Читать книгу Ибо однажды придёт к тебе шуршик… Фэнтези времён плаща и шпаги - Игорь Маслобойников - Страница 41

* * *

В трактире «Чёрная каракатица» от посетителей было душно. И хотя время неумолимо приближалось к полуночи, никто не спешил уходить. Впрочем, трактирщика это безусловно радовало, так как выливалось в звонкую монету. В центре заведения за двумя сдвинутыми столами завсегдатаи смачно резались в карты, а случайные посетители, сгрудившись за их спинами, трепали нервишки гаданиями: кто кого нахлобучит и на какие барыши? Особенно любопытствующих восхищал человек лет тридцати пяти в чёрном кожаном одеянии, что вот уже не одну партию оставался в выигрыше, а такого в «Чёрной каракатице» не случалось давненько, если вообще когда-либо имело место быть. Человека именовали Халвусом. Чудно́е имя уже не вызывало вопросов, а тем более насмешек, ибо те, кто преуспел в этом ранее, больше в трактире не появились. Шептались, конечно, что совпадения не случайны, однако здравомыслящие справедливо заключили, что имя чужеземца может быть сколь угодно странное, лишь бы человек был хороший, времена-де не спокойные, мало ли что могло приключиться с несдержанными на колкости… Длинный язык – причина многих несчастий в жизни! Не даром поговаривают: «Как аукнется, так и откликнется!». «Хороший человек» же за последние сутки неимоверно поднял популярность заведения. На него приходили посмотреть, как на диковину, а это говорит о человеке многое! После пиршества на королевском лугу, те, кто всё ещё крепко стоял на ногах и жаждал продолжения кутежа, поспешили в трактиры, дабы участить пульс, поднять внутренний градус и, конечно же, подразнить азарт!

Лошадь белой масти стояла во дворе трактира, понуро опустив голову, и размышляла о превратностях судьбы, что успели достаточно потрепать её. Перспектива обрести тёплое стойло и крепкую хозяйскую руку затиралась временем, отыскать же заботливых ушастых созданий казалось делом безнадёжным, и конца напастям, свалившимся на её холку, не предвиделось, так как из темноты вдруг вынырнули двое и, подойдя к коняге, принялись поглаживать её и похлопывать.

«Что же со мной не так?» – мрачно подумала несчастная, когда ладонь одного из незнакомцев погладила её круп.

– Вот, взгляни на это белое чудо! – сказал первый. – Именно о ней я и толкую тебе… Смотри, какая славная…

– Вижу… – отозвался второй. – Лошадёнка, что надо! Только больно приметная. Её не спрячешь, как иголку в стоге сена, а найдут – хлопот не оберёшься…

– При чём здесь хлопоты, Никитич?! Её хозяин второй вечер подряд режется здесь в карты. Лошадёнка же нарисовалась нынче вечером. Зуб даю: или кто-то продул её, или же он увёл красотку у какого-нибудь ротозея. По-любому, тут дело не чисто, а ты – катала, каких поискать… Нахлобучь его, и – дело в шляпе!

– И кто у нас такой везунчик?

Первый злоумышленник довольно хмыкнул и, подойдя к окну трактира, поманил второго:

– Иди сюда…

Катала остановился рядышком, и товарищ указал на одного из игроков за столом:

– Вон тот, в коже… Заряди ставку по максимуму. Пусть поставит на кон свою лошадёнку… Это на мелких ставках он герой, если же по-крупному – дрогнет…

– А коли не дрогнет?

– Тогда с ним поговорят наши ножички…

На игровом столе, меж тем, скопилась внушительная груда драгоценного металла. Даже при беглом взгляде смекнёшь не мешкая, что ставки нешуточные, от чего наблюдающие переглядывались тревожно, поджимая губы с угрюмой многозначительностью. Не даром в Святом писании, в книге притчей Соломоновых сказано: «Кроткое сердце – жизнь для тела, а зависть – гниль для костей.»

Таверна, меж тем, наполнилась напряжённой, звенящей тишиной, даже назойливая жирная муха слонялась над столом как-то особенно раздражающе.

В дальнем углу, стараясь не привлекать к себе внимания, сидел канцлер Будраш и с безучастным видом запивал вином жареного ягнёнка. Гвардеец, посланный им проследить за конокрадом, доложил, что искомый объект осел в трактире, пользующемся дурной репутацией, ибо гостеприимно распахивает двери для всякого сброда, а также лихого люда, предпочитающего заключать сомнительные сделки и проигрывать кровно нажитые. Кроме того, наблюдаемый имеет хорошо подвешенный язык, изъясняется грамотно, если не сказать изысканно, и что немаловажно, обожает азартные игры, так как тут же подсел к играющим, поставив на кон довольно приличную сумму, стало быть, с деньгами расстаётся легко, что не может не вызывать определённую настороженность…

– Рискну предположить, человек сей может иметь авторитет среди воровского мира, – подвёл черту гвардеец и, вытянувшись во фрунт, подчёркнуто щёлкнул каблуками, давая понять, что сведения на этом исчерпаны.

Столь живописный портрет заинтриговал тайного советника, решившего лично взглянуть на экстравагантную персону, дабы утвердиться в главном: подвела его чуйка или нет?

Тем временем, очередной разоритель семейного бюджета, расставшись с крупной суммой, покидал карточное ристалище под улюлюкание и аплодисменты. И все готовы были поздравить конокрада с триумфальной победой, а то, пожалуй, и в друзья набиться, дабы на халяву влить в себя горячительное, ибо победитель, отхватив приличный куш, впоследствии щедро проставлялся, так что везунчики кивали со знанием дела: широкой души человек!

Едва Халвус сгрёб выигрыш в кошель, как перед ним опустились кружка с пивом и тарелка с закусками. Однако, не успел он сделать глоток и сказать заветное: «Угощаю!», – как напротив него за стол грузно шлёпнулся очередной ловец удачи – Никитич. Швырнув в центр стола мешок с деньгами, он заявил:

– Играю на всё!

Оценив увесистый кошель, кто-то даже присвистнул, а таверна вновь притихла, предвкушая продолжение битвы.

Халвус отставил кружку в сторону, оценивающе взглянул на транжиру, кинул взгляд на свои барыши и понял, что несколько уступает в бюджете. На это Никитич улыбнулся и подзадорил:

– Ну, как, сравняешь? Есть деньги-то? А то могу одолжить…

На что конокрад лишь таинственно улыбнулся:

– Ставлю свою лошадь…

– Лошадь? – нахмурился наглец. – Обычно я играю на живые деньги.

– Тогда игры не будет… – Халвус поднялся из-за стола, чтобы пересесть и спокойно отужинать, но Никитич остановил его вопросом:

– Полагаешь, она, действительно, стоит денег? А то, может, и нет лошадёнки-то?

– А ты во двор прогуляйся и увидишь… Былой масти. Она там одна такая.

Катала подал знак товарищу, который тут же изобразил озабоченный вид, кивнул для солидности и метнулся к выходу, а возвернувшись, заявил утвердительно:

– Есть коняга. Масть белая… Хороших денег стоит.

Никитич выдержал вопросительную паузу, не сводя глаз с Халвуса, который, помедлив чуток, кивнул, принимая вызов.

– Кто сдаёт? – деловито осведомился катала.

Халвус вежливо развёл руками, приглашая соперника поступать на своё смотрение. Тогда Никитич отточенным движением сгрёб карты. Пальцы со знанием дела стали вертеть, кидать и перекидывать колоду то так, то эдак, что вызвало искреннее восхищение одних, крайнее любопытство других, однако, полую невозмутимость самого похитителя лошади белой масти. Пассы с картами могли смутить новичка, но не его, способного пустить пыль в глаза не менее эффектно.

Наконец, карты были розданы. Началась игра. Когда же в дело пошли козыри, Халвус внезапно схватил Никитича за рукав одной рукой, а другой жёстко прижал к столу его самодовольную физиономию, затем под разочарованное «У-у!», вынул из рукава толстяка пикового туза и показал его присутствующим.

– Ты не прав, приятель! Жаль, но это – туз! – объявил он, подчёркнуто сворачивая слова в стих, затем смачно щёлкнул картой по губам лжеца, от чего глазки последнего трусливо забегали в попытках оправдаться, и только тогда ослабил хватку.

Никитич оторвал щеку от стола и, брызгая слюной, забубнил скороговоркой:

– Успокойся, парень. Клянусь, это не то, что ты думаешь. Карта – только память о дружке. Недавно он погиб. Вот и таскаю её с собой. Прихоть, не более!

Халвус кивнул с пониманием, однако смял карту и бросил её в лицо игроку, от чего тот пошёл багровыми пятнами негодования. Швырнув же краплёнку конокрад поднялся и обратился к столпившимся у стола:

– Что ж, я растроган повестью такою. И всё-таки, мой друг, игра за мною… – он протянул руку и положил её на кошель обманщика.

Но катала порывисто накрыл руку везунчика своей пятернёй и заявил тоном довольно нагловатым для сложившейся ситуации:

– Может, переиграем?

Халвус улыбнулся:

– Охотно! Даже заключим пари. Ну, а покуда руку убери…

Стихоплётство Халвуса заметно раздражало толстяка, ибо было не понятно, к чему оно и чем может грозить в перспективе. Но что особенно выводило из себя, так это спокойствие чужеземца, одетого в кожаное, по комплекции, явно уступающего, но при этом такого невозмутимого и дерзкого. От переизбытка унижения у Никитича характерно задрожали мышцы переносицы.

– Не понимаю этот издевательский тон… – возмущённо хрипел он. – Ведь мы могли бы договориться?

На что Халвус лишь тяжело вздохнул. С подобным положением дел он сталкивался не раз, а потому, сойдя на прозаический стиль, произнёс чеканно, дабы вбить и без того очевидную истину в мозг неудачника:

– Никто не запрещает играть краплёными картами… – он широко развёл пальцы рук, лежащие на краю стола, в стороны, словно рысь, готовящаяся к прыжку. – Не умеешь без мухляжа – мухлюй, но мухлюй так, чтоб комар носа не подточил. А коли прокололся, проигрывай хотя бы с достоинством.

Но катала не прислушался к словам Халвуса, либо счёл их недостаточно убедительными, ибо в следующее мгновение стол был опрокинут вместе с картами, деньгами, так и не тронутым ужином, и в дело пошли кулаки. К шулеру присоединились разгорячённые игрой сотоварищи, послышался хруст костей и глухие удары по набитым хмелем тушкам. Конокрад без особого труда уложил бузотёров и обнажил шпагу. Присутствующие шарахнулись в стороны, образовав пустое пространство, в котором стоял Халвус со шпагой наперевес. Никитичу, ощупывающему собственную челюсть на прочность, ничего не оставалось, как последовать его примеру.

– Решительный жест! – улыбнулся Халвус и, бросив цепкий взгляд на присутствующих, невозмутимо поинтересовался: – Что ж, со словами или без?

– В каком смысле? – не опуская клинка, переспросил игрок.

– Ну… Я мог бы изобрести пару-тройку изящных шестистиший для удовольствия присутствующих и пообещать, к примеру, что заколю вас… скажем, в конце четвёртого шестистишия, дабы наш поединок не выглядел пошлым кровопролитием двух зарвавшихся мужланов. Желаете быть убитым?

– В каком смысле? – сбитый с толку не характерной для здешнего заведения вежливостью, катала никак не мог взять в толк, чего хочет от него чужеземец.

– Хотите, чтоб я проколол вам печень? Или, может быть, сердце? Если сердце – то сразу, и без мучений… – продолжал Халвус.

– Что он говорит? – нервничая всё более, переспросил игрок товарища.

– Спрашивает, как тебе лучше умереть? – пожимая растерянно плечами, ответил тот.

– Это я понял. Я не о том, к дьяволу! – видимо, тут нервы шулера окончательно сдали и, проревев по-медвежьи: – Буду я слушать его тарабарщину! – он бросился в атаку.

Конокрад эффектно перебросил шпагу в левую руку, проехался лезвием по лезвию шпаги нападающего, развернулся вокруг своей оси и отправил толстяка кубарем через подвернувшийся стол. Зазвенела посуда, послышалась брань, а вслед за нею – восторженные аплодисменты. Кто-то даже выкрикнул ставку на победителя, и его поддержали.

– Ставлю гривенник на пухлого! – проорал бас.

– Два – на чужеземца! – прохрипел баритон.

И оцепеневшая было толпа пришла в движение: зашуршали ассигнации, зазвенели монеты. Трактирщик распахнул шкаф и на́скоро мелом на его дверце обозначил две колонки: «Пухляк» и «Чужеземец», под которыми в геометрической прогрессии стали расти кругленькие суммы…