Читать книгу Преданные империей. Записки лейтенанта - Игорь Владимирович Котов - Страница 10

До того, как мы въехали в Кабул, на несколько дней остановились на аэродроме в Баграме, где базировались наша авиация: истребители и штурмовики. Там же располагались разведчики, ежедневно тренирующиеся в рукопашном бое. Было интересно наблюдать за ними, упорно отрабатывающими тот или иной прием каратэ. Их гортанные крики пугали птиц на несколько километров вокруг.

В полку, в Алма-ате, нас, занимающихся каратэ было человек пять. Одного из них – начальника финансовой службы помню до сих пор. Это был капитан. Статный. Умный. Интересный собеседник. Не знаю, по какой причине, но он оказался в том месте, где МИ-8 потерпел катастрофу в этом самом Баграме. Лопастями ему перебило обе ноги. Рядом пострадало еще несколько бойцов и офицеров. И это все, потери не боевые, к тому времени превышающие боевые раза в два.

Он и еще один парень из второго батальона вместе со мной ходили на тренировки в СКА в Алма-Ате. Тогда мне казалось, что я прикоснулся к одной из тайн века. На третьей тренировке меня пригласил в свою личную группу сен-сей – тренер, имеющий коричневый пояс, для меня – вершина боевого искусства. До одури отрабатывая ката, я и в мыслях не держал, что когда-то сам стану учителем по боевым искусствам. Буду тренировать в Японии и Венгрии, Грузии и России, отдав этому делу более 35 лет своей жизни. И всегда знал, что умение жестко бить нам, русским пацанам, пригодится.

Но мы отвлеклись….

Остановились мы у въезда в город Кабул, там, где ранее располагались королевские конюшни. У подножья горы. С видом на Дворец Амина. Расставили палатки. Стали обживаться. Думали надолго, а оказалось – на месяц с небольшим. Но и этого времени было достаточно, чтобы не только прийти в себя, но и более внимательно рассмотреть страну, которую оккупировали, или, как говорили тогда – выполняли интернациональный долг.

После севера, где жизнь сохранилась на уровне каменного века, столица отличалась особым восточным шармом. Пехоте запрещали высовываться из брони, но во время марша минометчики имели преимущество в обзоре внешнего мира. Современные магазины с аппаратурой, от которой захватывало дух. Телевизоры, видеокасеттники, комбайны… По сравнению с нашими «Электрониками» местные «Шарпы» представлялись вершиной технологии. Ой, мама! Джинсы!!! Синие, черные, красные, голубые, зеленые! Рубашки военного образца, гражданские, хаки, черные, с лейблами, и без. Мадэ ин США, мадэ ин Джапан. Мама – держи меня!

Когда-то Кабул называли Парижем Востока. И мы побывали в самом его центре. Там, где индусы торговали электроникой.

Часы! Сейки! Из золота. Из бронзы. Из алюминия. Из чугуна. Кварцевые. С бриллиантами. С арабскими цифрами. Без цифр. Электронные. Механические. С автозаводкой. Без заводки. Голова шла кругом. Однажды остановившись у одного из таких магазинов, проторчали в нем более часа, с трудом оторвав взгляд от сверкающих витрин капитализма. Полученная, пиздюлина от Князева, за опоздание была компенсирована приобретенными положительными эмоциями.

Встречали нас индусы, а они в Кабуле, как евреи в России – сейчас, вся торговля и финансы у них в руках, радушно. С уважением. Думая, что мы и будем их настоящими покупателями. В принципе, думать никому не запрещено. Мало что знающие об СССР, им казалось, что они видят перед собой не шайку бандитов – небритых, грязных и с оружием наперевес, а сильнейшую армию мира. Но вся печать была в том, что и мы также считали.

Проблемы начались после того, как несколько советских солдат силой оружия откровенно раскулачили пару лавок с ширпотребом. На Востоке слухи расходятся со скоростью пули, выпущенной из ствола. Фактов столь отвратительного поведения интернационалистов было столько, что практически вся столица Афганистана вышла на демонстрации против ввода Советских войск. Но они опоздали. Человека, который подписал воззвание к нашему Правительству, мы уже отправили на тот свет, где его приютил Аллах.

Именно поступки интернационалистов (в основном грабежи) стали той каплей, которая заставила выйти всю страну на улицы в марте – апреле 1980 года, протестуя против освободителей, так сказать, пришедших наказать коммунистическую партию неправильной ориентации.

Полиция, обученная в СССР, жестоко подавила выступления. Нам зачитали Приказ Главкома о запрете появляться в городе без особой нужды. А если и появлялись, то исключительно по-боевому, с задраенными люками. Случаи мародерства усиленно замалчивались, стыдливо называя их единичными случаями. Но смею заверить, что случаи были далеко не единичными. Убивали торговцев. Грабили лавки. Заставляли отдавать напитки: «фанту» «колу». Глумились, как считали нужным. Ведь, сильнейшая армия в мире! Помните?

Место, где мы расположились, называлось «королевскими конюшнями», именно в этом районе стояли конюшни с лошадьми руководителей Афганистана. Конечно тогда, дворец выглядел иначе. Даже издалека он скорее напоминал «дом Павлова» из истории Великой Отечественной войны. Пустые глазницы окон, стены в следах от пуль, рваные газеты и запах говна.

Шел дождь. Начиналось время муссонов. Конец февраля. Работа не тяготила. Призыв, недавно прибывший из СССР, спал в палатках, а обязательные политинформации, проводимые офицерами батареи, заканчивались не начавшись. Газеты вызывали если не смех, то точно недопонимание. Оказывается, мы сажаем в Афганистане яблоки.

Не важно…

Главное – мы живы. И также ничего и никого не боимся. Презрительно относимся к Смерти, которая уже отметила свои очередные жертвы. С утра до ночи играем в карты. Карты и нарды. Выигрывает, как правило, прапорщик Акимов Лёша. Почти всегда. Меня это бесит. Солдаты спят. Часть из них несет боевое дежурство. Ночами уже страшно. Земля полнится слухами.

«Слышали, басмачи зарезали наряд?». Духами ИХ назовут журналисты. Года через два. Ныне «духами» мы кличем истощенных солдат, до того худых, что те напоминают божий дух. Для нас ОНИ «басмачи» или «душманы».

Однажды побывал на горе, где стоял Дворец Амина. Весь в следах от автоматных и пулеметных пуль. Пусто. Некогда красивейший дворец, построенный шахом Даудом, представлял собой печальное зрелище. На полу сломанная мебель. Обрывки бумаги. Почти во всех углах насрано. Вонь ужасающая. Мухи размером с воробьев.

Группа КГБ, взявшая дворец, побывала у нас в полку. Я видел несколько человек в песчаных комбинезонах. Двое были ранены. Один в руку. Он о чем-то говорил с Переваловым. Подойти и расспросить не хватило мужества. О них говорили как о легендарных личностях. Так оно и было. Легендарный спецназ КГБ СССР «Альфа». До этого момента о них никто не слышал. Никогда.

При более чем стократном преимуществе противника в живой силе, им удалось взять Дворец практически без потерь. Оставлю за бортом моральный аспект операции. Остановлюсь на боевом. Поверьте человеку, который дрался в окружении, побывал в плену, бежал, знает изнутри каково это – драться с превосходящим врагом. Так вот. Это действительно походило на Подвиг. Именно так. С большой буквы.

А в это время командир полка Смирнов О. Е., расписывал «подвиги» уже своих подразделений, для представления на значок «Гвардия». Что он там написал – не знаю. Но скорее всего писанина сия, была состряпана на основе тех «боевых донесений», какими подавались такими выдающимися интернационалистами 186 МСП, как капитан Косинов и капитан Князев.

Тем временем обустройство жильем в Кабуле продолжалось. Где-то, через неделю, всем зачитали приказ, о том, что на базе нашего полка сформирована 66 отдельная бригада. Еще через пару дней прибыл десантно-штурмовой батальон, влившийся в полк. Как водка в глотку майора Китова. Прибыл ракетный дивизион. И началось переформирование по-взрослому.

Партизаны, выполнившие свою миссию, покидали подразделение. На прощание их всех построили, поблагодарили за службу Родине и отобрали все, чем они обжились на севере страны. Куча ногтерезок, пластиковые карты, еще какой-то хлам – мечта Князева, перекочевали в его карманы. Командир, же бригады, Смирнов всех особо предупредил о запрете перевоза добытого в боях товара, на территорию СССР. Один из самых вовремя данных приказов за всю мою службу в советской армии.

Раскулачивание шло не только по вертикали и горизонтали, но и в глубину. Залезая партизанам в очко по самый локоть. Не спрятали ли они там, суки, нечто такое, что могло бы радовать глаз и здесь. Командиры, как могли, выполняли интернациональный долг.

Еще спустя сутки, стало прибывать новое пополнение, которое и взвалило на себя основное бремя войны. Из тех ребят, что пришли в мой взвод, только рядового Деревенченко отправили назад без ранений, но он получил страшнейшую психологическую травму – потерял 11 мая 1980 года родного брата. Остальные погибли. Практически все. Пушечное мясо войны.

За житейской суетой, сформировали наконец 66 бригаду, о которой сейчас все говорят с повышенными (минорными) интонациями, но здесь не все так однозначно, ибо ТО время представляло собой временем профанаций, недоговорок и откровенной лжи. Лишь сейчас у нас открываются глаза на тот период, которому мы все служили. Как могли.

Если с пехотой все было вроде понятно, то с ДШБ, возникшая ниоткуда – полная муть. Кто такие? Откуда пришли? А не ошиблись случаем? Точно в 66 бригаду?

– Здорова, ты откуда?

– Десантно-штурмовой батальон…

– А как зовут?

– Саня.

– А меня Игорь. Я из первого. Слушай, а к вам можно перевестись?

– Не знаю, надо поговорить с комбатом.

– Поможет?

– Не знаю. У нас некомплект. Ты поговори. А что, хочешь к нам?

– Да не против. Мои пидарасты надоели. А ты с какого училища?

– Коломенское, а ты?

– ТВАККУ.

– Тбилиси?

– Точно.

Саша Суровцев (убит 11 мая 1980 года) из ДШБ сразу понравился мне, ибо был мой одногодка. И также – артиллерист. Миниметчик, хотя поговорку, курица – не птица, минометчик – не артиллерист нам обоим была знакома. Это был спокойный парень, довольно крепкий. С открытым лицом, и такой же душой.

Почти каждый вечер мы встречались, чтобы поболтать о том и сём. Он расспрашивал о войне на севере, я как мог – отвечал. Гоняли анекдоты, я – про десантуру, он – про минометчиков.

Однажды он пришел в палатку, где располагались офицеры минометчики, под вечер, часов в шесть, когда темень практически заволокла окружающий мир тугим полотном.

– Игорь, выйди…

– А, здорово Сань, сейчас, – отпросившись у Князева, я через секунду уже стоял с другом. В Афгане дружба завязывалась мгновенно.

– Держи…, – в руках он сжимал две красивые банки с надписью «beer».

– Что это?

– Открывается вот так, – он ловким движением правой руки вскрыл одну из банок, из которой повалила белая, густая пена.

– Пиво?

– Ну…

– Откуда?

– Трофеи, – рассмеялся лейтенант Суровцев, – пошли поболтаем.

Мы нашли место, где нам никто не мешал. За палаткой на ящике от снарядов или мин. Уже не помню. Говорили мы часов до двенадцати, пока на небе не зажегся желтый фонарь луны. Он рассказывал о своей семье, отце, который служил в Коломенском училище на какой-то там кафедре, и матери. О девушке. Я рассказывал об отце, городе, где жил и учился. Об училище.

Наша дружба продолжалась почти три месяца. И закончилась 11 мая 1980 года в 9 часов 33 минуты.

Память, это такая тварь, которая проникает в тебя на время, а остается на всю жизнь.

Тем временем муссон, о котором так часто говорили замполиты, начался. Лило, как помню, недели две с редкими перерывами на обед. Днем бойцы делали то, что умели лучше всего – спали. Офицеры получали вводные, и тоже спали. До вводных, после вводных, а некоторые и вместо вводных. Я о себе.

Вечерами коротали время в турнирах. Опять играли в нарды. В длинную. На вылет. Я надирал жопы практически всем. Рука была набита еще в закавказском военном округе. Я – же из Тбилиси, помните? Позднее в карты. Здесь рулил Леша Акимов, набивший руку на целине.

Боевая работа практически не велась. Принимали пополнение. Размещали. Знакомились. Дедовщина разрасталась как раковая опухоль. Партизаны ушли, и на новеньких началась охота. Нет, не били, но «ездили» на них все старики или дедушки Советской Армии, как заправские ковбои из вестернов на лошадях.

Этот день походил на все предыдущие, как сиамские близнецы друг на друга. Помню, день стоял необычно солнечный. Дождь выдохся, как бегущий по барханам с ворованным чемоданом чужого добра прапорщик Шатилов. Часы показывали одиннадцать по местному времени. Я только вышел из палатки, и собирался сходить еще раз в Дворец Амина на гору, с надеждой найти что-нибудь там, чего возможно не нашли тысячи наших людей в форме до меня. Но, к сожалению, там можно было найти только говно. Это в традициях советской армии. Говорят, в Берлине в 1945 году, уже 11 мая в Рейхстаг невозможно было войти, не зажав нос.

– Товарищ лейтенант, где найти командира батальона?

Я обернулся. На меня смотрел высокий, выше, чем я, старший лейтенант в зимнем обмундировании и начищенных, до блеска, сапогах. Сбоку висела офицерская сумка (так у нас давно не ходили, а также давно не чистили сапог до такого состояния). Судя по разрезу глаз – не японец. И не китаец. Значит – наш: казах или киргиз.

– Тебе в ту палатку…

– Не тебе, а вам, – спокойно и весомо поправил меня не японец, и не китаец.

– Извините, – мгновенно сдулся я, и кажется, покраснел, – товарищ старший лейтенант.

– Прощаю. Комбатом Перевалов?

– Так точно, товарищ старший лейтенант.

– А вы откуда?

– Из миномётной батареи лейтенант Котов, – отрапортовал я, вытянувшись в струнку и неумело козырнул правой рукой. Получилось не очень. Но зная, что стою перед будущим Начальником Генерального Штаба Киргизкой Армии, вытянулся бы еще выше. И это откровенная лесть, чтобы кто чего не подумал.

– Вольно, лейтенант, меня зовут Алик, а тебя?

– Бля…, – я мгновенно расстроился, поняв подвох.

– Это мама так тебя назвала?

– Нет, Игорь. Меня зовут Игорь, ну ты…

– Я командир взвода. А куда? – Перевалов скажет. Ну, пока.

– Пока, Алик.

Это был Алик Бейшенович Мамыркулов – один из выдающихся людей 66 бригады, с кем меня связала жизнь. Спасибо Афганистану. Сильная личность. Настолько сильная, что его полное пренебрежение к смерти напоминало игру. Нет, он боялся смерти, боялся. Будем откровенны до конца. Но она боялась его еще больше.

На сколько помню, он ни разу не повышал голос, нет, вру, один раз кажется с майором Китовым – хамом №1 первого батальона, при разговоре повысил тон. И говорил настолько резко, что заставил таки это хамло обращаться к нему строго по уставу, и исключительно на «вы». Случилось это на Джелалабадском аэродроме у полевой кухни. Году эдак в 1981, если не изменяет память.

Он обладал особым даром общения с людьми, заставляя их тянуться к нему. Помню типичный эпизод. Это случилось на территории Джелалабадского аэропорта, который мы охраняли. У одного моего солдата завелись часы. Не простые, хотя и не золотые. Так, СЕЙКО. Ничего особенного. Но именно такие, какие мне всегда хотелось иметь.

Пользуясь властью и статусом, я отобрал часы у бойца, так этот солдат побежал жаловаться не командиру батареи, который в конце концов взял бы их себе, а Алику Мамыркулову. В роту, которая стояла на другом конце аэропорта. В другое подразделение.

Пришлось отдать, как помню, после фразы Алика.

– Надо отдать.

Он не давил на меня, не требовал. Он просто одной нейтральной фразой расставил все фигуры на доске, указав каждой свой путь. Просто и гениально. Как все команды, которые он давал в бою. Работать в горах с ним было сплошное удовольствие. Как и со всей третьей ротой. Один капитан Какимбаев чего стоил. А про лейтенанта Семикова пока смолчу. Его время не наступило.

Думаю, если бы мне пришлось расписывать эпитеты третьей роте, то мне пришлось потратить как минимум несколько десятков листов в этой книге, чтобы описать каждого офицера и прапорщика отдельно. И это тоже лесть. Лесть людям, которых уважаешь. До сих пор.

Если честно, у меня складывалось впечатление, что командир 66 бригады так, по настоящему, и не узнал всех своих офицеров. Их лучшие и худшие стороны. Из чего они состоят, чем дышат и чем живут. Безусловно, он не был Наполеоном, знавшим всех своих гвардейцев по именам. И конечно не знал своих солдат как Македонский, хотя и побывал на том же маршруте, что и Великий Александр. До сих пор он вспоминает только штабных офицеров и командиров батальонов, практически не помня командиров рот или взводов. Не говоря про солдат и сержантов. Иначе, не было бы таких ляпсусов с наградными листами, некоторые из которых просто визжали: кого награждаете, идиоты!