Читать книгу Преданные империей. Записки лейтенанта - Игорь Владимирович Котов - Страница 4

Если кратко – самый пьяный марш в моей офицерской биографии, хотя и не длинной, но наполненной такими сочными событиями, что вполне мог сойти год за три. Как на фронте. Пили все. Партизаны, призванные из запаса, чтобы утопить свой ужас, офицеры – потому так принято и потому что тоже не уютно, ибо алкоголь стирал грань между чувством долгом и страхом настолько сильно, что страх погружался в долг также быстро, как долг в страх. Солдаты срочники пили втихарика, и в основном старослужащие, но последних, ловили и пинали сапогами, не отходя от кассы, там же, в поезде. До полного протрезвления. Как правило, в тамбуре. Под лекцию замполитов. Стараясь не оставлять следов. Ни на лице, ни на жопе.

Страшное происходило тогда, когда литерный состав останавливался перед переездами на пару минут. Если неподалеку маячил сельпо – его брали штурмом, вычищая прилавки до зеркального блеска. Магазины делали месячный оборот за пару часов. Лишая водки – тьфу, какой водки? – «Солнцедара» – креплёного вина, которое продавалась везде, куда ни кинь глаз. По слухам, если после выпитой бутылки солнечного напитка помочиться на забор, от него останутся одни гвозди. Покупали, как правило, все что горит. Еще более страшным было видеть, как шатающиеся от алкоголя партизаны, успевавшие за столько короткие сроки приложиться к горлышку, запрыгивали на ходу в поезд, держа в обеих руках по несколько бутылок. Если бы кто-то попал под колеса, одной смертью бы это не закончилось.

Тогда пронесло…

Я стоял в тамбуре, контролируя выбежавших в ближайший магазин партизан из миномётной батареи, лишь на пару секунд застывшему перед семафором. И тут состав дернуло, заставив схватиться за поручни, и стал набирать скорость.

– Товарищ лейтенант, помоги, – бегущий за тронувшимся вагоном партизан из пехоты сжимал четыре бутылки по две в руке, и попасть в поезд мог лишь по теории вероятности. Это был уже не трезвый, но пока не пьяный боец лет тридцати пяти с брюшком, напоминающий борцов сумо. Есть такая борьба в Японии – побеждает тот, у кого больше пузо.

– Давай….

Он протянул мне бутылку, что позволило ему ухватиться кистью за поручень набирающего обороты вагона. Когда сапоги коснулись подножки, он перевел дух.

– Ну, бля, думал мне писец – это такая птица. Спасибо, товарищ лейтенант…, – проговорил он, как вдохнул, чувствуя себя победителем как минимум чемпионата Мира по бегу за поездами.

– Ладно. Поосторожней с этим, – я указал на бутылки. – Чтоб комбат не накрыл.

– А вы не будете?

Я покачал головой. Не люблю спиртное. Пока. Еще жив. Но неожиданный толчок в спину заставил обернуться. Толкнувший меня боец, друг почти отставшего от поезда, кого-то мне напомнил. Ну конечно, это был парень из Алма-Аты, казах, который врезал мне в челюсть пару месяцев назад. В ватнике его было узнать трудно. Но мне удалось. По глазам, такими же, как тогда. С поволокой начинающего алкоголика.

– Лейтенант! Я тебя сразу признал. Как звать? – его радости от встречи со мной и принятого алкоголя не было предела. В какой-то момент, мне показалось, что он был готов пуститься в пляс, который остановил мой строгий ответ.

– Лейтенант Котов.

На мгновение, он замер, но видя, что я не собираюсь продолжать, расслабился.

– Слушай, а ты мне тогда здорово заехал. Уважаю… Колян, помнишь я рассказывал, как мне въехал по роже офицер?

Колян, тот, что догнал поезд, уважительно осмотрел меня с ног до головы. Судя по интонации, офицеры нашей части никогда ему не напоминали 28 панфиловцев.

– Это он, точно говорю. Тащи лейтенанта к нам. За знакомство… А? – умоляюще, посмотрел он в мои глаза, а я в его. И все понял.

– Ладно. Пошли, – это был мой первый стакан вермута в жизни. С тех пор я его не пил, не пью и пить не буду, даже в том случае, если замучит жажда. Лучше ослиную мочу. Говорят, если после пьянки вермутом помочиться на деревянный забор, от него останутся только гвозди.

Позднее говорили, что кто-то из партизан отстал от состава. Приписанный к первой роте, его, судя по слухам, через месяц судили за дезертирство. Получил пять лет. Считай, не боевая потеря. Третья по счету. Двоих задавило при погрузке бронетехники в полку. Сколько еще будет таких ненужных потерь? Ровно столько, сколько необходимо для получения подразделению «Ордена Ленина», а кое-кому и генеральского звания. Но тогда я об этом не догадывался.

Поговорив с партизанами о бабах, драке и пьянках, я вернулся в свой офицерский вагон чуть навеселе, но никто вида не подал. И сразу завалился спать.

Вечерело. Под стук колес слипались глаза. Мое место – на второй полке. Внизу Князев и гости из первой роты. Косинов, Шорников, и конечно прапорщик Шатилов, которого определили в батарею по его же просьбе. Ибо они с Князевым давно были, как Чук и Гек. Неразделимые сиамские близнецы на фундаменте алкоголизма и воровства армейского имущества. Дробный перестук колес тянул на дно сновидений. Там во сне, я шел наперевес с красным знаменем и криком «ура» сбивал наземь охамевших фашистов. Бежал в штыковую атаку, поднимая за собой десяток бойцов. Визжал, протыкая их штыком насквозь.

– Эй, Котов, хвати орать…, – доносится снизу.

О, это Князев. Ладно. Не буду. Ибо фашистом мы все равно победим. А пока за окном мелькает Казахская степь, ровная как наши мысли, бесконечная, как служба. Сквозь которые слышатся голоса.

– Давай, чтоб все вернулись живыми, – капитан Вова Косинов поднял стакан, наполовину пустой, и чокнулся с Князевым, Шорниковым и Шатиловым.

– Давай…

Лет, эдак, за сорок. Высокий. Прапорщик Шатилов – старшина батареи обладал странной походкой, какую приобретает человек всю жизнь таскающий тяжелые мешки. Мне не нравилось, что он нещадно обирал солдатиков в дни получки, которые не могли огрызнуться. Но сделать ничего не мог. Себе в помощники – каптёрщиком, взял такого же, как сам вора. Отбирать деньги у солдат – не самая прибыльная статья дохода, но она гарантировала ежевечерние пьянки с участием почетных гостей первой роты. Ну, право, не из собственной зарплаты же покупать алкоголь, чтобы напоить капитана Косинова?

Этот прапорщик все делал из подволь. Что б было меньше шума. Всегда заставлял, уже в Афганистане, расписываться бойцов перед операциями в денежной ведомости, но никогда не раздавал деньги, разумно считая, что кто-то до получки не доживет. Делился с Князевым. Поровну. Один труп – 50 на 50. Всё честно. «По офицерский».

М-да… Этих так и тянуло друг к другу. Как двух вампиров, сосущих друг у друга.

Но, кажется, я тороплю события…. Ибо самое интересное впереди, но то, что происходит сейчас, позднее журналисты назовут «делали историю», но мне на неё тогда было наплевать.

Мне не наливали не потому, что спортсмен, просто кто-то в подразделении должен быть трезвым. В этот момент состав качнуло, и часть водки вылилась на стол, но бравый капитан Косинов не растерялся, и мгновенно слизал маленькую лужицу со стола, и лишь затем влил в глотку то, что осталось в стакане.

– За Брежнева!

– За Родину!

Звуки работающих глоток, перекачивающих белую жидкость в желудок, на некоторое время заполнили относительную тишину кубрика. Закусили белым хлебом, густо помазанным баклажаньей икрой синеватого цвета. Хорошо!

Не проходило и дня, чтобы эта четверка не пила. Пили много и сразу. Не закусывая. Топя страх в стакане с водкой или вином. Пьянки сопровождались обильным курением. Просто не продохнуть. Лично для меня тот марш обернулся, как для Джордано Бруно – костром, иначе – пыткой. Именно в те моменты я понимал, какого было евреям в Освенциме.

В соседнем вагоне расположилось батальонное командование с прислугой. Шестерки из числа рядовых спали в соседнее купе, стараясь всегда быть под рукой. Были они хамоваты, опрятны, высокомерны и слово «солдат» с натяжкой подходил к ним, скорее – жополизы. Их боялись и ненавидели. За близость к начальству. За безукоризненную чистоту одежды. Эти легко меняли фразы в боевых приказах, а также одну фамилию на другую. Как правило – на свою. Если приказы были о наградах.

Командир первого батальона капитан Перевалов, высокий и сильный мужик, по информации капитана Князева не кончал военного училища, но оставшийся в армии по призванию души, был человеком решительный, физически крепким, с приятным лицом и разумным слогом, отдавал приказы четко, с уважением к подчиненным. Не опускался до матерного оскорбления, даже в критические моменты жизни. В общем, был офицером толковым. Позднее я узнал, что был он той самой «военной костью», о которой любят посудачить историки, профессиональным военным. Я помню, с каким уважением он пожал мою и старшего лейтенанта Володи Кондратенкова ладонь, уже в Афганистане в районе Асадабада, недалеко от границы с Пакистаном, когда мы со своими бойцами уходили на операцию по захвату душманов, которые (по данным разведки) должны были в ночь пройти по тропе, ведущей к границе. Куда мы все сейчас, в общем-то, и направлялись.

Когда батальон стоял в Алма-Ате, единственный из старших офицеров мог поставить на место и Князева, и Косинова – двух батальонных старожил, впрочем, второй был более смекалист, а первый, как мне казалось, всего лишь хотел, пия водку сачкануть от фронта. Не удалось, хотя некоторым прапорам из части везло. Ту очередную пьянку Князева Перевалов предотвратил, выломав ногой двери каптерки, за которой укрылся уже «тёплый» командир минометной батареи, только-только вскрывший очередную бутылку с водкой, но успевший основательно приложиться к горлышку.

Это один из немногих старших офицеров, с кем встреча была бы для меня приятна.

Как и все батальоны советского периода, первый состоял из трех рот, минометной батареи, хозяйственного взвода, взвода АГС, штаба батальона. Штат военного времени составлял почти 400 человек личного состава, кучу вооружения и техники, офицерский корпус, включающий (дай Бог памяти) более 20 человек, в том числе и прапорщиков.

Загрузившись в эшелон, 27 декабря 1979 года мы тронулись в путь длинной в жизнь, не предполагая, что большинство из нас или погибнет в бою, или получит ранения, или… да что говорить. Но, ни один не сможет вернуться к мирной жизни, и до самой встречи со старухой Смертью будет помнить те годы так, словно они пронеслись перед глазами лишь вчера, как самые лучшие в жизни.

Это было славное время. Время больших надежд и приключений. Великой дружбы и братства. Время ожиданий и свершений. Чудное время молодости. Мы все жили ожиданием чего-то великого, в котором наши имена займут достойную строчку в истории страны, мы верили в удачу и наши вооружённые силы, в Брежнева и наше Правительство. В Министра обороны и советский народ, названный после Великой отечественной – победителем. Мы все были частью того народа.

Литерный, пронзая пространство, мчался к своему финалу. На редких остановках толпы неконтролируемых «партизан» мчались в магазины, запасаясь водкой, пивом и кагором, от чего дух в вагонах стоял настолько терпкий, что без противогаза к личному составу практический не пробраться.

Призванные на военную службу резервисты, окончательно забывшие на гражданке что такое дисциплина. Чем-то, напоминая армию батьки Махно времен Гражданской войны – немного озверевшие, чуть пьяные, абсолютно неконтролируемые и безрассудно храбрые, они могли бы стать тем стержнем, который поставит на колени любое государство, вставшее на нашем пути к миру. Но пробыли они в Афганистане не более двух месяцев. Чем спасли его от полного разграбления.

В нашем закутке пьянка давно стала частью этого путешествия. И старший лейтенант Шорников, и капитан Косинов с удовольствием распивая очередной пузырь, делились мыслями по конечному пункту, все чаще останавливаясь именно на Афганистане, как наиболее приемлемой части планеты, где присутствие советских войск была крайне необходима. Но тут разразилась революция в Иране, и мысли мгновенно перекочевали в ту сторону.

Командир первой роты Косинов. Нахальный, как всякий офицер, пересидевший на своем месте три срока, чем-то смахивая на гусара Екатерининских времен или на поручика Ржевского из анекдотов, знал все, о чем бы его не спросили. Ему не откажешь в смелости, но вот с правдивостью и совестью он не дружил. В общем, настоящий барон Мюнхаузен из Казахстана, и даже чем-то был на него похож.

Роста не более 175, сухой и подвижный, из него мог получиться хороший артист цирка, после стакана алкоголя рвался в ротный вагон с бойцами изображать интенсивную работу. Делал замечания. Ставил задачи. Отменял ранее поставленные задачи. Солдаты таких любили. Если откровенно, его забота о бойцах впечатляла. Для них он был и отцом, и матерью, и тещей, и дедушкой с бабушкой и братом и сватом, и милицией, и прокуратурой, и судом Линча. В одном флаконе.

И очень хотел получить медаль или орден. Лучше второе и побольше, некоторым, и ему тоже, это удалось.

Начальником штаба батальона служил старший лейтенант Олейнич (прозвище Олень) и этим все сказано. В дальнейшем стал комбатом и капитаном. Ничего примечательного. Ничего выдающегося. Армейская серость. Не все его любили, да и я, как помню, не слишком его уважал.

А вот зампотех батальона был человеком неординарным (в худшем понимании этого слова). Таких редких зубов, как у него, я не видел даже в фильмах про вампиров. Был страшен не в гневе, а своей улыбкой. Мог выпить литр водки и не моргнуть глазом. Пил. Много. В одиночку и в паре. Любил падать на «хвост». Майор Титов Виктор Никитович обладал всеми чертами приближающегося дебилизма. Но Советской Армии именно такие зампотехи и были нужны. Прямые, как траектория полета лома в безвоздушном пространстве. Свирепые, как зомби.

Когда в Алма-Ате я принес ему список необходимых запчастей к ГАЗ-66, он внимательно прочитал его и, положив перед собой на стол, сказал:

– К завтрашнему дню чтобы все было, – уставился на меня, так, как это умеет только он. Баранам следовало поучиться.

– А где я их возьму, – удивился я.

– А мне по фу-фу. Иди на базар и покупай на зарплату.

Следующим в списке числился замполит Киселев. Имени не помню. По званию, по-моему – капитан. И всё. Отличился один раз под Тулуканом. Ловко изменив приказ командира батальона Перевалова о награде. Но об этом позднее.

Иванников Николай – старший лейтенант. Командир взвода АГС. Огромный и физический сильный мужик. Именно мужик. На таких – держится армия. Такие, стоят до конца. Такие, умирают с улыбкой на глазах. Был ранен в ногу в районе Тулукуна (север Афганистана). Отправлен в Союз, так и не повоевав по настоящему.

Гапаненок Витя. Старший лейтенант. Человек подвижный в кости. Смелый, до безумия. За 6 месяцев боев, из командира взвода стал командиром разведывательной роты 66 бригады. Под Тулуканом уничтожил во встречном бою более 50 бандитов, был приставлен к званию Героя Советского Союза. Не получил. Жаль. Человек выдающийся. Хитрый. Умелый. Неординарный (в лучшем понимании этого слова).

Именно он впервые стал переодевать своих разведчиков в душманскую одежду, отчего было удивительно видеть духов с автоматами, разгуливающими посреди плаца.

Лейтенант Игорь Свинухов. Замполит второй роты. Смел и честен. Сейчас полковник. Уволился. Единственный в моей жизни замполит, кого можно назвать ЧЕЛОВЕКОМ со всеми большими буквами в слове.

Старший лейтенант Кондратенков Володя. Прозвище – Кондрат. Русский мужик из былинных сказок. Смел, мужественен. Бал ранен в голову, но сохранил ясность мысли. Красив по своему. Был любим бабами из медроты. Работая с ним, всегда можно было быть спокойным. Не подведет. Выдюжит. Поможет в беде. Никогда не терял присутствия духа. Единственный раз я заметил в его глазах слезы, когда его девчонка из медицинских сестер погибла, перевернувшись на машине. В Афгане.

Сергей Заколодяжный по прозвищу Зэк. Старший лейтенант. Смел, решителен. Но, по моему, сейчас излишне замкнут. Не знаю, как сложилась его жизнь после Афгана, но уверен, он честно выполнял свой долг офицера. А тогда он показался мне если не хлюпиком, то уж точно паникером. Рад, что ошибся. Такому жизнь я —бы доверил. Вот только жаль, что он умер, так и не прочитав эти воспоминания.

Старший лейтенант Солод. Об этом говорить не хочется. Есть причины.

Капитан Какимбаев – командир третьей роты личность если не выдающаяся, то близко к ней стоящая. Говорил быстро, переходя в запале на казахский язык, отчего было непонятно, толи хвалит тебя, толи ругает. Пожалуй, лучший командир роты на тот период, когда я служил в первом батальоне.

Прапорщик Кикилев – шеф-повар батальона, иначе начхозчасти. Отвечал за питание и другие хозяйственные работы в батальоне. Мужиком был неплохим. Хоть и толстым. Но, такова работа.

Одного из взводных 1 роты Игоря Баранова помню до сих пор. Он умер в 2008 году. Он до конца жизни считал меня человеком, спасшим его жизнь. 11 мая 1980 года. Но об этом позже.

Замполит 1 роты – старший лейтенант Шорников. Коля был хорошим парнем. И хорошим замполитом. Спокойным, вдумчивым. Порядочным. Семейным. В драках не участвовал. Пил, как правило, с Князевым и Косиновым. С ним было приятно поговорить. И внешне он был человеком приятным в общении. Но он не был воином. Бойцом. Человеком мужественным, готовым на самопожертвование. Жаль.

Именно в трудной ситуации проявляются качества человека, которые в обыденной жизни скрыты для постороннего глаза. Смелость или трусость. Мужество или страх. Твердость или слабость. Бой, он как лакмусовая бумажка, показывает, чего человек стоит. И стоит ли. Ни профессия, ни образование не влияет на его сущность. Это или дано природой, или нет.

Можно всю жизнь изучать боевые искусства, но не стать бойцом. По-японски – самураем. Пытаясь понить, всю суть этого слова, я считал, что, изучая единоборства все же можно превратиться в самурая. Но при одном условии. Если пройдещь горнило войны. Спустя десятки лет утверждаю. Только если… И не иначе.

Позднее, уже в других горах, я встречал таких садистов, что от одного их вида кровь стыла в жилах. Однажды на моих глазах зарезали человека. Резали долго. Около часа. Только потому, что он был иной национальности. Человек, зарезавший другого, по специальности, был рабочим. То ли слесарь, то ли токарь с 6 механического завода, стоящего рядом с метро Дидубе в г. Тбилиси. Так случилось, что я проходил на этом заводе практику после окончания профтех училища в 1975 году.

Да, не профессия красит человека, а деяния его. К чему это я… А к тому, что путь, по которому ты шагаешь по жизни, мне кажется, предрешен свыше. Не обязательно призвание быть офицером – значит, стать воином. Среди этой среды много трусов, подонков, да и просто сволочей. Как и в среде любых других человеческих сообществ. Главное, что у тебя внутри. Из чего ты замешан. Насколько чиста твоя Совесть.

Не удивляйся, если тот, кто смотрит на тебя с высоты, порой откровенно издевается над тобой, бросая в ту или иную заварушку, и наблюдает, как ты оттуда выберешься. Это карма, как говорят индусы.

Да! С батальоном, кажется, закончили. Кого не назвал – извините. Не помню.

Тем временем пьяный литерный поезд на всех порах приближался к государственной границе СССР. Саперные батальоны начали наводить понтонные мосты через Амударью. Первые разведывательные подразделения советской армии уже рыскали по афганской территории, проводя рекогносцировку местности. Президент Афганистана Файзулла Амин еще не подписал прошение к Правительству СССР о военной помощи, а вооруженные силы великого соседа уже сосредотачивали бронекулак у южных границ в готовности совершить бросок к Кабулу.

Президент Файзулла Амин чиркнет себе приговор 25 или 26 декабря, спеша на встречу с любовницей, коих имел как иной хан по несколько штук, под разное настроение. Именно тогда, когда количество гормонов в его теле зашкалило за критическую отметку, наш человек из ПГУ КГБ СССР в его роскошном дворце сунет ему подготовленное нашими же людьми воззвание к СССР об интернациональной помощи. Этот дуралей подпишет его не читая, практически приговор себе.

«Альфа» выполнит приказ на грани невозможного, отправив к праотцам Президента страны, попросившей у нас интернациональной помощи для борьбы с личными врагами, которые при нём автоматически становились врагами государства.

Чуть позднее, чтобы успокоить общественное мнение, КГБ подготовит фальшивку о якобы постоянных просьбах Президента Афганистана, обращенные к Правительству СССР с просьбами оказать помощь войсками, так как противники его режима, коммунистической ориентации, якобы постоянно готовят ему разные гадости. Задушивший своего предшественника Файзулла, получать гадости не любил. Но часы истории были заведены. Войска готовы. Ждали повода.

Это должна была быть маленькая, но победоносная война, страны победившего социализма.

Новый 1980 год мы встретили в чистом поле в палатке. На границе с Афганистаном. При температуре минус десять градусов. Грязные, как уличные псы. С трясущимися конечностями от отходняка, который всегда сопровождает похмелье. Три дня ожидавшие самую главную команду в своей жизни.