Читать книгу Страна расстрелянных подсолнухов - Григорий Жадько - Страница 5

Нас подняли ни свет ни заря. Ночные тревоги в армии, это особый шик, как шампанское для любимой, это то, без чего просто скучно. Если есть возможность перевернуть все вверх дном, то почему от этого отказываться.

– Все овощи, хватит жопу мять!! – послышалась резкая команда среди ночи.

Распахнулись полы палатки, заскользили лучи фонариков нацгвардов. Натыкаясь, друг на друга, заспанные, ничего не понимающие бойцы, пытались нашарить форму, ботинки.

– Они бы сперва засунули шнобель на часы, – ворчал Моня, – выяснили который час, прежде чем нас будить!

– Бегом свидомые! Плохо собираетесь, бегите ДЛНР удобрять. Это большая честь для вас!

– Ходу. Ходу. Мать вашу!! По полной выкладке, щенки харьковские, вперед прорыв затыкать! Ваши родственники совсем ох*ели, позиции прорвали!!!

– Донецкая и Харьковская область граничат, но не родственники же? – огрызнулся Гаврилов.

Подъем среди ночи проходил тяжело. Солдатской выправки у нас, конечно, не было. Откуда ей было взяться, за неделю занятий, которых и занятиями можно было назвать с большой натяжкой, а нацгварды свирепствовали, подгоняли нерадивых тумаками и пинками. Всюду лилась широким потоком самая пошлая площадная брань:

– Скорей суки!! Драконьте свой рваный анус! А то пройдемся по нему большим деревянным дилдо!!!

– А ты-ы-ы… … щенок!!! – это получил волшебное ускорение Лопушок, метра на три отлетая от верзилы с огромными ботинками-берцами.

– Ой, чтобы они так жили, как хотят нам, – лепетал Моня, зажимая казенную часть руками. На лице его показались непрошенные слезы. – Одним бог дал крылья, а другим пендель и все летят, только ощущения разные.

– Смотрите, не обосритесь по дороге на передовую, трусливые твари!!! – неслось нам в след.

– Моя задница стала не тухес, а прямо-таки мечта проктолога, – причитал Лопушок. – Я же тюля, чересчур хрупкого телосложения, не представляющая какой-либо серьезной угрозы, а им бы все стебаться.

– Давай Моня, давай, – подгонял я его.

– Нас имеют за идиотов!

– Потом разберемся! А то еще получишь хорошую мандюлю.

– Уже зажал очко и бегу.

Рота как могла, построилась. Спустя пятнадцать минут мы двинулись. Кругом была непроглядная ночь, и глухая канонада звучала со всех сторон. Было не по себе.

Компас Адрианова, карта, фонарик, – нехитрый командирский набор. Ранцевая УКВ радиостанция Р-109М с консервации выдавала только треск. Связь отсутствовала – ее никто перед выходом не проверил.

Командиры вели уверенно, сержанты подбадривали, подгоняли отстающих. Нами руководил старший лейтенант из запасников, с очень русской фамилией Петров. Он имел за плечами в далеком прошлом военную кафедру. У него была простая биография – сельхозинститут – молочный завод – зона АТО. Назвался груздем, полезай в кузов. По внешнему виду уважения не внушал – замухрышка в очках, правда, голос у него оказался неожиданно низкий, густой!

Шли без привалов и перекуров.

– Скорей, Скорей!» – гнали отстающих.

Старлей хотел выслужиться, а может, не имел опыта – совсем не давал отдыхать. Протопали километров восемь. Остановились, упарились, ночной ветерок приятно холодил лица. Все жадно курили и были напряжены.

– Не надо гнать волну, это еще не шторм! – с всезнающим видом, умозаключал Моня.

Старлей старательно по карте измерял пройденное расстояние курвиметром. Неказистое колесико с цифрами – незаменимый прибор среди штабных. Его изобрел еще Ломоносов, но он исправно продолжал мерить неправильные кривые.

– Ша! Тихо! – предупредительно приложив указательный палец к губам, прошептал Моня. – Такому поцу для солидности нужно песочные часы на руке носить. Он разрабатывает в Зеркальном зале Версаля… таки план, достойный кайзера Вильгельма!

Оказывается, мы запутались, пошли не по той дороге, и нужно было возвращаться.

– Кругом! Шагом марш! – дрогнув голосом, скомандовал Петров.

Хвост оказался впереди, и объяснений не последовало. Солдату много знать не положено и ночная прогулка продолжалась. Мы шли в непроглядную темень, тревожное небо оказалось у нас за спиной.

– Рак костного мозга в блуждающем ребре, – раздалось из средины колонны. Всем стало смешно. Петров сделал вид, что не услышал.

Когда прошли около километра в обратном направлении, заметили одинокую фигуру впереди и насторожились. Мы недавно здесь шли. Что бы это значило?

А случилась невероятная история, которая возможна только в армии! Оказывается это, был какой-то «дурик» из третьего взвода. Он умудрился потеряться, пока ходил по большому. Боец задержался в лесу, больше чем следовало. Очевидно в мирной жизни он, любил посидеть на унитазе с газеткой и потерял связь с действительностью. Облегченный, он вышел из зарослей, и пошел на радостях в обратную сторону, перепутав направление. И вот уже не до шуток – один-одинешенек, ночь, кто-то его настигает. «Свои не свои?!!» Автомат «герой» предупредительно пнул в кусты, очевидно, собрался сдаваться. Вот ему была радость, когда обнаружилось, что его догнали мы.

Сбивчивый рассказ бедолаги повеселил публику.

– Ша! … Вы вот это здесь рассказываете на полном серьезе?! – восклицал громко Моня, кося глазами от предвкушения. – Рассказываете, ничем не рискуя?!! Нет! Вы нам просто начинаете нравиться! Французские ароматы до сих пор, по-моему, местами задержались на вас!

Хохот пошел волнами! Чем только не наградили его местные острословы. Приклеили кличку «Суворов». Кажется, легче стало идти – смех в походе великое дело, а если бы не перепутались? От смешного, до трагического на войне – один шаг.

Чуть забрезжил рассвет, когда добрались, до перекрестка, но он не был обозначен на карте. Необходимо было понять, где мы находимся. Наскоро созвали Совет в Филях! Петров и два сержанта, спорили до хрипоты, но чем громче были их выражения, – тем очевидно, меньше ясности.

– Два придурка в три ряда! Тудою… сюдою! Сами ни хрена не знают! – ворчал Моня, – пытаясь выцедить из фляжки остатки воды.

– Старлей мало-мало знал, а за «молочные годы» и то забыл, что преподавали, – сказал я.

– Не мудрено.

Решили ориентироваться не по карте, а по звукам боя. Часам к одиннадцати, наконец, вышли, к линии соприкосновения и встретили бойцов из соседней бригады. Оказывается, мы забрели не туда куда надо, сделали огромный ненужный крюк, а потом еще его увеличили. Дело приобретало скверный оборот!! Старлей побледнел, трухнул и давай орать, что бы мы перешли на бег. «Куда там. … Но потрусили».

Бежали вдоль линии фронта, а вообще не столько бежали, сколько делали вид, потому, что сил после марша уже не осталось, но дело пахло керосином. Петров уже не орал, а просил, умолял добавить.

– Ребятушки! Ребятушки!

– Щас, только разбег возьму и с низкого старта, – подбадривал себя Моня, обливаясь потом и дико вращая глазами.

– Ребятушки уже как козлятушки, – пыхтел я, – на последнем издыхании.

Появились отстающие. Старлей умчался назад, работал добрым словом и «трехэтажными». Голова колонны в его отсутствие перешла на шаг. Потные сержанты сновали, как загнанные мыши. Им приходилось еще бегать вдоль колонны, переходить с права на лево и обратно, а это была дополнительная нагрузка.

Выглянуло солнце, стало припекать. Почти у всех закончилась вода, во рту пересохло, а кто пил, отворачивался. Остальные жадно ловили взглядом счастливчика. Надо было делать привал, но старлей упорно гнал колонну, превратившуюся в толпу. Взводы окончательно перемешались. Наконец и он выдохся, свалился в траву и все как по команде за ним.

Один Моня не унывал:

– Я, как та лошадь на свадьбе: морда в цветах, а жопа в мыле, – сказал он и вдруг выдал озорной куплет, лежа на спине:

«Мой братан для марафету бабочку одел,

На резном ходу штиблеты – лорд их не имел.

Клифт парижский от Диора, вязаный картуз.

Ой, кому-то будет сорез, ой, бубновый туз!»

Он замолчал, и застрекотали кузнечики, а где-то далеко очень глухо бухало и стучало. Если удавалось прислонить ухо к земле, то звуки становились слышней. Трава была настояна на клевере, тысячелистнике и отдавала прелым, а по небу ползли легкие облака. Ветер был западный.

«Может, то облако пролетало над моим домом? – подумал я. – Двести километров и никакой войны. Маманька придет с работы, пожарит котлеты, отварит рожки и можно взять в киоске у Сухой балки пива. Сколько хочешь «Янтарного светлого», «Веселого монаха»,» или Черниговского», а может «Монастырского», или"Славутича с двойным хмелем». Сейчас хотя бы баночку. Холодненького!»! Только у нас в Червонозаводском единица измерения пива – была ящик или упаковка. Это у нас на рынке можно было купить джинсы Dolce & Gabbana за 200 грн., а на сдачу тебе могли еще вручить носочки от Valentino или Versace. А про ослепительную красоту местных кареглазых девчонок… в белых блузках, с большим вырезом и черных сарафанах отороченных красной каймой, и клетчатых юбках поверх, – что были строго выше колен – даже не стоит вспоминать. Взгляд ел такую красавицу, начиная со строгого пробора на голове, чуть задерживался на пышущей здоровьем груди, не помещавшейся в блузке, до высоких каблуков и горящих туфель лодочкой. Н-да! Мечты. Где же вы девчонки, где мой отчий дом!?».

Минут через пять Петров, шатаясь, поднялся и вновь послал нас вперед.

– Откуда он силы находит задохлик, – удивлялся Новиков, с трудом поднимаясь на ослабевших ногах.

– Дело серьезное! – хмурился Гаврилов, его тоже пошатывало. – Надо терпеть.

Мы бежали через силу. Старлея было жалко – «сельхозник» – разве он думал попасть на войну. Коровки-буренки. Он был спец по качеству молока и больше пробирки ничего не поднимал, но молоко стало не в моде – пошел другой тренд.

– Могут расстрелять, если сепара прорвались, – предположил Новиков, переводя дух. – Виновного всегда найдут.

– А тут и искать не надо, – цедил Гаврилов, пытаясь сплюнуть, но слюны уже не было. – Никто не спросит, что за военная кафедра, чему там учили, и почему не было переподготовки!?

Мы перешли на шаг.

– Если отобьются, то ничего, – сказал я, вытирая лоб, – но на войне часто наказывают не тех и не за то. Блестящие кабинетные операции проваливают трусы на передовой. Командование на себя грехи не возьмет. Кто попался первый под руку тот и виноват. В отступающих армиях героев не бывает, то есть они бывают, но их не награждают и быстро забывают, а вот трусов пруд пруди. Иногда их назначают. … Но стоит появиться успехам, награждают всех без разбора. По большому счету нет героев войны, есть герои наступления.

– Да ты философ? – удивился Диман.

– Каждое наступление имеет своих героев. Даже трусы становятся героями, если наступление особенно успешно, – продолжил я, не обращая внимания на его реплику.

Гаврилов покачал головой, не ответил. Не знаю, что он подумал. Но эти мысли пришли ко мне давно, просто я их вспомнил сейчас. Мы опять перешли на легкую трусцу.

Редкий дубовый лесок и кусты акации закончились. Впереди раскинулось обширное и ровное как тарелка поле, а линии фронта не было. Была граница соприкосновения с противником, но где она – никто не знал.

Двигаться в колонне становилось опасно. Старлей, стал напряженно всматриваться в бинокль. Он протирал линзы собственных очков и мутные китайские окуляры Bassell и опять до боли шарил по пустым посадкам, полям.

«Что таят эти мирные украинские перелески? Не спрятана ли где-нибудь вражеская батарея?» – думал каждый из нас.

– Хоть наденьте глаза на морду, хоть нет, – невесело лепетал Моня, – размазывая грязь по лицу, – это же почти арена Киевского Динамо, тут как голому в баню. Там прячутся, эти сволочи, которые нас так любят. Хотят, чтобы дырок в наших телах было гораздо больше, и мы уже начинали тихо-мирно вонять.

– Не каркай, – прервал его Гаврилов.

Старлей последний раз тревожно посмотрел на нас, и прозвучала команда:

– Рассредоточиться. Больше пяти не собираться. При обнаружении, двигаться короткими перебежками.

Голос у него был хороший, низкий мужской и наверно он стал бы настоящим командиром, но надо было ему пережить этот день. А может и год!? Кто знает, что будет через год? На такой срок никто загадывал.

Распределились мелкими группами, по три-пять человек. Мы как в тире – нас видать отовсюду.

– Пирожочки, пирожочки из мясом! – бухтел Моня. – Пирожочки: «Доживу ли до утра?»

– Какие пирожки? – бросил я, переводя дух.

– Да. Горяченькие! Налетай честной народ. Подешевело!

– Прорвемся Моня! – скрепя сердцем выдыхал я. – Должны. Всех не побьют.

Удивительно, но ни одного выстрела не было с той стороны! На войне иногда везет. Нам подфартило, никто не стрелял. Наконец к полудню притопали туда куда надо. Измотанные, но все же пришли. Но там еще ночью без нас все решилось. Сепара или проверяли бдительность или устраивали разведку боем; не добившись успеха, отступили. Вторую половину ночи все – кроме дозоров – спали, а мы шастали и давали двойного кругаля.

Старлею повезло – трибунал отменялся. Аннуляция приказа о выступлении поступила через пятнадцать минут, после того как мы вышли, но мы об этом не знали. Если бы была исправна радиостанция, нас бы просто вернули в расположение.

Солнце палило нещадно. Мы сгрудились под тремя худосочными тополями, ища спасительную тень. Вниманием опять завладел Лопушок.

– Но… – он поднял указательный палец, как всегда делали старые одесситы, когда требовали внимания к информации, – я попытаюсь «Чуточку» – немного рассказать о, увы, канувшем в лету славном старом городе, до того как его не заполонили Рэднеки. Наш сапожник Изя, сей «Homo odessites» на Новом базаре, что трудился наверно со дня основания города, несмотря на всеобщее среднее образование, ежедневно в полдень вывешивал на двери своей мастерской табличку, где в слове из четырёх букв было три ошибки: «Апет». Но все понимали, о чем идет речь. Однако я дико извиняюсь, но Изя по существу был прав. Война войной, а обед таки по расписанию?

Мольба Мони повисла в воздухе. Кормить героев, отказывались – на нас не рассчитывали. Местное начальство было нами, мягко говоря, не обрадовано – мы раскрывали расположение передовой линии.

– Лейтенант! Линяйте! Быстрей мать вашу, вояки хреновы!

Мы успели сделать запасы теплой воды из бака и практически опустошили его. Штабные, очевидно, позднее вспомнили нас неласковым словом.

– Граждане командиры… и куда делся порядок!? На счет обеда… – потерянным голосом вещал Моня, пытаясь достучаться до совести тех, от кого это зависело.

– Правильно.

– Верно, – раздавались голоса.

– И шоб мы так стреляли, как вы нас кормили, – не унимался почувствовавший поддержку Лопушок.

Просвистели три шальных снаряда. Разрывы были не близкие, но они подогнали нас. Мы торопливо рванули обратно. Тут уже не до еды.

Пробежав небыстрым бегом с километр, свернули в лесок, и колонна распалась. Оказывается, ночью собираясь в спешке, некоторые в темноте не нашли носков; надели ботинки на голую ногу и сбили до кровавых мозолей пальцы. Сержанты засновали от одного к другому и вперемежку с ругательствами и божьей помощью показывали, как правильно обработать раны, завернуть бинтами ступни. Матерки в армии часто не для ругательств, а просто для связки слов – так удобней и доходчивей.

– Вот так уё*ки! И стрелять в вас не надо. Готовы уже. Мотайте шибче!

– Кому они уши шлифуют. «Кругом-бегом?» – ворчал Моня.

– А хоть бы и так – сооружал себе белые носки Новиков, – для этого бинты тоже сгодятся.

– Это скупая сержантская любовь… – философствовал Гаврилов. – Нормально. Не обижайтесь.

Мы с ним были обуты по форме.

– Та шо Вы мине говорите? Кто ж их не знал, шо одевать надо! – возмущался Лопушок. – Знали. У мине один носок одет. Успел. А второй в карман заныкал, но потерял. Полосатенький никто не находил?

Бойцы разбрелись по лесу, срезали подходящего размера ветки. Главное было найти ствол с полукруглым ответвлением, что бы задействовать плечо. Соорудили подобие костыльков, забрали у инвалидов оружие, и пришлось идти с перерывами. Голодные и изможденные мы добрались в расположение части поздним вечером, и вид у подразделения был ужасающий – люди валились с ног, не все даже смогли найти силы поесть. Нацгварды смотрели на эту картину спокойно со скрытым злорадством, сплевывая через губу:

– Вояки хреновы! Ну да, лаптями торговать – образование нужно, а ноги в носки одеть – высшая математика! Не забудьте до сортира сбегать. Нам делать больше не хер, как за вами гавно убирать? Придурки!!

– Ё- маё!!! Ту Люсю!!! – громко шептал мне Паша Новиков. – Спрашивается, …*лять! Кто этих придурков пинками из палаток гнал!!!? Как всегда мы и виноваты во всем.

Глаза мои скользнули по шевелюре Новикова. Отпад.

Его мелированные волосы приобрели интересный цвет какао с молоком. Юдашкин бы точно позавидовал, если бы особо не принюхивался.

– Нас будут унижать, – сказал Гаврилов, – будут морды бить, издеваться… и они всерьез хотят, что бы мы защищали этот строй, эту Украину!?

– Причем здесь Украина и эта плесень!? – громко сказал я.

Я увидел, как лица пацанов дружно обернулись ко мне, но я продолжил:

– Что в советской армии не было беспредела старослужащих? Не было издевательств, побоев, самоубийств, самострелов? Эти комендантские роты, взводы новое изобретение? Да-а, налезли, пристроились скоты, чтобы под пули не лезть. Пользуются моментом. Но если ты достаешь банку с вареньем из погреба, а в ней сверху плесень, ты же не выбрасываешь ее. Собрал ложечкой аккуратно, и чистенькое стало. Ягодка к ягодке. Дедовщина была, есть и наверно будет, но от этого никто Родину не бросал. Я думаю это временное явление.

– Ой-ой-ой! Защитничек!! И флаг тебе в руки, – процедил Гаврилов. – Старайся. Пока тебе все зубы не выбили. А то медальку, какую вручат за доблесть, а ты в ответ не сможешь поблагодарить, не произнесешь священное: «Слава Украине!»

– Не стоит за меня волноваться, – хмуро возразил я. – Как-нибудь уж разберусь.

Ночь была тревожная не спокойная, артобстрел то приближался то удалялся, земля подрагивала, но мы ничего не чувствовали куда-то провалились. Перед рассветом к нам в расположение заехал большой зеленый грузовик. Он сминал траву в росе, и мокрые темные полосы полукругом вились за ним. Водитель выбрал для стоянки дальний уголок под липами. Это был кунг, каркасно-металлический фургон на базе КрАЗа, на крыше которого был установлен плоский бак с водой. Военная баня – счастье для солдата. Раздевалка, моечное отделение, парная. Топилась она печкой «буржуйкой» которая заканчивалась дымовой трубой. Внутри стены были отделаны, свежей вагонкой.

Нас запустили после нацгвардов и отведенных трех часов, подразделениям не хватило. Банщики, четыре срочника, ворчали, мы улыбались – баня это все! После бани и умирать не страшно!!

Я вышел в числе последних. Ребята кружком сидели на траве в тени лип. Тело дышало, все поры были открыты и души тоже. Вниманием как всегда владел неутомимый Моня. Голос его звучал уверенно звонко:

– … и в тот час, когда близнецы Дохманы вместе с Плешивым Брауном перлись в бордель-гостиницу Сашки Малявки на Мациевской, а Татарин Выча посылал портового боцмана Вратаски на государственном языке межнационального общения дальше Маяцкой стрелки – мама Лени с Канатной и биндюжники спокойно добрались до порта…

Слушатели были все во внимании. Его истории были бесконечны, как вода в ручье, зажигательны как огонь и приправлены перцем как весь одесский юмор. Птицы щебетали по мирному, а канонада была почти не слышна. Жизнь налаживалась, ну или так казалось.

***

Следующий день ознаменовался радостным событием. К Сашке Басаргину из второго взвода – я его немного знал, он жил в Червонозаводском, на Гончарной – приехала невеста с подружкой.

Кто не был в армии, тот не поймет – даже объяснять не надо. Все бойцы роты кто был не занят в карауле или хозяйственных работах, высыпали на аллеи между палаток.

– Господа! Имею слово сказать! – распалился Моня, пожирая барышень горящими глазами. – Это же не тюльки, это же прямо две дунайские селедки!!! Спрашивается вопрос – когда успел?!

Девушек встречали как инопланетных существ. Казалось, красивей их не было на свете – такие две Мэрилин Монро дефилировали по палаточному Бродвею и ловили наши восторженные взгляды. За ними, как гусь, шествовал майор и нес их поклажу: пару сумок и курточки.

– Старый, старый… а лицо как у мартовского кота – сказал кто-то с соседней палатки.

– Точно. Пенек трухлявый, а будто медом его помазали.

В палатку они не пошли: где там разместиться, и запах там был соответствующий, носочно-ботиночный не смотря на проветривание, – а сели на травку на плацу. Вся рота стояла у своих палаток и смотрела на чудесное представление.

Сашка блестел золотой фиксой и сиял как начищенный медный пятак.

– Пока мы как «адиёты» обливаясь потом, отдыхали в Ямполовке, – с невозмутимым видом просвещал нас Моня, – у нас в лагере некоторые таки не тратили время даром. Нарушив наш боевой настрой и никого, не предупредив, Лександр Батькович пригласил двух роскошных фиф. Это вам не какие-то крашенные подзаборницы. Кстати, справочка. Фифа – мадам, искренне считающая себя мисс Мира безо всяких там лишних конкурсов красоты. Но это даже не фифы!! Я дико извиняюсь! Это конечно фифочки, которые полностью разделяют эту точку зрения мадам, но еще до замужества.

– Хороши лярвы! – мечтательно согласился Новиков закатывая глаза.

– Щёбы я так жил! Аж страшно наверно рядом идти по прошпекту, как дефилировать с кучей ассигнаций в картофельной сетке.

– Ну, кому-то же они достаются? – вздохну Гаврилов, смешно наморщив лоб.

– Фигня! Плавали, бывало, – процедил сплевывая Новиков. – Хотя лучше лежать с прежней телкой, чем с новой болезнью.

Моня собрал глаза кучкой на переносицу, потрогал нос и улыбнулся:

– Разве я говорю: нет?

Представление закончилось распитием бутылочки белого сухого Real Forte. Майор милостиво разрешил по такому случаю и сам присоединился.

– Godbye! девчонки! Как мы тут скучаем без вас! – крикнул кто-то, когда они уходили.

Это было правдой. Этот кто-то сказал за всех нас.

***

В течение недели в лагере установилось относительное спокойствие, но нацгвардов это не устраивало. Каждый вечер они вколачивали нам, что мы на крючке у комендантского взвода а его задача воспитывать нас всеми возможными методами. Самый иезуитский способ заключался в следующем: они любили неслышно красться по дорожкам среди палаток или тайно подобраться к курилке. Особенно их раздражало, если откуда-то звучал смех.

– Хорошо живется паскудам! – беленились они, и казалось руки у них дрожали от негодования.

Тихо, обязательно тихо, воспитатель говорил, скорее, шептал под нос:

– Слава Украине!

Если мы не подскакивали и не рапортовали:

– Героям Слава, – возвращался и говорил, что вечером будет политинформация на плацу. Плац – это поляна за оружейкой. Политинформация – будут избивать, нещадно до членовредительства. В таких случаях лучше было падать. Пока нацгвард, не сбивал с ног, не успокаивался. Такая натура. Если кто-нибудь из куривших в курилке не приходил, все равно узнавали об этом и били всю палатку, где жил тот, кто не пришел. «Слава Украине – Героям Слава!» Это ты должен крикнуть даже ночью на автомате, когда бы тебя ни разбудили. «Слава Украине – Героям Слава».

– А что если колючей проволокой обмотать – сказал Гаврилов, – и боевых гадюк им запустить.

– Таки да… ну вот почему они, когда маленькими еще были, не сдохли? – соглашался Моня – Насколько в этом мире было бы меньше проблем и зла!

Я нашел минутку, позвонил домой:

– Привет мама! Как вы там? … Понятно. Мы уже в части. У нас все хорошо. Сегодня давали манную кашу. Это кошмар, ты знаешь, как я ее люблю. … Да, конечно. … Да, здоров. Может, даже поправился. Не курорт – но жить можно.

Время летело, свободных минут не оставалось, и это было хорошо. Если задумываться обо всем было бы тяжелее.

Один фрукт из нашей палатки, Козьменко, начал заигрывать с нацгвардами. Его часто наблюдали в их окружении. Он шестерил, оказывал им мелкие услуги, а перед нами напротив ходил с надменно брюзгливым выражением лица, неопределенно на что-то намекал. В конце концов, наша неразлучная команда, собралась его проучить. Подкараулили уклониста на выходе из туалета, накинули на голову его же одеяло и молча хорошо отвалтузили. Парня как подменили. Он оказался понятливый. Вновь стал как все, а нацгвардов стал избегать за километр.

Сегодня к полудню, когда стало особенно припекать, приехали волонтеры из организации «Волонтерский десант». Хлопцы нормальные, но почему-то не в армии. Привезли продукты, в основном рыбные и мясные консервы, сигареты «Максим», теплые вещи, талисманы. Талисманы нам были особенно нужны. Хорошо бы намоленные! Одного парня я запомнил – это был Николай, голубоглазый с рыжей бородкой и кликухой – «Ник». «Хороший позывной, можно было бы себе взять» – подумал я. Он носил красную нить на запястье правой руки и верил, что она поможет стать неуязвимым.

– Считается, что через камень можно обрести силу и стать хозяином своей судьбы, но я предпочитаю нить! – говорил очень серьезно и вдумчиво Николай.

«Да! Наверно что-то в этом есть, если тем более не приближаться к передовой ближе, чем на десять километров» – подумал я.

От Николая пахло хорошими мужскими духами Paco Rabanne и он был очень мужественный с легкой небритостью, и ногти его были аккуратно обработаны пилочкой.

Ник решил сфотографироваться на память с нами. Мы были не против. Он поправил красный с золотом нагрудный отличительный знак «Обовязок виконана з честью» /Обязанность выполнена с честью/, на колени положил несколько бронежилетов, и комплектов новой формы.

– А вот обратите внимание – один комплект особенный. Мы сами участвовали в разработке формы – сказал Ник с гордостью, и развернул его.

Я увидел в обновках элементы формы морской пехоты США. Той самой парадной, что носил актер Том Хэнкс в фильме «Форрест Гамп», но разочаровывать его сомнениями в откровенном плагиате не стал.

Фотки получились отменные. В конце, перед тем как уехать, он раздал нам подарки. Обязанность была выполнена с честью.

– Прямо лавка Мадам Зипперович! – вздохнул Моня, – неужели этот Додик совсем адиёт, или только прикидывается. Красавчик – с него бы получился хороший народный депутат от Одессы.

Ник действительно был очень славный и наивный. Он только вышел за порог, у нас все забрали нацгварды.

– Я херею от этих людей! – сказал я. – Ну, неужели они думают, что продукты, вещи и все что они привозят, доходит до рядовых бойцов!?

– Ну да, если только сидеть и ждать пока мы все съедим и сносим при них, – поддержал меня Новиков.

Волонтеры! Они свято верили в это. Я не знаю как где, а у нас все получали нацгварды, что бы распределить в одном направлении – почта работала исправно. Новые комплекты на рынках можно было еще раз продать. Покупали же сердобольные, слали нам… и осуществлялся круговорот воды в природе. Кто-то получал душевное спокойствие, призрачную славу, а кто-то деньги.

– «Неучтенка» это золотое дно, – сказал я Новикову. – Задрало. Все всё знают, но молчат и нацгварды опять в шоколаде.

– Да. Кому война – кому мать родная.

Я еще не сказал, что в нашу палатку попал Валек, который так здорово выручил нас в свое время со спиртом. Собственно мы сами его пригласили, когда заселялись. Он незаметно примкнул к нашей четверке, и мы теперь держались вместе. Как-то в порыве чувств, я решил подарить ему сваренный мной топорик. В свое время его не обнаружили нацгварды, когда нас потрошили. Он заинтересовался и обрадовался подарку. В свободное время Валек практически не выпускал его из рук, уходил, метал в деревья, считал обороты, шаги, любовно точил об кирпичи и чуть ли не спал с ним.

– Эх!! Щёбы я так жил! Метатель топоров из племени Кровавого Скальпа, – удивлялся Лопушок.

Я только улыбался его неожиданному увлечению. Никто тогда не мог предположить беды, а она уже караулила нас.