Читать книгу Публичное сокровище. Повесть. Только для женщин - Хелью Ребане - Страница 9

Самолет приземлился около семи вечера. Перед почти безлюдным зданием уже знакомого мне с прошлого раза аэропорта Шарль де Голль, на пустынном пандусе, стояли такси. За рулем одни только негры. Я еще не повстречала Фредерика и не знала, что здесь это слово под запретом.

Я объяснила водителю, что мне нужна улица Лористон 97. А что в этом сложного? Просто сказала: «Бонжур! Рю Лористон», а «97» написала на бумажке, которую с заднего сиденья протянула ему. Таксист все понял без всяких «отвезите меня», чего я по-французски не знаю.

«Жё не компран па» – вот коронная фраза, которую вам следует выучить, когда едете во Францию. Все остальные три тысячи слов минимального словарного запаса вам заменит, поверьте, словосочетание «У э?»

Ну, еще потребуется «эскьюзе муа». После чего можно гримасничать, демонстрируя растерянность, размахивать руками и спрашивать «у э» (гостиница, музей, станция метро, всё, что вам необходимо).

Через минуту я уже мчалась на встречу с мечтой. «Париж, Париж…» – пело моё сердце, невзирая на пасмурный вечер, тёмные туннели и такие же унылые серые окраины большого города, как в Москве и Таллинне. Рю Лористон… А в Тарту есть улица Лауристини… По-русски – улица, по-французски рю… Мысли хаотично толпились в голове.

Но вот, наконец, древний город в серой дымке предстал передо мной. Вдали над ним, казалось, парила в воздухе сказочная гора с белым куполом базилики «Сакре-Кёр». Это он! Неповторимый и единственный, Париж.

И вот! – рю Лористон и моя резида-аанс.

На ресепшн стоял коротко, почти под нуль, остриженный молодой человек весьма своеобразной внешности: прилизанные волосики желтенькие, как у цыпленка, а бородка черная, клиновидная. «Как у Ленина», – подумалось мне. Бэйджик с цветной фотографией на лацкане его униформы сообщал, что имя его – Людовик.

Людовик, похожий на Ленина, дал мне комнату на последнем, мансардном этаже. Зачастую в гостиницах дают сначала самый что ни на есть, дрянной номер. Ясно, что постоялец попросит потом его поменять и, возможно, даст за эту услугу чаевые.

Но в мою комнату я влюбилась сразу, как только вошла и включила свет. Бледно-розовые обои с мелким серебристым рисунком осветила бронзовая потолочная люстра. Чисто. Мебель новая. На широкой двуспальной кровати шёлковое, тоже бледно-розовое, покрывало. Бронзовые светильники на тумбочках. В углу на стене телевизор «Philips» на вращающейся подставке. Ванная комната выложена кремовой плиткой, а в нее встроено декоративное панно – одинокая задумчивая цапля в камышах.

А вид из окна! Крыши, крыши Парижа, а вдали над старинными домами возвышался стройный современный параллелепипед. Башня Монпарнас, как я узнала позже у портье. Вблизи – кусочек тёмно-серой жестяной крыши соседнего крыла отеля.

Когда я распаковала чемодан и повесила одежду в узкий зеркальный шкаф при входе, был уже восьмой час вечера. В середине августа в это время в Париже уже наступают сумерки.

Мне не терпелось снова увидеть Эйфелеву башню, поблизости от которой по моей просьбе в турбюро и нашли эту гостиницу. Я спустилась на лифте на первый этаж и узнала у блондина Людовика дорогу. Я спросила «У э Трокадеро?», а он что-то быстро ответил мне по-французски. Я улыбнулась: «Жё не компран па». Тогда он, сопровождая свои слова жестами, повторил, что сначала надо идти «а гош», затем «друа, друа, друа» и потом снова «а гош». Налево, прямо и снова налево, сообразила я.

Я вышла на улицу. Приятная вечерняя прохлада и тишина. Повернула а гош, некоторое время шла друа и снова повернула а гош.

На Трокадеро было неожиданно пустынно, безлюдно, неуютно. Лишь двое рослых негров неподалеку друг от друга выложили на подстилке, разложенной прямо на мостовой, сувениры. Маленькие копии Эйфелевой башни, веера, платки и футболки с видами Парижа.

Впереди, прямо передо мной возвышался по-вечернему темный огромный силуэт башни Эйфеля, где, почти на самом верху, горела цифра 2000. Конец света, который пророчила, пытаясь всех застращать, в конце прошлого года – конце тысячелетия, моя соседка Лиза, не наступил. В новогоднюю ночь не произошло и всемирного сбоя компьютеров, который предвещали средства массовой информации. Права оказалась не Лиза, а ее сестра, родившая второго ребенка незадолго до миллениума. Конец света, неоднократно ожидавшийся в течение последних двух тысяч лет, в очередной раз отложили. Зря Лиза так осуждала свою сестру за рождение второго ребенка. Детей все еще стоило рожать. Впрочем, Лиза крейзи, теперь ещё и на религиозной почве.

Глядя на гигантскую Эйфелеву башню, на которой в сгустившихся сумерках как-то особенно ярко пылала цифра «2000», я испытывала почему-то не восторг, как тогда, ярким солнечным летним днем впервые увидев творение Жана Эйфеля, а странное отвращение. К башне. К Парижу. К жизни вообще. Вот она, сбывшаяся мечта: одна в Париже. И что?

Ветер крутил обрывки бумаги по асфальту, на котором припозднившиеся негры разложили товар. Становилось прохладно. Я пошла обратно к гостинице, попутно читая на вывесках угловых домов названия улиц. То и дело повторялось «General». Улицы были названы в честь каких-то генералов. Чем отличились эти вояки, я не знала. Единственный генерал, чье имя мне что-то говорило, был Шарль де Голль. Странно. Париж всегда казался мне городом трех мушкетеров, фиалок монмартра, миледи и кардиналов ришелье, но не генералов. Впрочем, даже генералы не поколебали моей готовности любить его. Ведь любовь сидит не в том, кого любят.

У себя в номере я сделала приятное открытие – мини-бар, в нём множество маленьких бутылочек сока, вина и даже маленькая бутылочка шампанского, которую я и открыла, в надежде перебить непонятное отвращение, охватившее меня. Налив себе бокал, я набрала номер мамы.

– Мама! Я в Париже! Долетела отлично! В номере даже бесплатный мини – бар есть.

– Вот и хорошо, – сказала она. – Извини, я сейчас смотрю «Санта-Барбару». Спокойной тебе ночи.

И повесила трубку. Интересно, если бы меня пригрохнуло взрывом на «Пушкинской», она заметила бы? Но в одном я не сомневалась – если бы убили Круза или Иден, это была бы трагедия.

И тут я, вопреки твёрдому решению не звонить Стасу, на автопилоте набрала его номер. Есть ум? Но чего стоит ум, если отсутствуют тормоза…

– Да, – ответил безмятежный голос, каким могла бы разговаривать каменная глыба.

– Это я, – счастливым голоском пролепетала я. – Я в Париже.

– Ну, и как? – спросил он, почему-то ничуть не удивившись.

– Что – как?

– Как твои поклонники?

– Какие поклонники?! Вокруг одни генералы, – ответила я с несвойственной мне игривостью, граничащей с идиотизмом.

– Выйди на Пикадилли, – посоветовал он.

Пикадилли… призадумалась я. Разве это в Париже?

– Непременно, – пообещала я на всякий случай.

Только повесив трубку, мне удалось выскочить из Бермудского треугольника, парализующего мои временами вполне дееспособные мозги. В них наступила ясность. Я поняла, что он перепутал пляс Пигаль и Пикадилли.