Читать книгу Публичное сокровище. Повесть. Только для женщин - Хелью Ребане - Страница 6

В Таллинне моросил дождь.

– Здравствуй! О! Какая у тебя красивая куртка! – воскликнула мама, когда я вышла на мокрый от дождя перрон. – Как доехала?

– Нормально. Только ко мне всю дорогу сосед по купе приставал.

– Значит, ты дала ему повод. Дай мне сумку, я понесу. Поедем на троллейбусе, не будем тратить деньги на такси.

– В троллейбус с чемоданом? И с пересадкой на автобус! Ну, уж нет. Послушай мама, какой я могла дать ему повод? Неужели ты меня не знаешь? Уткнусь в книжку, никому не мешаю, примус починяю. Просто все мужчины – бабники.

– Какой еще примус? – удивилась мама.

– Да так, цитата.

– Не знаю, не знаю… Ко мне почему-то никто не пристает, – не без гордости произнесла мама.

Я даже приостановилась.

– Мама! Тебе же семьдесят пять лет!

– Ну и что? Ты выше меня, на, держи зонтик!

Я подняла мамин новый огромный, алый зонт над нашими головами. Под ним наши лица приятно порозовели.

Действительно, ну и что.

Два года назад, когда сын неожиданно уехал в Америку (я почему-то вбила себе в голову, что он будет жить вместе со мной до скончания века), я, немного успокоившись, внушила себе: «В пятьдесят жизнь только начинается» и сама позвонила Стасу. Целых десять лет я отнекивалась от его предложения повидаться, ограничиваясь беседами по телефону. Так почему же маме не начертать на своих знаменах: «Жизнь начинается в семьдесят пять»? Человек умудряется в течение жизни так ловко менять систему координат, что неизменно остается молодым.

– Ты сама виновата, если к тебе пристают, – подытожила мама, когда мы сели в такси. Пожилой таксист с интересом посмотрел на меня в зеркало заднего вида. Я отвернулась к окну.

Виновата, обиженно думала я. Ну, конечно. Я ведь не подскочила, как ужаленная, не вскричала: «Как вы смеете!», когда «Маркс-Будулай» налил мне водки. Виновата. Сама в этой жизни родилась женщиной. Значит, чем-то провинилась в предыдущей. Остается уповать только на следующую. Надеюсь там родиться мужчиной. Вот уж тогда-то я отыграюсь! Буду иметь жену, любовниц… Они будут для меня всё делать, а я буду приставать ко всем встречным женщинам. И меня за это никто не осудит.

Когда я снимала куртку в красивой, идеально убранной прихожей (нигде не пылинки), мама снова заметила:

– Очень красивая куртка. А моя такая потертая уже. Ищу, но никак ничего хорошего не найду.

Мама вздохнула.

– Давай, махнемся куртками, – предложила я.

– Я не «махаюсь», – с оттенком осуждения (это еще что за выражение!) сказала мама.

– Я себе другую куплю, а ты бери эту, – предложила я на приемлемом для мамы языке.

– Зачем? В магазинах они не перевелись. Найду.

– Ну и зря. Мне не жаль.

– Мама! Пойми – мне никто не нужен. Вот, посмотри! – продолжила я разговор о том, кто к кому в поезде приставал, когда мы уже сидели в большой, уютной, тоже сверкающей чистотой кухне, и пили кофе. Настоящий. Со сливками и московскими конфетами, которые я привезла и ей и тетушке Шуре, маминой сестре.

Я снова полезла в сумку за моей реликвией, фотографиями Стаса. Каждый раз в день прибытия в гости к маме я почему-то забываюсь и начинаю вести себя с нею, как с подружкой. Неизменно наступаю на одни и те же грабли. Впрочем, это касается не только мамы.

Зачем я стала показывать ей фотографии? Не знаю. Возможно, мне хотелось похвастаться. Стас всё еще красавчик… Или… я втайне надеялась услышать: он хороший, он любит тебя, перестань его подозревать и ревновать?

– Правда, красивый? – спросила я.

Мама мельком посмотрела на фотографию Стаса, развалившегося в кресле в моей крохотной гостиной, пожала плечами и пренебрежительно произнесла:

– Он не в моем вкусе.

– Значит, ты мне не конкурентка, – скрыв обиду, криво усмехнулась я, доставая из сумки «получку» работниц из Гусь-Хрустального.

– Вот. Тебе.

Увидев подарок, мама нахмурилась.

– Что мне с ними делать? – спросила она.

– А что делают с рюмками? Гости придут, на стол поставишь, – терпеливо объяснила я.

– Мне они не нужны. Рюмок у меня предостаточно.

Вот тебе и купите, не пожалеете… Что ж. Подарю их тете.

Не успели мы допить кофе и приступить к маминым красиво украшенным салатам, как раздался звонок в дверь. В гости, услышав о моем приезде, пришел дядя Миша, мамин брат.

– Сильви, дорогая, с приездом! Я так переживал за тебя, – сказал он, протягивая мне коробку шоколадных конфет «ассорти» с красными розами на крышке. – В Москве только что был в метро жуткий взрыв. Просил твою маму, чтобы позвонила, узнала, всё ли с тобой в порядке.

– А что с ней могло случиться? – спросила мама, с недоумением глядя на брата. – Москва большая.

Мы с дядей переглянулись.

Да-да, подумала я с горечью, очень большая… О том, что я тридцать минут до взрыва была именно там, я говорить не стала.

Несмотря на приветливую улыбку дяди и его неизменный комплимент: «Ух, Сильви, как ты похудела! Отлично выглядишь!» (независимо от того, похудела я или поправилась) было видно, что мой, далеко не молодой, уже совсем седой, но всё еще интересный дядюшка чем-то расстроен.

– У вас не найдется чего-нибудь…? – спросил он, заговорщицки подмигнув мне.

Мама достала из буфета бутылку отличного французского коньяка, им же и подаренного ей на юбилей. Пациенты, все как один, приносят врачам в подарок коньяк, а те не знают, куда деться от этого изобилия.

Почему-то врачам принято дарить коньяк. Или конфеты. Что ещё хуже. Сколько конфет может съесть человек без вреда для здоровья? А почему не подарить, допустим, кофе, чай, шампунь? Или, на худой конец, стиральный порошок. А что? Пригодится в хозяйстве. Не вынуждать врача спиваться или становиться дилером конфет. Больше изобретательности, уважаемые пациенты. Впрочем, я, наверное, слишком многого хочу. Это нарушило бы правила игры…

Дядя принес из комнаты стул, сел, налил нам всем по рюмочке, выпил одним махом до дна и вдруг беззвучно зарыдал. Его худощавые плечи сотрясались.

– Что с тобой? – испуганно воскликнула я. – Что случилось?

– Ерунда, – осуждающе прокомментировала мама.

Когда дядя немножко успокоился, выяснилось, почему он плачет. Домочадцы требуют, чтобы он спилил елку, посаженную им сорок лет назад на дачном участке. За прошедшие годы из крохотной серебристой елочки вымахала высокая пышная ель, и стала затенять грядки.

– Неужели нельзя подождать, когда я умру, – сказал дядя.

Вот оно что. А ведь елки в деревне, откуда родом мама и ее брат, посаженные их отцом, растут и сейчас, подумалось мне. Деревня заброшена, домов не осталось, а елки – растут. Вымахали в вековые ели… Пару лет назад моя двоюродная сестра Лара возила нас с мамой туда на своей машине. Там меня охватило странное, восхитительное чувство, словно мне снится сон… Словно вернулась ненадолго в детство… Меня отправляли на всё лето в деревню к бабушке. Сколько же лет тем елкам? Тетя говорила, что дедушке было двадцать лет, когда он их посадил. Теперь ему исполнилось бы сто десять… значит, этим елкам девяносто. И вообще… Человек должен построить дом, родить сына, посадить дерево. А не спилить.

– Не соглашайся, – сказала я дяде. – Насильно ведь не спилят?

– Конечно, надо спилить, – сказала мама. – От елки на участке тень, клубника очень плохо растет.

– Ну да, – сказала я. – Ведь именно клубника – главная статья доходов семьи дяди Миши.

– Не надо иронизировать, – сказала мама. – Дерево мешает.

– Никогда не видела такую огромную, такую красивую серебристую ель, – сказала я уже потом, прощаясь с дядей в прихожей. – Ты же ее сам вырастил! Не сдавайся!

Вечером мама смотрела в гостиной сто какую-то серию «Санта Барбары», а я включила второй телевизор в спальне и нечаянно наткнулась на другой идиотский сериал.

И тут, как назло, показали сценку. Главный герой, Цезарь (имена в латиноамериканских сериалах, как правило, одно другого вычурней) заночевал у своей любовницы Марты. Пришел домой утром. И там разворачивается диалог. «– Цезарь, где ты провел ночь? – спрашивает жена. – Я? У Марты. Понимаешь, мы выпили вина, и я заснул у нее на диване. – Но почему ты меня хотя бы не предупредил? – Было уже два часа ночи, не хотел тебя будить».

Вот. Оказывается, не только я считаю, что коль скоро мужчина обещал позвонить, но не позвонил, то он был у другой женщины. Режиссер того же мнения. Он мужчина, он знает.

Оказывается, и от сериалов бывает польза. Вот оно, доказательство. Есть в логике такое понятие – доказательство по аналогии.

Я окончательно приуныла. Мне было нужно не это. Я вдруг поняла, что мне требовалось доказательство, что я ошиблась.

И еще. Рыцарские поединки мужчин остались, по-видимому, где-то в Средневековье. Почему-то решительно во всех этих бесконечных сериалах сражаются теперь женщины. За мужчину. Может быть, на самом деле так было всегда? посетила меня неожиданная мысль.

Раздался телефонный звонок. Сердце мое ёкнуло. Но это был не Стас. Звонила моя любимая тетушка Шура, сестра мамы. Напомнить, что утром мы договорились с ней о встрече на завтра.

– Пирогов в этот раз не напекла, – сказала она извиняющимся тоном. – У меня ремонт, пироги пришлось купить в магазине. С капустой, с мясом, с вареньем. Жду тебя, не дождусь. Ужасно по тебе соскучилась! Смотри, не вздумай говорить, что ты опять на диете! Знаем мы тебя!

– Диета закончилась, – заставила я себя ответить весело, ей в тон. – Съем всё, что у тебя есть.

А на душе стало вдруг легче.

Эти люди – мама, тетя Шура, дядя Миша, сопровождали меня всю мою сознательную жизнь. И мне казалось, что так будет продолжаться вечно.