Читать книгу Дивный новый мир. Фантастика, утопия и антиутопия писателей русской эмиграции первой половины XX века - Елена Соломински, Группа авторов - Страница 6

Мир людей, зверей и вещей
А. Гидони
Осел в богатстве
Рассказ 1950 года
IV. О необыкновенном завещании мистера Томаса Гирна и еще кое о чем

Оглавление

Никто больше не делал покупок в магазинах. Никто больше не толпился у витрин.

Магазины прекратили свое существование.

Все заказывалось по радиотелеграфу в «Тресте почтовых заказов». Все решительно, начиная с картошки – до гигантских океанских пароходов.

Все разносчики исчезли с улиц. Никто больше не читал газет. Их слушали и смотрели.

Кое-кто еще читал книги, но это были единичные случаи. Люди не хотели портить себе глаз, и даже учащиеся крайне неохотно пользовались перьями и карандашами. Их обучали устно. Среди сотен учеников народных школ едва ли нашелся хотя бы один, кто бы имел ясное понятие о том, как выглядит корова или лошадь, так как коровы жили далеко на юге, а лошади стали вымирать, ибо никто в них больше не нуждался. Воробьев продавали, как большую редкость.

Духовным центром эпохи сделался радио-экран – удивительно говорливая и назойливая машина – соединение радио с фильмой. Во всякое время, днем и ночью, эти радиограммы вбивали всякую чепуху в головы людей, начиная с известий биржи – до последнего художественного творения какой-нибудь известной художницы-портнихи.

Правда, существовало еще отопление углем. Но им пользовались лишь самые бедные. Зажиточные люди отапливали свои дома нефтью. Миллионеры же перешли к топке посредством радио.

Автомобили уступили место аэропланам. Автомобили применялись исключительно для перевозки грузов. Перелет из Нью-Йорка в Москву продолжался не более трех часов. Многие любители воздушного спорта объезжали вокруг света три-четыре раза в год. Однажды в сборнике происшествий была отмечена следующая записка чудака, покончившего самоубийством: «Земля слишком тесна, нельзя всю свою жизнь провести в одном и том же отеле, даже не имея возможности выглянуть за дверь».

Весь мир разделился на четыре промышленных союза.

Американский промышленный союз (бывшие Соединенные Штаты Америки плюс Мексика, Гондурас, Никарагуа и т. д.) принадлежал четырем финансовым королям.

Самым могущественным среди них был Томас Гирн – президент аэрорадиотреста, треста почтовых отправлений и треста пищевых припасов.

Томасу Гирну удалось присвоить себе такую необычайную власть благодаря тому, что в нем солидная научная подготовка сочеталась с большой выдержкой и ярко выраженной деловитостью.

Его научная подготовка дозволяла ему с величайшей точностью высчитывать заранее выгоды всевозможных новых изобретений и каждого нового патента, которые выбрасывались на рынок. Томас Гирн покупал новые патенты, с точностью счетоводной машины определяя грядущие барыши и тут же пуская их в торговый круговорот. Он работал беспрерывно, как и в былое время, только с той разницей, что в качестве молодого инженера на жалованьи он был занят восемь-десять часов в сутки, а теперь почти четырнадцать. Он сделался еще более молчаливым и нелюдимым, особенно после изобретения радио-экрана, так как последнее освободило его от необходимости без особой нужды соприкасаться с людьми.

Его подчиненные часто заставали его разговаривающим с самим собой и объясняли это тем, что он боится забыть, как звучит его собственный голос.

Согласно приказанию Томаса Гирна, повсюду в принадлежащих ему предприятиях и учреждениях, в которых работали более 12 миллионов человек, были уничтожены имена и фамилии.

Каждый служащий получал вместо них свой особый номер.

Единственное живое существо, сохранившее свое имя во владениях Томаса Гирна, был осел Дицци.

Дицци обитал в чудном мраморном помещении и обслуживался громадным количеством служащих.

Томас Гирн также потерял свое имя.

Его просто называли шефом.

Подчиненные скоро привыкли ко всем странностям шефа, за исключением одной.

В свободное от работы время Томас Гирн отправлялся к Дицци в гости и там проводил целые часы один в обществе осла.

Управляющий конюшней уверял, что во время этих посещений шеф так разговаривал с Дицци, будто «осел – президент страны».

Понятно, что такая странность являлась чем-то совершенно исключительным.

Но каково было изумление всех, когда, найдя однажды утром шефа мертвым (он умер от кровоизлияния в мозг), главные директора вскрыли его завещание.

Они прочли следующее:


«Так как я должен когда-нибудь умереть и по закону имею право распорядиться всем, что мне принадлежит, то я, очевидно, должен сделать некоторые распоряжения.

Всю свою жизнь я был в полной уверенности, что работаю для чьего-то блага или для чьей-то пользы.

Я делал то или другое в силу того, что это было необходимо или полезно. И только теперь, задумываясь над тем, как распорядиться своим накопленным имуществом, я искренне огорчен, так как оно не нужно и бесполезно. Частная или общественная благотворительность никогда не соответствовала моему вкусу.

Частная благотворительность создает нищих, а пожертвования, имеющие целью общее благополучие, приводят к воровству.

Кроме того, ни один человек, кроме Зил аса Гирна, а он умер, никогда мне не помог в жизни. На каком же основании я должен помогать другим?

Я не намерен также оставить свое состояние правительству; это было бы самым глупым решением вопроса, так как всякое правительство, насколько у меня хватает памяти, всегда состояло из лакеев, с собачьей жадностью в ожидании жирной подачки глядевших мне в глаза. По отношению к моим родственникам у меня отсутствуют какие бы то ни было чувства. Я даже не знаю, имеются ли они у меня. У меня к ним столько же интереса, сколько у них было ко мне, когда я был инженером и получал еженедельно 50 долларов.

Одно время я подумал было завещать все мое состояние для научных целей – для распространения технических знаний, для создания целого ряда научных учреждений, для подготовки ученых, одним словом, послужить так называемому прогрессу. Но эта мысль вызвала во мне еще большее отвращение.

Что такое прогресс? Не что иное, как капля творческой фантазии, с трудом просачивающаяся сквозь болото человеческой косности.

Но побороть эту человеческую косность невозможно. Это я знаю так же твердо, как то, что в данный момент я нахожусь в здравом уме и полной памяти.

Я, таким образом, коротко и ясно подтверждаю следующее: мне, Томасу Гирну, нет никакого дела до других и до того, что с ними будет после моей смерти.

В этом правиле есть только одно исключение: это мой приятель, друг, советчик и товарищ – Дицци.

Это Дицци помог мне, благодаря удачному своему упрямству, найти землю, содержащую нефть, с чего и началось мое обогащение.

Вся моя работа, все мое научное образование, вся моя изобретательность не могли превратить неудачника Томаса Гирна в дитя счастья и удачи. И это сделал Дицци, хотя он не окончил университета, не испытал на себе тяжести фабричного ярма, не был в течение десятилетий предметом пренебрежительных насмешек. Когда я, ученый дурак, ударил его каблуком в ребра, Дицци преподнес мне сперва урок личного достоинства, а потом великодушного прощения.

Да, прощения, потому что кто кроме Дицци подарил бы миллионы чужому и малознакомому человеку?

В течение моей дальнейшей жизни Дицци был моим единственным и лучшим советником, так как он никогда не говорил мне несуразностей и глупостей.

Я должен сказать правду: он был мой истинный друг.

Ложный стыд удерживал меня сознаться в этом раньше.

У меня даже нет права приписать моим личным заслугам возрастание моего богатства; ведь только первый миллион трудно заработать, остальные приплывут даже к ослу.

У меня как раз дело обстояло наоборот: Дицци создал первый миллион, а я сделал, в сущности, только одно – не мешал дальнейшему росту капитала.

Я твердо убежден, что после моей смерти Дицци ни в коем случае не будет управлять моими капиталами хуже, чем я сам.

На этом основании я завещаю все свое движимое и недвижимое имущество, независимо от его состава и местонахождения, ослу Дицци, адрес которого тот же, что и мой; этот адрес, впрочем, хорошо известен законодателям и правителям нашей страны.

Я надеюсь, что отсутствие у Дицци метрического свидетельства не явится препятствием для получения им наследства, хотя отсутствие метрических свидетельств для четвероногих ослов я считаю большим упущением в законодательстве этой страны.

Назначая, таким образом, Дицци моим законным наследником, я выражаю желание быть похороненным рядом с дядей Зиласом Гирном и передаю в кассу церковной общины, членом которой был мой дядя, десять миллионов долларов для сохранения в порядке наших могил на вечные времена.

Я требую от всех своих подчиненных и служащих полного уважения и абсолютного подчинения их новому шефу, долженствующему везде и всюду, на всех заседаниях и собраниях, занять место Томаса Гирна. В случае неподчинения они будут уволены в двадцать четыре часа. Распоряжения, касающиеся этого пункта, я оставил своему душеприказчику, инженеру Робуру-

Так как я предполагаю, что Дицци вряд ли оставит законных наследников, то я настоящим объявляю, что в случае его смерти все мое имущество, как и возможный прирост капитала, переходит в коллективное владение всех служащих, которые будут заняты в моих предприятиях в момент смерти Дицци.

Таким образом, их собственные интересы предписывают им точно соблюдать все пункты этого завещания.

Томас Гирн».


Это завещание произвело сенсацию во всем мире.

Суд назначил экстренное заседание для разбора завещания Томаса Гирна.

На это заседание стеклось более двух тысяч корреспондентов со всех концов света.

Дивный новый мир. Фантастика, утопия и антиутопия писателей русской эмиграции первой половины XX века

Подняться наверх