Читать книгу Дивный новый мир. Фантастика, утопия и антиутопия писателей русской эмиграции первой половины XX века - Елена Соломински, Группа авторов - Страница 10

М-р Стивен Росс, мигая глазами, исследовал золотой кончик автоматического пера, желая узнать, не застряло ли там что-нибудь. Потом он успокоился на этот счет; аккуратно прикрутил крышку, сунул в боковой карман ручку и сказал:

– Вы действительно хотите меня уверить, что нет людей, желающих занять должность домашней прислуги и личного секретаря нашего шефа? Мистер Уингль, этого не может быть.

Мистер Уингль, к которому обращался принципал, поклонился в знак согласия с достоинством крысы, принявшей человеческий облик.

Мистер Уингль и был, в сущности, крысой, хотя он занимал в предприятиях Гирна пост заведующего публикациями и рекламного агента.

– К сожалению, это так. Мне удалось найти людей только для замещения низших должностей, но никто не предложил своих услуг для исполнения обязанностей личного секретаря. А метрдотелем изъявил согласие быть один доисторический старичок, совершенно разорившийся человек – некий Огара.

– Возьмите его, хотя бы на время. Нужно прорвать плотину…

– Хорошо, я его возьму.

– Чем вы это объясняете?

М-р Уингль боязливо покосился на директора.

– Тем… я не знаю (пауза), может быть, они боятся. Может быть, они думают, что это очень ответственная служба, требующая большого навыка.

– Уингль, не говорите чепухи. Так говорят только глупцы или сумасшедшие. В мире не найдется более легкой и лучше оплачиваемой должности.

М-р Уингль вздохнул.

– Например, личная корреспонденция. На каком языке ее нужно будет вести? Я уже говорил с мистером Вудстоком, выдающимся специалистом по полинезийскому языковедению, и просил его рекомендовать нам одного из своих слушателей. Но он отказался. Да, решительным образом отказался.

– В чем дело? – перебил его подозрительно и строго мистер Росс. – Вы чего-то недоговариваете?

Пристыженный мистер Уингль опустил голову и отвечал медленно, подыскивая подходящие выражения и не спуская глаз с замочной скважины письменного стола. Он чувствовал себя обиженным.

– Мистер Вудсток усмотрел в моей просьбе неуважение к его профессии. Он сказал, что только мое полное невежество является объяснением того, что я…

– Что вы…

– … думал будто студенты профессора Вудстока могли бы понимать нашего шефа лучше, чем мы…

– Ваш Вудсток, правда, профессор, но он дурак, – при этих словах мистер Росс сердито повернулся на своем конторском кресле.

– Пожалуйста, запомните одно – что никто не требует невозможного. Все чего мы требуем от будущего служебного персонала – это уменья держать, гм, умения владеть собою, э…м… серьезности… и уважения. Да, уважения прежде всего. Они должны понимать, с кем имеют дело.

– Вот этого-то именно они и не понимают, – сказал печально мистер Уингль.

– К черту! Мы их научим понимать! – и мистер Росс ударил по столу кулаком.

– Делайте, как хотите, но наберите служебный персонал. Пусть он будет красным, черным, коричневым или желтым, но чтобы к завтрашнему дню он был набран. И берите этого Огара.

– Хорошо, я сделаю, что будет возможно.

И мистер Уингль сделал все, что было в его силах. Обер-гофмейстером виллы, где жил раньше Томас Гирн и куда переехал в настоящее время Дицци, был назначен мистер Огара.

Тот самый – вы помните?

Тот самый мистер Огара, когда-то больно задевший самолюбие молодого инженера стального треста и вечно ставивший ему палки в колеса. Когда стальной трест перешел в руки Томаса Гирна, он первым делом выгнал Огара.

В то время Огара далеко перевалило за пятьдесят. Весь его капитал был вложен в акции стального треста. Но мистер Гирн действовал всегда обдуманно. Вот почему он, прежде чем приобрести стальной трест, заставил его обанкротиться. После этого Огара должен был искать заработка вместо того, чтобы проводить все свое время за игрой в гольф.

Согласно священным традициям «Американского промышленного союза», люди, принужденные в таком возрасте начинать сначала свою карьеру, годятся только для богадельни!

Особенно, если они получают волчий паспорт от таких людей, как Томас Гирн.

Одно время Огара был рассыльным у лидера демократической партии в одном из южных городов, но его карманы остались пустыми, и, в конце концов, он стал напиваться одновременно со своим ирландским шефом.

Потом он организовывал на улицах митинги и продавал любопытным ротозеям «универсальное дезинфекционное средство для нашего пищеварительного аппарата».

После этого он попал в больницу для бедных, откуда его выпустили, взяв с него предварительно честное слово, что он никогда не будет больше пить.

Огара клялся всеми святыми и вступил в армию спасения, чтобы проповедовать воздержание, но сам не смог преодолеть искушения, и его прогнали при первом удобном случае.

Протрезвившись, он стал было обсуждать, что лучше – повеситься или утопиться.

Но как раз в это время ему попалось на глаза объявление мистера Уингля.

Требуются

служащие: личный секретарь, корреспонденты, обер-гофмейстеры, камердинеры, шталмейстеры, лакеи и повара. Первоклассная служба, работы мало, жалованье хорошее.

Заявления с соответствующими рекомендациями посылать по следующему адресу: Радиополис, Акц. О-во Томас Гирн, для г-на Уингля.

Мистер Огара сразу все понял. Он стиснул зубы и послал прошение. Это было последней соломинкой утопающего.

Мистер Уингль объяснял собравшимся служащим долго и обстоятельно, что они должны исполнять свои служебные обязанности так, будто не Дицци их шеф, а Томас Гирн, то есть Дицци будет обедать в столовой на месте своего предшественника.

Дицци должен быть всегда одет согласно строжайшим традициям хорошего общества.

Дицци по необходимости придерживается вегетарианской пищи, но главный повар, а также и лакей должны проявлять величайшее внимание при изготовлении пищи и при сервировке стола.

Огара долго думал над тем, как справиться с предложенной ему ролью.

Два чувства боролись в его груди: бурный протест и боязнь потерять место. Он полагал, что им все рассчитано и предусмотрено заранее. Но когда Дицци из своего стойла переехал в виллу Томаса Гирна, когда портные в первый раз одели его в специально сшитый для него безукоризненный смокинг и в белую крахмальную рубашку и когда весь штат служащих втолкнул доброго Дицци общими усилиями в столовую, тогда Огара понял, что задача выше его сил.

Это было великолепное зрелище.

Стол был накрыт на пять приборов. Четыре главных директора предприятий Гирна стояли, словно проглотив аршин, в застывших позах за своими стульями в ожидании шефа.

Четыре главных директора были серьезны и торжественны, как будто желая всем своим видом показать окружающим, какое глубокое уважение и благоговение питают они к Дицци.

Что касается Дицци, то он не понимал ничего.

К нему явились в стойло с рассветом, как раз в тот момент, когда первый крик петуха прервал его сон, и он в блаженном настроении, развесив по бокам уши, потянулся к аппетитно благоухающему сену. Но ему не дали покушать. Вместо этого повели его бог знает куда, хотя Дицци прекрасно знал, что время для прогулки наступит позже, приблизительно тогда, когда появятся солнечные лучи в верхнем окошке стойла (в помещении Дицци было два ряда окон).

С большим трудом Дицци удалось подняться по мраморной лестнице виллы Гирна. Его копыта скользили и подгибались, как французские каблучки семенящих по скользкой улице модных дам.

Без сомнения, такое начало не предвещало ничего хорошего. Дальше пошло еще хуже. Когда Дицци почувствовал, что сапожник натягивает на его копыта специально приготовленные для них лакированные туфли, он потерял всякое терпение. Он попытался лягнуть сапожника другим, еще не обутым копытом, но это ни к чему не привело.

Кто-то был занят шеей Дицци, стараясь напялить на нее белое кольцо и стянуть затем это кольцо какой-то черной лентой.

В мозгу Дицци воскресли воспоминания из тех далеких и неприятных времен, когда он, взнузданный и запряженный, должен был работать на ферме Зиласа.

Конечно, это было гораздо хуже, чем туфли.

В конце концов, подумал Дицци, эти туфли только одна из непонятных странностей, свойственных человеческой природе и не раз приводивших его в изумление.

Но все-таки это было покушением на его свободу, а Дицци уже успел за это время привыкнуть к мирному и беззаботному существованию рантье на покое.

Вот почему Дицци вдруг издал громкое «иа» и, к величайшему ужасу присутствующих, изо всех сил ударил лбом в подбородок лакея, занятого воротничком и галстуком. Воротничок, галстук и два выбитых зуба упали на пол.

Слуга тут же был отправлен к врачу с самым строгим приказанием молчать о случившемся.

Ему вставили два золотых зуба и, кроме того, он получил 500 долларов за увечье. Это понравилось слуге, но Дицци был бесконечно несчастлив.

Трудно сказать, куда на это время девалось вошедшее в поговорку упрямство Дицци. Вероятно, он был слишком ошеломлен, чтобы разумным образом реагировать на все творящееся вокруг него. Вот почему процедура его одеванья закончилась вполне мирно и спокойно.

Испуганно и боязливо вошел он в столовую. При входе он держался даже с ясно выраженным чувством собственного достоинства, и впечатление, которое произвели его серьезные, обдуманные и выразительные движения, было вполне благоприятным.

Беспристрастный наблюдатель мог бы принять его за профессора археологии какого-нибудь провинциального университета, приехавшего в столицу на научный конгресс и смутившегося при виде такого большого количества коллег.

У мистера Росса даже мелькнула мысль, как мало в общем нужно для превращения осла в человека, если, конечно, для этого имеются деньги.

И это впечатление, несомненно, ничем не было бы нарушено, если бы не бестактность Огара.

Огара старался посадить шефа в кресло, но не знал, как к этому приступить (он раньше не обдумал этого), и потянул шефа за хвост вниз.

Это уж было слишком для Дицци.

Он уперся передними ногами в стол, чтобы найти точку опоры, и изо всей силы, совершенно не разбирая, кто прав, кто виноват, лягнул задними ногами по воздуху.

Трах… Хрустальная посуда, вазы с цветами, старинное серебро, тарелки, чашки, стаканы – все полетело на пол, где уже до этого очутились Огара и слуга.

Когда Огара медленно поднялся, стирая со своего лица соус от бифштекса и стряхивая воду со своих брюк, то первое, что он увидел – это ядовитый взгляд мистера Стивена Росса.

– Вы никуда не годитесь. Можете убираться.

Огара ушел и – повесился.

В газетах об этом ничего не писали.

Дицци скоро ко всему привык – он пришел к убеждению, что люди еще более упрямы, чем он сам.

По истечении двух недель он уже спал в кровати Томаса Гирна, совершал утренние прогулки, ел артишоки и спаржу, менял два раза в день костюм и посещал заседания главного правления. Правда, он не ходил в церковь, но посылал туда регулярно своего заместителя.

Зато его преподобие Меррик частенько наносил Дицци визиты и затем делился своими впечатлениями:

– Будьте уверены, что наши прихожане могли бы у него поучиться.

Правда, оставалось невыясненным, чему именно могли бы поучиться прихожане у Дицци, но они верили на слово, так как верить есть первый долг верующих.

Мистер Росс был совершенно прав. Самое важное было – пробить плотину.

После неудачи Огара прошения на его место посыпались как из рога изобилия.

И у мистера Уингля сразу появилась возможность производить выбор служащих с величайшей осторожностью, так как только теперь их штат должен был быть окончательно утвержден. Если в первые дни мистер Уингль жаловался, что разноцветная окраска служащих производит недостойное впечатление, то теперь об этом не могло быть и речи.

Желтые служащие были удалены совершенно, черные же были оставлены только для кухни и конюшни.

Все остальные должности были замещены белыми, и мистеру Уинглю, к его радости, удалось даже заместить вакантные должности целым рядом французских безработных аристократов, приехавших из Парижа и севших очень скоро на мель.

Обер-гофмейстером был назначен потомок по прямой линии герцога Монморанси, а корреспонденция была доверена потомку Талейрана.

Особенно гордился мистер Уингль последним приобретением.

– Талейран был отцом французской дипломатии, – говорил он, – а французские дипломаты, как известно, блестящие стилисты.

Новый состав служащий действительно оказался на должной высоте. С какой легкостью они приноровились к новой роли!

Старый вековой обычай – с гордо поднятой головой оказывать лакейские услуги коронованным ничтожествам – облегчил потомкам Талейрана и Монморанси исполнение их обязанностей у Дицци.

Проявляемые ими при этом достоинство и торжественность вызывали у низших служащих – особенно у черных шоферов – прилив искреннего веселья.

Однажды его преподобие Меррик, направляясь со своим еженедельным визитом к Дицци, подслушал следующий разговор у гаража:

– Встречали ли вы когда-нибудь таких дураков? Этот иностранный принц Монморанси входит в кабинет и громко докладывает, как будто перед ним сидит английский король:

– Сэр, мистер Стивен Росс просит аудиенции, – и ждет, что он ответит. Конечно, тот молчит.

Тогда этот жулик Монморанси делает вид, будто он что-то услыхал, поворачивается и говорит директору:

– Мистер Росс, шефу угодно вас принять.

– Да, доложу вам, можно лопнуть со смеху, глядя на все их фокусы.

Это говорил шофер Руфус Джонсон, бездельник и игрок, но великолепный шофер, которого приняли на службу, потому что он действительно с необыкновенным искусством управлял машиной.

Как все игроки, Руфус был суеверен и аккуратно посещал церковь, так как думал, что это приносит ему счастье в игре. Его преподобие Меррик опустил свою широкую руку на плечо Руфуса и сказал с упреком:

– Руфус, клевета – большой грех. Ирония – это оскорбление святого духа, живущего в каждом из нас.

– Но, ваше преподобие, он ведь не человек, а…

– Он ничем не отличается от нас, – прервал его строгим голосом Меррик.

– Твое заблуждение происходит оттого, что твоя душа не озарена истинным духом христианской веры и ты взираешь на вещи не духовным оком, а своими жалкими плотскими глазами. Святой дух явился в виде голубя к нам на землю, и наш спаситель изображается в виде ягненка. Разве эти примеры тебе недостаточно ясно доказывают, что мы обязаны почитать всякую земную тварь, а не величаться перед нею.

Но Руфус не поддался.

– Ваше преподобие, почему же вы в прошлое воскресенье отняли у меня моего белого маленького слона, который принес бы мне счастье в игре, и назвали его идолом?

Но тут его преподобие рассердился.

– Если ты сейчас же не замолчишь, то я скажу герцогу (его преподобие больше всего любил титулы), чтобы тебя в 24 часа рассчитали.

Руфус замолчал.

И очень скоро искусственное уважение, оказываемое Дицци, перешло во вполне искреннее преклонение перед ним. Здесь действовали разные причины – вначале страх потерять место, затем взаимная конкуренция, потом привычка, еще позднее – подчинение общей традиции, и, наконец, все, решительно все без исключения высокопоставленные чиновники, финансовые короли, банкиры, газетные короли, пасторы, священники, офицеры, одним словом, «весь цвет общества» – пришли к заключению, что:

Дицци вполне на своем месте;

Дицци великолепно выполняет свои обязанности;

Дицци вполне заслужил свое богатство, свои экономические и социальные привилегии.

Вразрез с эти общим мнением шло только мнение мало влиятельных и малочисленных радикалов. Но влияние их агитации не распространялось за пределы фабрик.