть правильного судопроизводства гражданского в строгом смысле слова… Нам в особенности, говорит дальше гр. Блудов, нельзя и думать о каком-либо усовершенствовании сей части нашего законодательства без изменения самой основной мысли ее, без принятия не только отличных, но до некоторой степени противных ей начал»[4].

Что и требовалось доказать!

Приведенная выписка, кажется, достаточно ясно показывает, какими причинами обусловливался радикализм судебной реформы, который ставится ныне в вину «легкомысленным либералам 60-х годов», и кто именно был его родоначальником. Источник радикализма лежал не в том, что эти последние питали «влечение, род недуга» к либерализму и доктрине, а в самом свойстве задачи, поставленной судебной реформе. Если уж такой Фабий Кунктатор, как гр. Блудов, считал необходимою ломку всего старого, да вдобавок в самой консервативной части процесса, в гражданском судопроизводстве, это доказывает, что оно прогнило насквозь.

Вот к какому заключению приводит беспристрастное исследование подлинных источников судебной реформы. Радикализм судебной реформы вызывался сознанием негодности всего старого процесса, с очевидностью для всех обнаружившейся ко второй половине 50-х годов, к началу нового царствования, когда впервые обнаружилось и много других язв дореформенного строя жизни, прикрытых дотоле лаком «официальной лжи». Да, невероятно, но это бесспорный факт: в эту «эпоху всеобщего просветления умов», которое доктринеры застоя называют теперь «эпохою умопомрачения», настолько для всех выяснилась необходимость коренной реформы всей судебной системы, что сам бесстрастный представитель ортодоксального консерватизма, гр. Блудов, выступил поборником «коренного» изменения процесса, на защиту которого мог выступить только такой закоснелый обскурант, как гр. Панин. Мало того, сам Катков, впоследствии обвинявший в государственной измене составителей Судебных Уставов, был в те времена, incredibile dictu, знаменосцем радикализма в судоустройстве и не обинуясь высказывал такие еретические мысли: «Иные думают, что правило благоразумия будто бы требует не вдруг заводить хорошее, но понемножку и по частям. У этих людей всегда на языке незрелость общества, неразвитость народа и т. п. Они думают, что дело пойдет лучше, если давать лучшее устройство понемногу. К сожалению, они забывают, что всякая система может развиваться и принести пользу только тогда, когда взяты ее начала во всей их истине и полноте. Отрывочная частица не только не принесет пользы, но причинит существенный и, быть может, непоправимый вред»[5].

После сказанного ясно, насколько справедливо уверение Виктора Фукса, что проекты гр. Блудова 1854-61 годов отличались «благоразумною постепенностью, которая не колебала (?!) установившегося порядка внезапными и всеобъемлющими реформами, тогда как на самом деле ipsissima verba гр. Блудова доказывают как раз обратное, свидетельствуя, что он вынужден был отказаться от мысли о «частичных улучшениях» и рекомендовать принятие «совершенно отличной от настоящей системы судопроизводства», основанной на противных ей общих, т. е. теоретических непреложных началах». И после этого еще решаются утверждать, что гр. Блудов был далек от «теоретических экспериментов!»

Так идеализирует Фукс все вышедшее из-под пера гр. Блудова. Ну, идеализация проектов гр. Блудова еще куда ни шла! Но мы не можем постичь, как можно упрекать деятелей 60-х годов «в сантиментальном оптимизме» и в то же время самому идеализировать наш столь печальной памяти «старый суд», как это делает Фукс, уверяя, что «не во всем объеме и не во всех традициях (sic) старый суд должен был быть заменен новым».

Без сердечной, горячей, пожалуй, наивной веры в силу добра и разума или, если угодно, без «сантиментального оптимизма» не совершалось никогда ничего великого, благодетельного в истории. Таким образом, против идеализации или оптимизма веры в будущее нельзя восставать. Весь вопрос только в том, каков объект этой идеализации. Но едва ли в этом отношении деятели 60-х годов впали в ошибку, избрав объектом идеализации или «сантиментального оптимизма», – как выражается Фукс, – те великие идеи, учреждения и традиции, которыми дорожит и гордится все цивилизованное человечество[6], а не те традиции «старого суда», которые идеализирует сам Фукс, того самого суда, при одном воспоминании о котором, по справедливому замечанию знатока старых судебных порядков И. С. Аксакова, «волос встает дыбом, мороз дерет по коже». Идеализация старого суда – это такое же патологическое явление, как апология плети и крепостного права, до которой договорились, наконец, ныне, откровенные до бесстыдства, крепостники.