Читать книгу Дивный новый мир. Фантастика, утопия и антиутопия писателей русской эмиграции первой половины XX века - Елена Соломински, Группа авторов - Страница 5

В течение двенадцати лет, с тех пор как Томас Гирн покинул ферму и поступил на фабрику, он еще не имел возможности съездить в отпуск к Зиласу.

Подобное явление возможно только в Америке, где, как известно, личная жизнь и человеческие чувства совершенно подчинены работе и делу.

Томас не представлял исключения из этого общего правила.

Школа мистера Огара его основательно обработала.

Со времени своего приезда в город Томас превратился в аккуратного, молчаливого и всегда ровного человека, считавшего всякое проявление человеческого чувства роскошью.

В нем замерли все отголоски жизни, словно он с головой ушел в темный, бездонный колодец.

В нем продолжала жить только железная воля и приобретенная от дяди вера в «удачу».

В ожидании этой удачи Томас вставал ежедневно с точностью будильника и отправлялся на свою фабрику.

Строго гигиенический образ его жизни предохранял его от заболеваний и давал ему возможность в течение многих лет не пропустить ни одного рабочего часа.

Томас ждал удачи. Трудно сказать, как долго он ждал бы ее, если бы в один прекрасный день на его имя не пришла телеграмма:

«Томасу Гирну. Шталыптат. Я болен. Наверно, скоро умру. Если можешь, приезжай. Зилас».

Томас выхлопотал себе отпуск и уехал с первым скорым поездом.

Встреча дяди и племянника после стольких лет была очень своеобразна.

Томас посмотрел на высохшего старика, затерявшегося среди гор подушек и одеял на большой двухспальной кровати, и подумал:

– Зилас совсем как будто прежний. Только он еще больше высох. Но почему же он лежит в кровати?

Детские воспоминания Томаса рисовали ему Зиласа вечно подвижным, занятым, сосущим свою трубку.

Он еще никогда не видал своего дяди лежащим в кровати.

Зилас всегда вставал с рассветом, когда Томас еще наслаждался сладким предутренним сном.

Больной старик, в свою очередь, всматривался в лицо племянника и никак не мог узнать в этом корректном чиновнике с тонкими, всегда сжатыми губами, с серым лицом и глубоко впавшими глазами, спрятанными за большущими, в костяной оправе очками маленького Томаса.

Оба, как дядя, так и племянник, хотели сказать друг другу что-то важное и необходимое, о чем они оба так часто думали в течение этих долгих лет разлуки.

Но они не знали, как к этому приступить, и молчали.

За час до смерти, о близости которой Зилас догадался по шепоту Томаса и врача, старик, лежавший до этого лицом к стене, повернулся на другой бок и прохрипел:

– Мальчик, ты слышишь, мальчик?

– Я здесь, – ответил Томас.

– Мне кажется, скоро конец.

– Но, Зилас…

– Молчать, когда я говорю…

– Одним словом, все, что ты здесь видишь и кое-что, находящееся в банке, принадлежит тебе… Что ты говоришь?

– Я ничего не говорю.

– Хорошо. Значит, все, говорю я, принадлежит тебе и, быть может, ты вернешься? На ферме все-таки как будто лучше, чем в городе? А?

– Я подумаю.

– Подумай.

И Зилас умер.

Спустя час после похорон Томас уже не знал, куда девать остальное время отпуска.

Он пошел на птичий двор и не узнавал кур, не узнавал конюшни, где стояли лошади, которых он не мог вспомнить. И только в одном стойле Томас заметил осла, в котором он как будто узнал осленка Дицци, родившегося за три дня до его отъезда в город.

Томас Гирн решил оседлать осла и осмотреть полученную в наследство от Зил аса землю.

Дицци был самый обыкновенный осел. Его спокойные глаза смотрели серьезно и вдумчиво, они пропускали мимо себя всю сутолоку жизни и мечтали о вечно важном и истинном. На ногах шерсть у него была всклокочена, а местами его кожа была протерта седлом и упряжью. Грустно и покорно свисал его тоненький хвостик.

День был жаркий, каким полагается быть на юге июньскому дню. Так колыхался Гирн на ослике взад и вперед по сожженной солнцем дороге в течение целого часа.

Неожиданно налетел, словно сокол, ветер, и дорога швырнула, будто находя в этом наслаждение, в лицо Томасу Гирну пощечину из облака пыли.

Гирн пришпорил ослика каблуками, чтобы скорей выбраться из облака пыли.

Но, как известно, ослы, особенно надежные и солидные животные, обладают чисто человеческой чертой – упрямством.

К великому негодованию и против всяких ожиданий ездока, осел решил вдруг заупрямиться.

Дицци, будто прикованный, застыл на месте.

В этой борьбе двух упрямых голов Томас Гирн потерпел постыдное поражение.

Он слез с осла и решил отдохнуть на опушке молодого леса, в стороне от дороги.

Пятилетние деревца давали очень мало тени и не могли бороться с засильем жгучего солнца.

Томас обманулся, надеясь найти здесь прохладу. Пот ручьями катился с его бледного лба. Палящие лучи солнца, казалось, сжигали его до костей. Дицци, привязанный к кустарнику, обмахивался хвостиком и моргал глазами.

Наконец, терпенье Томаса Гирна лопнуло. Он решил вернуться на ферму. Опираясь ладонью на землю, он стал подниматься.

И тут он почувствовал влагу.

– Откуда это? – подумал Гирн, осматривая своими близорукими глазами кусочек земли, к которому прикоснулась его ладонь.

Но земля оказалась не сырой, а жирной.

– Нефть, – промелькнуло в голове Гирна.

Это была действительно нефть.

Спустя две недели Томас Гирн продал ферму и взял все деньги из банка. У него оказался капитал в 75 тысяч долларов.

На эти деньги он скупил все содержащие нефть земли вокруг бывших владений Зил аса Гирна.

Три года спустя имя Томаса Гирна было в числе имен других нефтяных королей.

А через десять лет Томас Гирн был богатейшим человеком в Америке.

Все это сделал Дицци.