Читать книгу Секреты фарфоровой куклы - Илина Григоричева - Страница 8

Глава 6

Оглавление

Итак, теперь мы можем вернуться к началу нашего повествования. В то самое утро Дерек, несмотря на усталость, чувствовал радость от того, что теперь имел иногда право на отдых. Был субботний день, и он собирался прогуляться с друзьями в парке, а пока выдалось свободное время, решил немного вздремнуть. Несколько часов пролетели незаметно и в дверь постучались.

– Кого еще несет? – недовольно спросил отец Фредерик.

– Это ко мне – Гарс, наверное, – просыпаясь, ответил Дерек и встал, чтобы открыть дверь.

– Приветствую всех! – весело пропел, заходя, Гарсиа и поклонился в сторону отца Фредерика, – ваше преподобие, мое почтение.

Тот, лежа в постели, закряхтел и отвернулся к стене.

– Ну что же, идем? – спросил Гарсиа.

– Идем, идем, – Дерек потер заспанные глаза, – удивляюсь, как ты можешь совсем не спать?

– Да как же можно спать в такой день? Выгляни на улицу! Сегодня в парке будет интересно, столько девушек там собирается только в субботу. Сколько красавиц! Выбирай любую и можешь до зари…

Отец Фредерик не выдержал и дрожа от гнева произнес:

– Как вы смеете в моем присутствии такое говорить?! Может здесь и бедно, но это порядочный дом, вы слышите, порядочный!!!

– Все, идем, – Дерек наскоро собрался, надел второпях парик. – Отец, не волнуйтесь, мы скоро вернемся. Клаус пойдет с нами, а вы отдохните пока.

– Я вижу ты хочешь, чтобы он вырос развратником, – забрюзжал Фредерик, – бери его, бери, пусть смотрит… Прошу тебя не позже чем через три часа быть дома, иначе я буду очень сильно волноваться!

– Да, хорошо, – ответил сын уже из-за двери и с укором спросил у Гарсиа, – ну зачем ты постоянно дразнишь его? Он пожилой уже, больной человек.

– Прости, Ланс, не удержался, – со смехом ответил Гарсиа. – Не понимаю, как ты его терпишь?

– Не забывайся – он мой отец, – строго ответил Дерек.

– Все равно ему следует относиться к тебе более уважительно, – не унимался Гарсиа, – они с Клаусом на твоем полном иждивении уже столько лет!

Лансдорф в ответ только покачал головой. Он знал, за что отец ненавидит его друга. Гарсиа был католиком и неисправимым ловеласом: любил веселье, вино и конечно, женщин. Ему шел двадцать первый год. Родом он был из Испании, но родился в Англии. Его родители иммигрировали, как и родители Лансдорфа. Статный, высокий красавец-брюнет с копной непокорных, вьющихся волос – даже на улице женщины останавливали на красивом испанце томные взгляды. Дерек казался рядом с ним жалким заморышем. Кроме того, Гарсиа был ужасным забиякой, часто затевая драки в тавернах. Но он был хорошим музыкантом и прекрасным товарищем. Лансдорф всегда мог на него положиться – Гарсиа был человеком слова. Более того, несмотря на разность характеров и привычек дружба между ними была настолько сильна, что они позволяли себе обращаться друг к другу на «ты» и иногда даже прозвищами, исходящими из их фамилий: Ланс и Гарс, ведь они дружили с детского возраста. Достаточно им пришлось испытать недетских горестей – голод, одиночество, нищету и многие другие невзгоды. Родители Гарсиа были простолюдинами и умерли от тяжелого труда. Долго болела, а затем тоже умерла единственная его сестра. Бедный, одинокий мальчик, играл в таверне на скрипке и работал слугой у мясника, убирая грязные отходы. Его единственной отрадой в те нелегкие дни было понимание и поддержка друга – сына пастора Лансдорфа. Один лишь Дерек, несмотря на низкое происхождение Гарсиа, считал его равным себе, помогал в уходе за сестрой, а затем помог и с ее похоронами на деньги, получаемые от лорда Болингброка. Хотя, как уже отмечалось выше, от своего отца он это скрывал, поскольку тот запрещал ему общаться с мальчиком-католиком, но он все равно делал это, ведь никто другой никогда не проявлял доброты к сироте. Позже, когда и для Дерека наступили тяжелые времена, Алонсо готов был отдать всего себя, лишь бы помочь другу: и с больным отцом и с воспитанием Клауса. Дерек, когда они еще жили в Оксфорде, сдавал комнаты на первом этаже в их доме, но этих денег едва хватало на лечение отца, кормилицу для Клауса и служанку, смотревшую за ними обоими в отсуствие Дерека. Его же заработки были нерегулярны, и он, порой отдав последнее семье, ходил ночью по помойке, находившейся за рынком. Туда выбрасывали стухшую квашеную и свежую капусту, которой он рассчитывал напитать свое вечно голодное брюхо. Там же он искал обрывки грязной бумаги, чтобы было на чем писать музыку – хорошую бумагу приходилось экономить, и надо было хоть как-то прилично одеваться, ведь он учился в Университете. Общипывая с тухлых кочанов листья получше, он приносил их домой и варил в воде, добавляя горсть муки и ложку растительного масла, если таковые ингридиенты могли отыскаться в его доме. Дерек хлебал эту жижицу и писал одной рукой музыку, а другой укачивал младенца, закусывая прокисшей квашеной капустой.

Однажды ночью у рынка на него напали какие-то бродяги, грабившие припозднившихся путников. Ничего не найдя у нищего юноши, они от ярости избили его почти до смерти. Дерек лежал в луже крови и сквозь затуманенные от боли мысли думал о том, что не имеет права сейчас умереть, и тем самым бросить больного отца и младенца-брата на произвол судьбы. Он был сильным – да, сильным, несмотря на хилое телосложение и потому смог доползти до дома. Да, многое они пережили вместе, и только одного не понимал отец Фредерик – сбить его сына с пути вряд ли кому возможно. Дереку претил образ прожигателя жизни, который вел Гарсиа, он думал постоянно о своей семье, о музыке и, главным образом, о том, как ему стать полноценным членом того общества, к которому он должен был бы принадлежать по праву рождения, но в силу своей профессии, это оставалось пока за гранью его возможностей.

Как-то раз друзьям все-таки удалось затащить Дерека в таверну, где были доступные женщины. И вот, в разгар веселья, когда Гарсиа уже млел в объятиях очередной красотки, к нему подошел Пирсон и со смехом сообщил, что Лансдорф сидит в углу и увлеченно пишет сонату на клочке грязной бумаги. Друзья потом долго смеялись над ним, а он, не обижаясь и не осуждая их, действительно не понимал, как такие хорошие музыканты и, вобщем-то неплохие парни, могут столь отвратно проводить время. А распутными женщинами Дерек настолько сильно брезговал, что никогда бы не притронулся ни к одной из них. Но он и их не осуждал, а жалел, недоумевая, почему им нравится жить в нечистоте. Но таковые размышления не находили понимания у его друзей.

Помимо участия в симфоническом оркестре, их квартет нередко играл на приемах у аристократии. Главным среди них был Лансдорф, так как только он писал музыку и мог играть, смотря по надобности, практически на любом инструменте. Гарсиа был скрипачом, Дрэнк – виолончель, Пирсон играл на духовых.

В свободное время Гарсиа и Пирсон прогуливались в королевском парке. Их увлечением было созерцать девушек знатных фамилий и других титулованных особ. Им нравилось собирать светские сплетни. Гарсиа надеялся, что какая-нибудь знатная девица или дама обратит на него внимание, а он-то уж тогда точно не оплошает! Пирсону же нравилось потешаться над некрасивыми девушками – дочерьми графов и герцогов. Иногда Пирсон в шутку говорил Гарсиа что-то вроде:

– Скажите, Гарсиа, а если вон ту толстуху с белой лентой в волосах? За какое приданое вы бы взяли ее в жены?

– А вам, Пирсон, тогда вон ту, косую, – отвечал Гарсиа, – никогда не понятно, куда она смотрит.

– Ну ладно, отомщу, – хохотал Пирсон.

Лансдорф никогда не участвовал в этих словесных баталиях. Он считал недостойным занятием смеяться над людьми вообще, тем более, если речь шла о дамах. Но все же, он иногда прогуливался с ними, главным образом ради Клауса, ведь тот почти всегда играл только во дворе пансиона из-за его постоянной занятости, да и отцу хотелось дать немного отдохнуть – Клаус был очень шумным и непоседливым. К тому же в парке красиво пели птицы, а это обстоятельство являлось большим вдохновением для написания Лансдорфом все новой и новой музыки.

Дрэнк редко составлял компанию друзьям в их прогулках, во-первых, по причине своего угрюмого характера. Во-вторых, забавы Гарсиа и Пирсона были ему уже не по возрасту, а в третьих, он сожительствовал с некой содержательницей бакалейной лавки, которая была старше Тони на добрых десять лет и постоянно за ним следила.

Они все время ссорились, он много раз пытался уйти от нее, но победа всегда оставалась за его воинственной возлюбленной.

Итак, когда братья фон Лансдорф и Гарсиа подошли к воротам парка, их там ожидал Пирсон. Зайдя в парк, друзья неспешно пошли по длинной прямой аллее. На одной из лужаек фехтовали двое юношей.

– Хотел бы я иметь право на ношение шпаги! – воскликнул Гарсиа. – Уж я показал бы тогда некоторым заносчивым нахалам!

«А я вот как раз имею такое право» – подумал про себя Лансдорф. – «Надо будет все-таки научиться фехтовать. Мало ли что. Если бы мой дед узнал, что я сроду шпаги в руке не держал, разве только отцовскую, да и то в шутку, наверное еще раз бы умер». А вслух сказал:

– Да на что она тебе, Гарс? Ты в конце концов был бы убит на какой-нибудь дуэли.

– Ну и пусть! – бесшабашно ответил его друг.

Не став его разубеждать, Лансдорф погрузился в свои мысли, в его голове уже звучала новая мелодия. Вскоре они нашли небольшую лужайку возле пруда, и расположились отдохнуть в тени на скамейке. Друзья Дерека оживленно обсуждали романы светских львиц, но он не слушал их, рассеянно наблюдая, как посреди лужайки играли в мяч двое девушек, и с ними были мальчик и девочка – подростки.

Рядом на траве сидела малышка лет двух. Чуть поотдаль стоял роскошный фаэтон[7]. В нем, в окружении камер-лакеев, со скучающим видом сидели какой-то господин и дама, являющая своей внешностью причудливо-невозможную помесь рыбы и лошади. Они наблюдали за играющими детьми.

По нарядам девушек было ясно, что они принадлежат к высшей аристократии. Одна из них была маленькой худенькой блондинкой. Ее черты можно было бы назвать совсем заурядными, если бы не ослепительная улыбка, которая не сходила с ее губ и придавала личику очарование молодости и веселья. На ней было надето голубое атласное платье, отделанное кружевами и такая же шляпка, удивительно гармонирующая с ее белокуро-пепельными волосами. Другая девушка была среднего роста. Ее великолепное зеленое платье, отороченное кружевом и драгоценными камнями, плотно, хотя и не вызывающе обтягивало торс. Личико ее было еще совершенно детским, но девушку в ней выдавали слишком развитые, в нужных местах, формы, а темные каштановые волосы были собраны на макушке в незатейливую прическу, которую скреплял большой гребень, усыпанный бриллиантами. Малышка, сидевшая на траве, поднялась, и неуклюже передвигая еще неокрепшими ножками, подбежала к этой девушке и стала проситься к ней на руки и когда добилась своего, потянулась ручонками к ее сверкающему разноцветными огнями на солнце гребню. Девушка, весело смеясь, сопротивлялась. Наконец, девчушке удалось сорвать с нее желанную добычу. Густые крупные кудри рассыпались как волны по плечам и спине девушки почти до самой земли, закрыв собой ее красивое платье. Держа ребенка на вытянутых руках, она закружилась на месте, словно бы под музыку. Девушка-блондинка что-то весело запела, а мальчик с девочкой, бросая друг другу мяч, запрыгали вокруг, заразившись их весельем. Лансдорф окаменел. Нельзя сказать, что он никогда не смотрел на девушек и не думал о них, но эта, с каштановыми кудрями, совершенно поразила его воображение. «Вам – эту» – как эхо донеслись до него слова Пирсона, сказанные для Гарсиа, в сторону пожилой хромой виконтессы. – А мне – эту, – почему-то вслух произнес Дерек, продолжая смотреть как заколдованный на кружащуюся девушку. Друзья резко замолчали и повернулись к нему. Лансдорф вышел из оцепенения и от смущения раскраснелся. – Ого! – присвистнул Гарсиа, увидев, как засмотрелся их приятель. – Наш тихоня, кажется, проснулся. Ему! Да ты хоть знаешь, кто это?! В тот же миг из фаэтона раздался строгий голос дамы с лошадиным профилем: – Немедленно поправьте прическу, миледи!

Девушка с каштановыми волосами остановилась и резко обернулась в сторону кареты. Мальчик, игравший с мячом, неловко его подбросил, и он покатился в сторону, где гулял Клаус. Потеряв интерес к мячу, мальчик пошел навстречу приближавшемуся к ним всаднику. Поднимать мяч пошла девушка-блондинка. Клаус схватил мяч и подал его ей.

– Какой прелестный малыш, – спросила с улыбкой юная леди, – чей он?

– Мое почтение, миледи, это мой брат, – учтиво склонив голову, ответил Лансдорф быстро подходя к ним, и взял Клауса за руку.

– Очень милый ребенок! Хочешь, я подарю тебе этот мяч? – спросила она у Клауса.

– Хочу!

– Клаус, немедленно перестань! – зашипел на него Дерек, и тут увидел, что к ним идет девушка с каштановыми волосами, которые она успела небрежно закрепить на затылке. Большой гребень едва выдерживал их тяжесть. Теперь Дерек мог разглядеть ее вблизи. Черты лица девушки были достаточно правильными: точеный носик, нежная, точно фарфоровая кожа с легким румянцем. Ее волосы казались сотканными из шелка, а красиво очерченные брови вразлет – из бархата. Необыкновенной красоты глаза с длинными и такими же бархатными, как брови, ресницами были ярко-зелеными, гораздо ярче платья на ней надетого.

У Лансдорфа перехватило дыхание. Но что особенно было примечательно в ней, так это какая-то неподвижность лица. Ее черты казались застывшими, глаза смотрели не мигая. Если бы она не двигалась, Дерек мог бы поклясться, что перед ним прекрасная фарфоровая кукла, сделанная искуснейшим мастером. Он был уверен, будто уже где-то видел такое лицо.

– Идем, Долли. Оливер приехал за нами, – сказала она.

Молодые люди почтительно склонились.

– До свидания. У вас очень миленький братик, – любезно кивнула белокурая леди онемевшему Дереку и, взяв под руку свою спутницу, направилась к карете.

– Такой приятный благовоспитанный юноша с маленьким братом… – начала было она, но красавица пренебрежительно хмыкнула:

– Да какой там еще приятный? В этаком дурацком, всклокоченном парике, – девушка с явной неприязнью посмотрела в сторону фаэтона, – смех вызывает, и ничего более, – добавила она, однако, даже без тени улыбки.

Эти слова донеслись до ушей Дерека. Похоже, красавицу совершенно не волновало, слышал он их или нет. Она толком не удостоила взглядом никого из молодых людей. Лансдорф стал машинально приглаживать парик.

– У-у-ух, ну и ну! – выдохнул Гарсиа, завороженно глядя им вслед.

– Скажи мне, – спросил его Дерек, – ты ведь все про всех знаешь.

Кто эта девушка?

– Которая из них? – хитро прищурился тот. – Блондинка?

– Да нет же – та, что похожа на фарфоровую куклу.

– А ведь вы считаете нас сплетниками, ваша милость, и вот вам наказание – ничего не скажу!

– Я такого никогда не говорил.

– Не говорил, но думал!

– Да ничего я не думал. Ну скажи хотя бы, как ее зовут?

– Ладно Гарсиа, говорите, не мучьте его, не то я расскажу, – вмешался Пирсон.

– Так и быть, – великодушно провозгласил Гарсиа, радуясь возможности распустить язык. – Так, значит, слушай. Это дочь самого всесильного герцога Нортумберленда. Из-за слишком большой знатности, у нее и слишком длинное имя, я точно не знаю какое. Во всяком случае, ее официальное имя леди Эллен Эдуарда Перси, ну а неофициально ее частенько называют герцогиней Нортумберленд-младшей, из-за известно трепетного отношения к ней отца. А блондинка – ее компаньонка, воспитанница герцога, дочь какого-то умершего нищего лорда. Ее зовут леди Долорес Флеминг.

– Я не видел их раньше в этом парке, – заметил Лансдорф.

– Да, они бывают здесь крайне редко, – согласился Гарсиа. – Рассказывают, что недавно, в честь шестнадцатилетия дочери герцог закатил та-акой праздник! – он округлил глаза как бы в знак чего-то необыкновенно великого. – Сам король был во главе праздничного стола. Леди Перси, несомненно, самая богатая и знатная невеста во всей Англии! А может и не только Англии, ведь ее родная сестра – французская принцесса, а дядя – испанский принц.

Количество претендентов на ее руку как у нас, так и за пределами страны огромно!

– И это один из них? – спросил Лансдорф, увидев как леди Перси, не пожелав сесть в фаэтон с остальными, прыгнула на лошадь к всаднику, оказавшемуся при ближайшем рассмотрении миловидным господином лет около тридцати.

– Да нет же, – удивленно ответил Гарсиа, – это ее брат, граф Перси. Неужели ты не заметил герб на карете и не знаешь в лицо графа?

Их род один из самых древних в Англии. Поговаривают, что герцогиня Нортумберленд смертельно больна, поэтому они редко выезжают.

– Граф Перси – сын герцога Нортумберленда?! – изумился Дерек. – Но как такое возможно? Конечно же, я наслышан об этом семействе, но думал, что граф Перси брат Нортумберленда. И сколько тогда лет герцогу? Каким образом сын может быть в одних летах с отцом?!

– Лучше об этом ничего не спрашивай, – ответил Гарсиа, набожно перекрестившись.

В памяти Лансдорфа вдруг всплыл его первый выход в свет: они с отцом у королевского дворца и юный тогда граф Перси с «куклой» на руках. Вспомнив, что сказал при этом отец, он с ужасом содрогнулся и подумал: «но этого не может быть!».


Вечером, после ужина, Фредерик спросил у сына:

– Ты сегодня задумчивый какой-то. Есть причина?

– Да нет, просто, наверно, переутомился.

– Так ложись спать, отдохни.

Уложив Клауса, Дерек лег в постель. Ему не спалось. Перед его глазами неотступно стоял образ прекрасной девушки с кукольным личиком и длинными развевающимися волосами. Она кружилась в такт накануне написанной им сонаты. Он подумал о герцоге Нортумберленде, которого недавно видел мельком, играя на одном приеме. От холодного взгляда этого красивого мужчины многим почему-то становилось не по себе, хотя наружность его была прекрасной, даже немного женственной, а манеры изящными. Герцог слыл жестоким и опасным человеком, начисто лишенным всяких сантиментов. Многих придворных пугала возможность быть врагом герцога, ибо к таковым он бывал беспощаден. Когда ему было двадцать восемь лет, он уже имел чин адмирала, заслужив его не происхождением, а своими военными успехами, и с тех пор по настоящее время занимал пост первого лорда Адмиралтейства и главного члена правящего кабинета. Король во многом зависел от его мнения, возможно не без трепета сознавая, что, в некотором роде, занимает его место. Отец герцога Нортумберленда вел свой род аж от Малколма Третьего[8], а мать была испанской принцессой Изабеллой Арагонской. При королеве Анне, чья болезненность не оставляла сил заниматься политикой, он управлял государством, фактически был королем. Очень многие желали видеть герцога Нортумберленда на английском престоле, но королева боялась герцога, может потому и назвала своим наследником ганноверского родственника. «Почему я не какой-нибудь влиятельный герцог или принц, а всего-навсего сын разорившегося немецкого барона, да еще и собой столь непригляден? – с горечью подумал Дерек. – «Проклятая нищета! Господи, как…ну как же мне вырвать нас из такого жалкого положения?!». Он тотчас же удивился своим мыслям. В его жизни бывали очень непростые моменты, но он никогда не жаловался и не роптал. Бедный юноша не мог уснуть – теперь он узнал, о ком ему последнее время постоянно твердила его ученица леди Мэри Вильерс, дочь графа Джерси. Она хотела представить его дочери герцога Нортумберленда, убеждая, что девица эта невероятно искусна в игре на скрипке и на некоторых других инструментах. Даже пишет музыку! Лансдорф в душе совсем не жаждал этого знакомства, представляя себе напыщенную, гордую как герцог, и почему-то непривлекательную девицу, которая благодаря могуществу и богатству папаши корчит из себя композиторшу, хотя, возможно, не имеет даже слуха. Думал он так потому, что нередко с этим сталкивался. Общаться с высшей аристократией и заниматься с их детьми было настоящим мучением – различного рода унижений, порой, бывало свыше меры, но, как ни странно, получать приличные гонорары Дереку от них приходилось редко. Очевидно они полагали, что таким как он вполне достаточно того, что они удостоили его своим вниманием. Хорошо платили в основном те, кто не имел громких титулов и действительно разбирался в музыке. А еще Мэри говорила, что дочь герцога знакома с его музыкой и хочет, чтобы его ей представили. Несколько раз ему удавалось этого избегать. Теперь же, при мысли о возможном знакомстве с леди Перси, щеки юноши залил яркий румянец. «Эллен Эдуарда!» – повторял он ее имя, и оно словно прекрасная мелодия звучало у него в голове. «Но до чего она похожа на отца, просто одно лицо, бывает же такое! Люди-куклы! А вот я, как было видно, совсем ей не понравился», – с тоской подумал он.

7

Фаэтон – открытая карета без верха.

8

Малколм Третий Кэнмор (1057–1093) – шотландский король.

Секреты фарфоровой куклы

Подняться наверх