Читать книгу Зов Времени - Григорий Саамов - Страница 4

Мой отец Иван (Вано) Аркадьевич Саамов родился в 1900 году в городе Сигнаги. Когда ему было 12 лет, его увезли в Петербург, где тогда жила его старшая сестра Ева Аркадьевна, будучи замужем за богатым торговцем мехами. За несколько лет он в совершенстве изучил русский язык, получил первые уроки жизни.

Он позже стал известным в Грузии финансистом и еще совсем молодым человеком был назначен управляющим отделением Госбанка в городе Телави. С мамой они встретились в Сигнаги, когда она еще училась в школе. Поженились они сразу после того, как мама окончила школу.

Я отца помню лет с трех или четырех. Тогда мы жили рядом с городским рынком. Когда он шел домой, всегда покупал что-нибудь вкусное: говорил, что приходить домой с пустыми руками нельзя. Летом он обычно приносил арбуз или дыню. Мы с братом ждали его прихода, зная, что нас ждет подарок. А я почему-то кричал на всю улицу: «Смотрите, что папа принёс, он арбуз принес»!

Отец был человеком общительным, любил друзей, и было их у него много. Он мог друзьям отдать последнюю одежду или еду без всякого сожаления. Когда мы шли по городу, все с ним здоровались, относились к нему уважительно. Но на работе он был руководителем строгим и требовательным, принципиальным и, если требовалось, даже непреклонным.

Кроме основной работы, отца часто приглашали в суд в качестве эксперта-финансиста, и его заключения, как правило, ложились в основу судебных решений.

Был в его биографии и такой случай. Один сотрудник банка покончил жизнь самоубийством. Почему-то против отца выдвинули совершенно нелепое обвинение – содействие в самоубийстве (что-то в этом роде). Завели уголовное дело.

Я с отцом. Фото И. Тори

И было в нашей родной большевистской партии такое негласное правило, точнее – словоблудие: «Коммуниста нельзя судить». То есть, если против человека было возбуждено уголовное дело, независимо оттого, подтверждалось обвинение или нет, его авансом исключали из партии. Так что отца тоже исключили. Естественно, обвинение сразу же развалилось, дело закрыли, а отца пригласили в райком партии и предложили ему написать заявление о восстановлении его в партии. Отец возмутился и ответил:

– Вместо того, чтобы извиниться передо мной за необоснованные подозрения, вы хотите, чтобы я еще и заявление написал. Я разве писал вам заявление об исключении? Нет! Так что будьте любезны, исправляйте свою ошибку и восстановите меня в партии. Да, перед ним извинились, но в партии не восстановили, так как он заявления так и не написал.

Брат с отцом. Фото И. Тори

Такая принципиальность другому человеку могла стоить если не головы, то хотя бы карьеры (ведь был 1933 год!). А на служебной карьере отца это никак не отразилось. Это был редчайший случай в советское время, чтобы такой важной организацией, как Госбанк, руководил беспартийный человек, тем более – исключенный из партии. Более того, через несколько месяцев отца повысили в должности: назначили заведующим финансовым отделом райисполкома.

Отец умел быть на виду. Этому способствовали его общительный характер и его музыкальные способности. Он виртуозно играл на восточном инструменте тари, который широко распространен в Азербайджане. Для Грузии тари большая редкость. Помню, Телавский драматический театр, один из старейших в республике, решил поставить модную тогда оперетту азербайджанского композитора Гаджибекова «Аршин Мал Алан». Основным солирующим инструментом в оркестре является как раз тари. Пригласили отца. Короче, этот спектакль шел в нашем театре несколько лет с неизменным успехом. Если учесть, что численность населения города тогда не превышала 25 тысяч человек, то это своеобразный рекорд. Люди смотрели спектакль по много раз, часто ходили, как тогда говорили, «на Вано». То есть приходили послушать его игру. Мы с братом постоянно находились то в зале, то за кулисами, гордились, что наш отец пользуется таким успехом. А закулисная жизнь в театре необычайно интересна. Часто приходилось наблюдать, как актеры за кулисами ссорятся и тут же выходят на сцену и играют влюбленных. На меня это производило очень сильное впечатление. Но это так, к слову.

Когда началась война, отец получил бронь, но не стал ждать, сам попросился на фронт. Военных подвигов отец не совершил, тем более что и в армии его назначили каким-то финансовым начальником, хотя никакого воинского звания он не имел. Так или иначе, он был там от звонка до звонка и выполнил свой долг по совести.

Ростом отец не отличался, был ниже среднего, но внешность его впечатляла: красивое, выразительное лицо, богатая мимика, точные, целенаправленные жесты, великолепное логическое мышление, отличная речь не могли оставить никого равнодушным. Отец был особенно избалован вниманием женщин, и он в долгу не оставался. Пожалуй, красивые женщины были его единственной слабостью, и он иногда увлекался ими, хотя фанатично любил маму и семью. Объяснить этот феномен можно только особенностью мужского естества. Так говорила и наша мама.

Как финансист, как бухгалтер он в полном смысле был нарасхват. Помню, как-то вечером к нам домой пришел директор шелкомотальной фабрики, где работала мама, и долго уговаривал отца перейти к нему на фабрику. Отец в конце концов согласился и проработал там последние 15 лет, до пенсии. Когда в Телави организовали бухгалтерскую школу, ее директором тоже пригласили отца. Он в течение многих лет совмещал эту хлопотную должность с должностью главного бухгалтера.

После гибели мамы отец сдал, потерял интерес к себе. И хотя после нее он прожил еще 28 лет, но ни разу больше не взял в руки инструмент. Через пять лет по совету родственников он женился и переехал жить в Тбилиси. Его вторая жена была из армянской семьи, известной тем, что ее дядя Степан Шаумян был одним из бакинских комиссаров. Комиссарство дяди меня лично мало впечатляло, хотя жена отца с сестрой почему-то очень этим гордились. Женщина она была добрая и покладистая. Не только у отца, но и у нас с братом сложились с ней хорошие, по-настоящему добрые отношения. Отец постепенно пришел в себя, но через восемь лет его жена умерла. Отец овдовел вторично. Ему стало совсем одиноко, он часто болел.

Умер наш отец в 88 лет от роду после тяжелой болезни. Последние дни мы с братом и сестрой его жены, которой было тогда 90 лет, дежурили около него. Умер он при мне в полном сознании. Перед смертью он произнес два слова, которые, к сожалению, я разобрать не смог. До сих пор мучаюсь: что он хотел сказать?

Похоронили мы его в Телави, рядом с мамой: он сам так хотел.