Читать книгу Мастер и вдохновение - Группа авторов - Страница 35

Родилась в городе на Неве. После окончания средней школы поступила в Санкт-Петербургский медицинский университет, который успешно окончила в 2025 году.

Пишет в жанре психологического и мистического реализма. Публиковалась в сборниках «За горизонтами мечты», «Чёрный чай», «Вопрос времени» в разделе «Проза», а также в сборнике поэзии «Парадоксы творчества» и «Люмен».

Слёзы египетской маски

Масляная лампа горела в углу. Неровные языки пламени отбрасывали длинные бесформенные тени. Тени причудливо извивались, напоминая пляску дикой кобры. Впрочем, змеи были здесь нередкими гостями. Сиамун это знал. Рука бальзамировщикадрогнула, едва не выронив кисть. Раскалённое масло обожгло ладонь. Эта маска была последней.

– Ты так и будешь смотреть, как плавится жир? – бросил он слуге-нубийцу, подпиравшему стены гробницы. – Мои глаза почти ослепли.

Когда нубиец вернулся с факелом, Сиамун протирал ветошью кисть. Десяток погребальных масок зиждились по соседству с той, что он едва успел закончить.

– А ты не лишён таланта, – заметил царевич, войдя в тускло освещённую комнату. – Твои маски невозможно отличить от работ мастеров древности.

Хна, покрывавшая кожу мужчины, отливала бронзовым светом в бледном мерцании масляных ламп. Что же до его мышц, то те отличались особой развитостью. Видевший его впервые мог без труда догадаться о его блестящем военном прошлом. И всё же Небенхару не почивал на лаврах в Мемфисе, ему претила излишняя праздность. А здесь, вдали от дворца, на западном берегу Нила, он был волен распоряжаться своей судьбой.

– Что насчёт той гробницы, царевич? – Лицо Сиамуна отчего-то сделалось мрачным. Было видно, что затея ему не нравится.

– Я осмотрю её завтра утром.

– Не лучше ли, царевич, оставить всё как есть?

Серые глаза жреца, казавшиеся пустыми, впрочем, как у всех бальзамировщиков, вдруг озарил огонёк надежды.

– Что беспокоит такого храбреца, как ты, Сиамун? – рассмеялся Небенхару, сняв со стены факел. – Ты служишь мне столько лет и не научился доверять моим решениям?

– Я всецело отдаю себя твоей власти, царевич. Но мне не нравится эта гробница. Из всех захоронений, обнаруженных нами в пустыне, только она осталась незапечатанной.

Небенхару знал, что Сиамун прав. На ней не было следов взлома. Гробница не была защищена магическим заклинаниями, какие по обыкновению оставляют жрецы на случай её расхищения. И всё же какая-то непреодолимая сила тянула его к ней.

Небенхару вышел, ничего не ответив. Ночной воздух затушил дрожащее пламя, и царевич остался во тьме. В кромешной тьме, наполненной запахом ночи и диких цветущих маков. Их опиумный аромат наполнял лёгкие. Где-то плакали гиены. Их вой сводил с ума иноземных рабов. Но Небенхару это даже нравилось. Он привык к пустыне. Привык к её непостоянству. Он был лишён страха перед ней, как был лишён всякого страха и предрассудков.

Покинув шатёр рано утром, Небенхару отправился прямиком в гробницу. У входа толпились чернокожие слуги.

– В чём дело? – гневно бросил царевич, ища взглядом Сиамуна.

– Рабы всегда боялись гробниц, господин, – отозвался жрец голосом, натянутым, как тетива.

– В таком случае я пойду один.

Брови Сиамуна взлетели вверх.

– За мной, – кивнул жрецу царевич. – Подержишь мне факел.

Сжимая в руке амулет, жрец направился следом. Когда они вошли, спёртый воздух ударил им в ноздри. Саркофаг возвышался по центру зала, а сотни фаянсовых статуэток ушебти молчаливо встречали входящего. Если задуматься, зрелище поистине чудовищное. Ещё ни в одной гробнице Небенхару не встречал их в таком количестве. Казалось, они исподтишка рассматривают его. Настороженно вглядываются в едкий сумрак, отчего по коже его пробежал холодок.

– Ты когда-нибудь видел подобное? – спросил Небенхару, сдвигая крышку гроба.

При виде погребальной маски старый слуга замер. Это был портрет умершей женщины. Очень красивой женщины. Поначалу маска показалась жрецу обычной. Выполненная из керамики, она была инкрустирована обсидианом, стеклом и лазуритом. Только вот глаза… Глаза её были лишены застывшего взгляда. Они были живые. Они неотступно следили за ними.

– О боги, – выдохнул Сиамун. – Должно быть, всё дело в составе чернил. В соотношении мышьяка и гуммиарабика, – растерянно пробормотал он, не в силах скрыть изумление. Но Небенхару его не слушал. Он впился глазами в посмертный портрет. «Каким же счастливцем был тот художник, которому выпала честь писать её», – подумал царевич и принялся изучать гробницу. Мумия была помещена в саркофаг более пятнадцати хентис назад. Об этом свидетельствовали иероглифы.

– Это же тысяча лет… – восхищённо прошептал царевич, не веря своей удаче. Он не знал наверняка, ступала ли до него нога человека за эти мрачные стены, но ему хотелось быть в них первопроходцем. Единственным обладателем таинственной мумии с живыми грустными глазами. Небенхару прикоснулся к маске, робко, почти любовно. Из глаз её точно сочилась слеза. Царевич с удивлением поднял руку. «Но откуда здесь взяться воде?» В этот момент раздался грохот. Выругавшись, Сиамун поднялся с колен. Небенхару не знал, обо что тот споткнулся, но возглас изумления, вырвавшийся из уст слуги, мог разбудить даже мёртвых. Небенхару кинулся к жрецу и тоже замер. Там, на известняковых плитах, покрытых вековой пылью, были ещё мумии. Они лежали скорчившись, протянув к саркофагу свои неестественно длинные руки. На них не было амулетов, их тела не были забальзамированы и завёрнуты в льняные ткани, покрытые аравийской камедью. Это были скелеты. Простые скелеты.

Небенхару подавил тяжёлый вздох. Всю ночь царевич не сомкнул глаз. Взгляд погребальной маски запал ему в душу. Уснуть он не мог и решил пройтись до берега Нила. Он надеялся, что прохлада реки вернёт ему умиротворение. Небенхару сделал знак чернокожему воину, и тот послушно остался стоять у входа в шатёр. Нет. Он должен побыть один. Однако ночь была слишком уж влажной, жаркой, безлунной. Такая ночь не для раздумий. Он смахнул ладонью липкий, катившийся градом пот.

Узкую тропу вдоль берега венчали серебристые листья эфиопской облепихи. Её маслянистые ягоды источали горьковатый запах. Небенхару почувствовал жажду. Нестерпимую жажду. Он наклонился смочить губы, как вдруг чей-то смех отпугнул его. Он встал во весь рост и огляделся. Его небесно-голубые глаза остекленели. Перед ним стояла женщина. Нет. Не какая-нибудь крестьянка или рабыня, каких он имел без особого желания. Это была женщина знатного рода. С прекрасными грустными глазами. Чёрными, как обсидиан. И Небенхару казалось, что он уже где-то видел её. Но где?

– А ты, царевич, не так прост, как кажешься.

Её алые губы обрамляли жемчужную полоску зубов.

– Кто ты и откуда?

Она молчала.

– В битве при Кадеше ты показал себя героем. Люди любят тебя, но они не видят твоей подлинной сущности, – сказала она после паузы, склонив голову набок.

– Мы уже встречались прежде? – Он подошёл к ней вплотную. Лет ей было не то двадцать, не то сорок. Он никак не мог её разгадать. «Если бы я не был женат, – вдруг подумал он и одёрнул себя. – Мне тридцать два года, а моё сердце ещё никогда не питало подобной страсти». Он взял её лицо в ладони, желая поцеловать, но она только смеялась.

– Неужели ты, – улыбнулась незнакомка, – никого никогда не любил?

Небенхару удивлённо приподнял брови.

– Разве я сказал это вслух?

– Иногда, чтобы говорить, слова не нужны.

– Как тебя зовут?

– Танафрити.

И он взял её, как взял бы любую, но с такой страстью, что песок, смоченный водами Нила, розовая глина и вязкий ил могли им только завидовать. Этой ночью луна не взошла. Как не взошла и во все последующие ночи, что Танафрити приходила к нему. С каждым разом его жажда становилась сильнее, а иные чувства притуплялись. Пальмовое вино больше не горячило его. И сколько бы он ни пытался, опьянеть он не мог.

Как-то раз Сиамун, обеспокоенный таким его состоянием, заглянул в шатёр царевича.

– Ты выглядишь усталым, господин, – обеспокоенно произнёс старый слуга.

– Меня мучают головные боли, – тяжело дыша, отозвался Небенхару, чувствуя, как духота становится невыносимой. Но от взгляда его не укрылось, что Сиамун дышал ровно. С него не капали гроздья солёного пота. Он не выглядел утомлённым или больным.

– Я дам тебе маковой настойки, царевич. Она притупит боль.

– Не стоит, – отмахнулся Небенхару. – По правде, я тебе солгал.

Сиамун поднял на него глаза.

– Всё дело в женщине.

– Женщине?

– Да. – Небенхару кивнул. – Мы проводим вместе каждую ночь. Вот уже семь ночей подряд. И я немного устал. Должно быть, всё из-за жары.

– Ты приводил её в свой шатёр, царевич? – вдруг спросил Сиамун. Небенхару приподнял левую бровь, словно слуга позволил себе излишнее, и всё же ответил:

– Нет, разумеется. Я спускаюсь к берегу.

– Царевич, – в ужасе прошептал Сиамун.

– В чём дело? Почему ты так на меня смотришь?

– Я беспокоился о тебе, царевич. И взял на себя смелость расспросить нубийца, охранявшего твой шатёр.

– И? – в ярости воскликнул Небенхару, сам не зная почему.

– Он клянётся, что ты не покидал своего шатра.

Небенхару поднялся и окинул покои невидящим взглядом. В этой суматохе он и забыл о погребальной маске. Вот где он её уже видел. Небенхару встал и направился к выходу. Сиамун преградил ему путь.

– Ты выглядишь больным, мой господин. Не лучше ли позвать лекаря?

– Меня мучает жар.

– Возможно, это малярия.

Но Небенхару не слушал его.

– Я должен увидеться с ней. Немедленно.

Он оттолкнул слугу и бросился к берегу Нила, прямиком через пустыню. Танафрити сидела на камне, опустив ноги в воду. Её кожа отливала на солнце нубийской бронзой.

– Ты… Ты обманула меня, – тяжело дыша, бросил царевич, упав на камень рядом с ней.

– Ты сам захотел быть обманутым. Я ведь говорила. Твоя сущность никому не видна, но она и сгубила тебя.

– Сгубила?

– А разве нет? Разве не ты ищешь страсти, имея всё, что можно желать? Ты, сын Рамзеса?

– Я полюбил тебя.

– Ты полюбил мумию, спустившись в гробницу. Впрочем, ты был не первый, кто на такое осмелился. За тысячу лет кто только не навещал меня. Фараоны, визири, вельможи… даже был один жрец. Он был абсолютно одержим мной.

Она хохотала и хохотала. И Небенхару чувствовал, что ещё немного, и он не сдержится. Утопит её. Прямо здесь. Своими руками. Но право же, она давно мертва! Он попятился. Одна только мысль сводила его с ума. Он совершил смертный грех. В день Страшного суда весы Великой Маат опрокинутся, его сердце сожрёт чудовище и душа навсегда перестанет существовать. Так гласит Книга Мёртвых. Такова участь всех грешников.

Небенхару бежал не разбирая дороги. Он торопился. Он должен был торопиться. Время. О, его оставалось у него так мало! Мышцы не слушались его. Ноги спотыкались одна за другую. Ещё немного. Добраться бы до гробницы. Но что он намерен делать? Сжечь дотла проклятую мумию? Да, именно это он и задумал. «Надо спросить Сиамуна о погребальном обряде…»

Мысль показалась ему смешной. Спросить Сиамуна он уже не успеет. Цепляясь пальцами о колкий известняк, царевич взобрался вверх по ступеням. Сняв со стены факел, он сделал шаг. Затем другой. Мумия в саркофаге уже ожидала его. Он протянул руку, и мир вокруг погрузился во тьму.

Когда Сиамун вошёл внутрь, ему не нужно было ничего говорить. Всё было кончено. Царевич лежал на холодных плитах известняка, растянувшись во весь свой исполинский рост. Но никто из прислуги не смог бы его признать. Только Сиамун, склонившись над телом, способен был различить в высушенном, точно пергаменте, человеке сына великого фараона. Нет. Он больше им не был. Его тело лишилось всех своих соков, точно его кровь пили, подобно вину, опустошая донельзя. И вот теперь он походил на змею, сбросившую свою шкуру. Точно погружённый в селитру, он был выпит до дна и, подобно остальным, протягивал к саркофагу неестественно длинные руки. Факел валялся там же. Он горел, тихо потрескивая. Сиамун опустил огарок. Из открытого саркофага на жреца упрямо смотрели глаза. Погребальная маска плакала.