Читать книгу Секреты фарфоровой куклы - Илина Григоричева - Страница 9

В Англии на верхней ступени социальной лестницы стояли герцоги, которые в любой другой стране титуловались бы принцами. По роскоши и великолепию их имения превосходили дворы союзных монархов, получавших денежную помощь от Англии. Именно таким дворцом и был Сайон-хауз, который принадлежал герцогу Нортумберленду. Этот чудо-дворец стоял на самом западе Лондона, на берегу Темзы. Еще недавно здание окружали старинные тюдоровские сады, но герцог велел их переделать и пригласил для этого ландшафтоустроителя Брауна, уроженца Нортумберленда, который уже работал в его замке Алнвик – роскошной резиденции в Нортумберленде, недалеко от южных границ Шотландии, доставшейся нынешнему герцогу по наследству от далеких предков. Браун создал новый стиль, заменив сад зеленой травой, газоны стали подходить прямо к дому; спроектировал цепь озер, и высадил деревья группами, расположив их так, чтобы они выглядели естественными. На территории поместья насчитывалось более 200 деревьев, множество редких и интересных растений, часть которых считалась аптекарским огородом леди Перси – она была увлечена медициной. Имелись там и кусты, высаженные лабиринтами, в которых человек мог легко заблудиться, а его перемещения можно было весело наблюдать из окон дворца с восточной стороны.

Был у Нортумберленда в Лондоне и другой прекрасный дворец, на западе улицы Стрэнд – Нортумберленд-хауз, но герцог всегда предпочитал ему Сайон-хауз.

– Отец! Я настоятельно прошу вас запретить графине делать мне язвительные замечания, тем более при посторонних лицах, раз уж ваш сын не в состоянии сделать этого! – запальчиво произнесла леди Перси, вернувшись в Сайон-хауз после прогулки в Сент-Джеймском парке.

Глаза герцога на мгновение потемнели от злости, но тут же наполнились теплотой, глядя на дочь. Эллен Эдуарда была его любимой младшей дочерью. Ей он позволял много того, чего не позволил бы другим своим детям. Не раз герцог горько жалел, что она не родилась мужчиной. Он считал своего сына графа Перси недалеким человеком, и ему было жаль, что его преемником будет он, а не Эллен Эдуарда.

Ничего не ответив дочери, Нортумберленд величаво удалился в свой кабинет, который находился на втором этаже дворца и где добрая половина залов считалась его личными покоями. Кабинет его был небольшим, но обставленым с большим вкусом и комфортом. Большой письменный стол, со множеством отделений для бумаг и прочих принадлежностей был вырезан из ценного красного дерева и украшен искусной резьбой; размещался он у окна, напротив двери. К камину было придвинуто огромное кожаное кресло, а рядом находился столик, на котором лежало несколько книг в дорогих переплетах, и стоял массивный подсвечник из чистого золота, который, возможно, помнил еще прадеда нынешнего герцога. У стены напротив камина стоял буфет, вырезанный и украшенный резьбой точно такого красного дерева, что и стол. Светло-зеленые шторы гармонировали с дорогим персидским ковром того же оттенка. Стены украшали обои изумрудного цвета – последний крик моды XVIII века, поскольку обои в то время изготавливались только в Англии и во многих дворах Европы считались непозволительной роскошью. А цвет этих обоев был тоже не случайным, ведь цветом рода герцога Нортумберленда из покон веков был зеленый.

Рядом с буфетом находилась дверь, ведущая в библиотеку герцога.

Библиотека представляла собой длинную галерею с окнами в сад в таких же изумрудных обоях, а по всем стенам стояли высокие стеллажи, плотно заставленные ценными фолиантами и книгами. Между стеллажами стояло несколько столов, накрытых зеленым бархатом, на которых красовались подсвечники в виде фигур античных богинь; всегда были писчая бумага и несколько чернильниц с перьями. Вход в библиотеку был возможен только с личного разрешения герцога, пользоваться же ею беспрепятственно могли только его сын и младшая дочь.

Герцог зашел в свой кабинет, уселся поудобнее за письменный стол, взял перо и чистый лист бумаги и истово принялся писать письмо. Он, как всегда, был немногословен: текст письма, написанный его ровным, твердым почерком не занял и половины странички. Отложив перо, герцог застыл, неподвижным взглядом созерцая огонь в камине, у которого грелись два великолепных черных добермана. Прекрасный, расшитый шелком зеленый кафтан изящно подчеркивал статность его фигуры. Каштановые кудри до пояса, которые раньше он только пудрил, стали совсем седыми и теперь герцог носил парик, который выгодно подчеркивал красоту и неестественную моложавость его лица: лишь одна морщинка пересекала его волевой, упрямый лоб, а красивые зеленые глаза, по какому-то капризу судьбы не трогало время, но ведь именно глаза, как правило, выдают истинный возраст человека.

Взглянув на его лицо нельзя было представить, что ему больше тридцати лет, тогда как на самом деле герцогу давно перевалило за пятьдесят. Живи он век-другой назад, как знать – не заполыхал бы над ним огонь инквизиции? В те времена любое отклонение от нормы или инвалидность считались проявлением дьявольщины. Но и в просвещенный восемнадцатый век при дворе короля находилось немало таких, которые считали его внешность плодом сговора с дьяволом. Он никак не реагировал на такие слухи о себе, которые в реальности не имели под собой почвы – герцог никогда не думал о подобном и вообще был далек как от темных сил, так и от религии, но скрывал последнее под маской общепринятых приличий. Не имея ни малейшего понятия о причине своего замедленного старения, Нортумберленд относил это необычное явление к странной наследственности – внешность его матери тоже долго не позволяла определить ее настоящий возраст. Она резко постарела лишь незадолго до своей кончины. И было очевидно, что эту странность из троих его детей унаследовала одна младшая дочь.

Герцог неотрывно продолжал смотреть, как в камине полыхают огромные бревна. На него вот уже который раз за последнее время нахлынули воспоминания – о том далеком, когда он еще не был герцогом Нортумберлендом, а только его младшим сыном.

Он – Эдуард Джордж Хьюго Элджерон, носивший с младенчества титул графа Перси, был очень образованным юношей и таким искусным дипломатом, что в двадцать два года его направили послом в Россию. Будучи не только одаренным от природы, но и упорным, Эдуард легко постигал многие науки, знал несколько иностранных языков и достаточно хорошо владел русским, обходясь без переводчика. Унаследовав от матери-испанки свою удивительную для мужчины красоту, он не унаследовал ее пылкой чувственности, обладая трезвым и холодным рассудком. Молодой Перси питал отвращение почти ко всему, что не касалось политики, в особенности к азартным играм и музыке. Красота Эдуарда была какой-то кукольной и даже женоподобной, но это скрашивалось его высоким ростом и могучим телосложением. Придворные дамы замирали, глядя в зеленые глаза молодого посла, но к женщинам, как и к вину, которое лилось рекой на царских застольях, Эдуард не имел особого пристрастия. Впрочем, помимо политики у него была еще одна страсть – разводить лошадей и охранных собак-доберманов. Был у него и любимый пес, с которым он не пожелал расстаться и привез с собой в Россию. К людям же граф Перси относился с настороженностью, никогда не допуская ни с кем доверительных отношений и любого проявления фамильярности. Он был горд и самоуверен, на многих глядел свысока и отличался крайним честолюбием. Окружающие платили ему тем же: им не нравился необщительный, заносчивый и злопамятный молодой лорд, но эти лица, как можно догадаться, были исключительно мужского пола. Лучшими друзьями юноши всегда были книги, но справедливости ради надо отметить, что все-таки два человека могли запросто звать его Нэд[9]. Один из них был старик, которого граф ценил и уважал больше своего отца – его бывший гувернер и наставник, а теперь секретарь Оливер Грэмм, джентльмен и образованнейший человек своего времени, прибывший с ним в Россию. Другим был близкий друг детства лорд Ричард Флеминг, являющий своей неукротимой натурой полную противоположность Перси. Но только у Флеминга был дар проникать в тайники его души, понимать с полуслова. Он один знал, каким на самом деле может быть его Нэд, и был бесконечно чутким и надежным другом. Эдуард, в свою очередь, постоянно порицал безнравственного Ричарда, но, нередко прочитав ему наставления, шел оплачивать его карточные долги. Перси умел помнить и добро. В годы их студенчества Флеминг спас ему жизнь: жена некоего высокопоставленного вельможи полюбила красивого юношу и настаивала на взаимности, но он отверг ее. Оскорбленная дама решилась на месть и оклеветала Эдуарда перед мужем и сородичами. Сам он не придал этому значения – подобное происходило с ним не в первый раз, зато Флеминг был иного мнения, почуяв смертельную опасность. Он ни на шаг не отходил от друга и благодаря его проницательности Эдуард не был отравлен ревнивым мужем отвергнутой им женщины.

Ричард много писал ему в Россию, не забывая при случае и поклянчить денег. Грэмм ворчал, недовольно выговаривая своему господину, называл Флеминга «бесстыдной пиявкой». Однажды Перси, подумав, выслал другу денег, но только на дорогу до Москвы, заявив в письме, что готов принять его здесь погостить за свой счет и дабы здешние морозы охладили бы его азартный пыл. Флеминг, не раздумывая, принял приглашение друга.

Но вот вскоре преданный доберман почуял перемену в настроении своего хозяина. Неладное заметили и Флеминг с Грэммом. Виной тому была девятнадцатилетняя царевна Анна, младшая из сводных сестер юного царя Петра. Анна была строго воспитанной, набожной девушкой. Эдуард впервые увидел ее выходящей из церкви после заутренней, и почувствовал неизведанное доселе волнение: из-под ее убора виднелась русая коса до земли, застенчивые светлые глаза, личико с мелкими чертами. Ее никак нельзя было назвать красавицей, зато такая непохожесть на англичанок и ангельски-кроткое выражение лица мгновенно покорили его. Но граф Перси, холодный и волевой молодой политик, вечно преследуемый женским вниманием, внутри был очень застенчив по отношению к слабому полу, что само по себе было странно, учитывая его прекрасную внешность, и о чем нельзя было догадаться по его бесстрастному выражению лица и надменному поведению. Об этой его слабости знали только Грэмм и Флеминг. Потому-то Эдуард и не посмел оказать девушке знаки внимания, ибо настоящие чувства зачастую бывают робки. Грэмм, некогда не позволивший своему воспитаннику пойти путем разврата, на который того усердно толкала родная тетушка, очарованная племянником-куколкой, всецело одобрил его выбор. Перси написал в Англию письмо отцу, с просьбой дозволить ему жениться. Разрешение было получено, и Грэмм от имени отца графа Перси просил у юного царя Петра руки его сестры Анны. Петру нравился толковый и умный сын герцога Нортумберленда, и он дал свое согласие, но с условием, что тот не будет принуждать сестру принимать протестанство и велел позвать Анну, чтобы спросить, нравится ли он так же и ей. Девушка предстала перед царственным братом и послом. Петр задал ей вопрос, желает ли она стать графиней Перси. Анна робко подняла голову. Эдуард напряженно ждал. Смутившись под пристальным взглядом зеленых глаз красавца, девушка густо покраснела и выбежала прочь. «Неужели отказ?» – испуганно обомлел посол, но Петр расхохотался и, похлопав его по плечу, сказал, что свадьбе бывать.

Вскоре граф Перси с молодой женой отплыли в Англию. Год спустя их сын-первенец умер сразу после рождения, но снова через год Анна родила здоровую дочь – Маргарет, а еще через три года сына Оливера. В тот же год умер и старый герцог Нортумберленд. Ему наследовал младший сын Эдуард, так как старший – Малколм Джеймс Артур Перси давно уже жил на родине матери в Испании, получив титул принца Арагонского. Эдуард не любил своего брата и не разделял его политических взглядов. Могущество Англии новый герцог видел в союзе с Францией, недовольно оглядываясь в сторону мадридского кабинета.

«Как будто все это было вчера», – печально вздохнул герцог. Да, потом он обидел Анну, сильно обидел, не смог побороть искушения, – тут Эдуард злобно сжал кулаки, вспомнив, что Анна отплатила ему за измену романом с герцогом Сент-Олбансом и даже пыталась уйти к нему насовсем. «Проклятое бастардово отродье[10]! Он не получит Анну даже мертвой!», – мысленно выругался он, но тут же подумал, что только благодаря Сент-Олбансу он понял, что тоже может испытывать достаточно сильные чувства, а именно – любовь к собственной жене.

Уже прошло десять лет, как Ричард Флеминг был убит на дуэли. Герцог с силой провел ладонью по лбу, словно стараясь отогнать горькие воспоминания, – «видит Бог, я все сделал, чтобы этого не случилось», – думал он, вспоминая, как за долги описывали имущество покойного. Жена Ричарда леди Флеминг, умерла ранее и все, что осталось от любимого друга – восьмилетняя дочь Долорес. И поскольку никто из родственников не пожелал взять в свой дом нищую девочку, Нортумберленд забрал ее к себе в качестве компаньонки к своей в то время шестилетней дочери Эллен Эдуарде и отдал на воспитание жене, тогда как Эллен Эдуарду он и его сын хотели воспитывать сами.

Да, Анна сделала его вдвойне счастливым, родив Эллен Эдуарду, поскольку наружность малышки не оставляла ни малейшего сомнения его отцовства. И стали невозможными дальнейшие отношения Анны и Сент-Олбанса. Суровый герцог сам от себя не ожидал, что может так любить. Он вспомнил, как она родилась: едва увидев новорожденную малышку, его холодное сердце окончательно растаяло – настолько сильно бросалось в глаза ее сходство с ним! «Вы произвели на свет прекрасное дитя, моя дорогая!» – воскликнул тогда он, крепко обняв не оправившуюся еще от родов жену. Анна тоже казалась счастливой, что смогла угодить мужу. Он дал девочке свое имя и имена всех самых знатных женщин в его роду: Эллен Эдуарда Анна Изабелла Катарина Анаис Элеонора Луиза Элизабет Беатрис София Кристина. Он желал, чтобы дочку сокращенно звали именем в честь него – Эдуарда! Но это не нравилось герцогине и старшим детям, которые звали малышку на французский манер, с ударением на последний слог – ЭлЕн. Никто никому не хотел уступать, и так всеобщая любимица стала обладательницей двойного имени, правда домашние все равно ее звали просто Элен. Герцог позволял это, но сам всегда обращался к дочери нежно – Нэдди, как звал и его когда-то обожаемый им и давно умерший Грэмм, именем которого он назвал своего сына. И вот, с рождением Элен у них началась новая жизнь, полная радости. А теперь, спустя шестнадцать лет, герцогиня умирала. Уже с полгода ее мучила опухоль. Лучшие врачи Европы лечили ее, но все было напрасно – Анна доживала свои последние дни. При мысли об этом в зеленых глазах герцога застыли слезы. Быстро смахнув их рукой, Эдуард решительным жестом запечатал письмо, только что написанное им в Париж для принцессы Конде – она была его старшей дочерью Маргарет. Трое ее детей – Франциск герцог Ангулемский, Анна Луиза и маленькая Мария Шарлотта гостили сейчас у него. Герцог требовал в письме от дочери немедленного прибытия в Лондон, в связи со стремительно ухудшающимся здоровьем ее матери.

Внизу послышались крики. Герцог недовольно поморщился. Опять схлестнулись его дочь и невестка. Он уже втайне жалел, что принудил сына жениться на Полине – этой некрасивой, чопорной женщине с глазами рыбы и несносным характером. Но, надо заметить, своему красивому свекру Полина вовсе не казалась безобразной, а главное ее достоинство заключалось в том, что она была единственной дочерью младшего брата французского короля – герцога Анжуйского. С помощью этого брака оба герцога вынашивали свои политические планы, а лорд Оливер, недалекий политик, был очень несчастлив в супружестве. Дети могли бы хоть как-то скрасить его жизнь, но их союз оставался бесплоден. Графиня Перси всей душой ненавидела Элен, как может ненавидеть некрасивая женщина юную красавицу. Чувства девушки были взаимны, и она жалела очень любимого ею брата. Вобщем-то, у нее был не вздорный и не злопамятный нрав, но Полина умела в считанные минуты вывести из себя кого угодно.

Герцог вышел из кабинета и спустился в нижние залы.

– Прекратите обе! – загремел он. Затем, обращаясь к дочери, произнес уже более спокойно: – Как тебе не стыдно, Нэдди, твоя мать почти что при смерти.

– Стыдно должно быть этой мегере! – с достоинством ответила та и побежала наверх по лестнице, в покои больной герцогини. Отец сокрушенно покачал головой.

Элен вбежала в спальню к матери и, подняв на ходу пышный кринолин, с размаху уселась в кресло. На кровати вместе с герцогиней сидела Долорес Флеминг, крепко обнимая свою приемную мать, и нежно поглаживала ее по голове. Рядом на столике стояла огромная ваза, в которую слуга герцогини Дэн пытался втиснуть огромный букет только что срезанных роз. В покоях леди Анны царил полумрак: плотно занавешенные окна еще более затемняли мрачноватые драпировки стен. В спальне стояла красивая мебель в стиле Людовика Тринадцатого, повсюду находились различные безделушки – шкатулки, статуэтки, а на стене висел гобелен, вытканный самой Анной. Он изображал деревенскую местность, на фоне которой стояла белокаменная церковь. Элен никогда не видела такой церкви, но знала, что она православная. Хотя герцог сдержал слово, данное когда-то русскому царю и предоставил жене право исповедовать свою веру, но запретил делать это открыто, опасаясь осуждения со стороны англиканской церкви. Герцогиня тайно крестила своих детей, а также приемную дочь Долорес, которую любила как собственную, в единственной православной церкви в предместье Лондона.

– Матушка, позвольте мне открыть шторы, здесь очень темно, – сказала по-русски Элен, желая угодить матери.

– Нет, нет, не надо, дорогая, – тихо проговорила герцогиня, – меня так раздражает яркий свет, – она запнулась, а ее лицо исказило страдание.

Ничего уже не осталось в ней от прежней Анны, только голубые глаза, ставшие огромными из-за страшной, смертельной худобы с болью и тоской смотрели на дочь. Элен захотелось разрыдаться. Усилием воли остановив свой порыв, она произнесла как ни в чем не бывало:

– Вам нужен свежий воздух, мама. Позвольте Дэну вынести вас в сад.

Слуга сразу подошел, изобразив готовность.

– Я сегодня не хочу на воздух, – устало сказала Анна. Дэн поправил ей подушки, усадив чуть повыше. – Я слышала, как ты ругалась с Полиной, – мягко продолжала она, – это нехорошо, недостойно такой леди как ты, Элен.

– Но мама, она же сама не оставляет меня в покое! – живо возразила ей дочь.

– Истинная правда, матушка! – подтвердила Долорес.

– Такая язва! – тяжело вздохнула Элен. – Бедный наш Нол[11]! Отец этим браком сломал ему жизнь.

– Не говори так об отце. Он лишь хотел упрочить его положение, – неуверенно произнесла Анна, хотя в душе была совершенно согласна с дочерью. Она была против этого брака, но герцог не послушал ее и теперь матери было больно, оттого как страдает ее сын. – И все же ты не должна ссориться с ней, подумай – а может быть ей тоже тяжело? Представь себя на ее месте – одна, в чужой стране, некрасивая и никем не любимая, – голос герцогини задрожал, – никогда не порти своей души ненавистью ни к кому, доченька. Запомни это хорошенько и постарайся понять и полюбить Полину. Ведь Бог дал тебе все то, чего не дал ей – кто знает почему? Ей просто нужна чья-то любовь, я чувствую так. И ты, Долли, тоже будь с Полиной поласковей. Вы должны обе мне это обещать.

– Мы обещаем, обещаем вам, матушка, – наперебой заговорили девушки, тронутые словами матери, – мы будем стараться полюбить Полину.

Неожиданно двери отворились, и в спальне герцогини появился граф Перси, попросив сестер оставить его с матерью наедине. Девушки вышли. Спустившись вниз, в гостиную, Элен подошла к графине:

– Миледи, я сожалею, что наговорила вам столько дерзостей… – начала было она, но Полина злобно перебила ее:

– Да уж надеюсь, что впредь вы будете вести себя как подобает леди, а не уличной девке!

В глазах Элен промелькнула ярость, но она сдержалась, помня о наставлениях матери.

– Вот змея! – прошептала Долорес.

Оливер уже вышел из покоев герцогини и тоже направился вниз.

Надо заметить, в спорах между Элен и Полиной он всегда был на стороне сестры. Когда родилась Элен ему было одиннадцать лет и малышка сразу пришлась по сердцу как добродушному мальчику, так и его сестре Мэгги. Маленькая живая куколка никого не оставляла равнодушным, ей даже не нужна была прислуга – все хотели повозиться с ней. Мэгги, забросив своих кукол, не спускала сестренку с рук, а спать клала с собой в постель. Но через два года Маргарет вышла замуж и уехала жить в Париж. С тех пор куколка в основном принадлежала отцу и брату. Даже в юности Оливер бывал неразлучен с сестренкой. Порой, самолично завязывая бантик в кудряшках девочки, он вез ее с собой куда бы ни ехал, вызывая тем самым восторг общества и называл своей маленькой принцессой.

Оливер был очень одарен музыкально, но отец, заметив его чрезмерный интерес к музыке, запретил сыну заниматься ею, считая это недостойным занятием для мужчины. Зато когда Оливер увидел у своей сестренки такой же интерес и сказал об этом отцу – герцог нанял для дочери самого лучшего учителя – итальянца Бонончини. Когда Оливер хотел жениться на дочери графа Денби, маленькая Элли всячески защищала брата перед отцом. Но герцог был неумолим, и вот свадьба Оливера и француженки Полины состоялась. С тех пор граф Перси сильно изменился. Его всегдашнее добродушие стало уступать место частой раздражительности. А в данный момент он был, кажется, по-настоящему зол.

– Выслушайте меня внимательно, миледи, – холодно сказал он жене, – вы немедленно отправляетесь в Нортумберленд, будете жить в Алнвике.

– Вместе с вами?

– Нет. Вы едете туда без меня. Я пока остаюсь в Лондоне.

– Не знаю, чего еще наговорила вам ваша сестра, но…

– Я больше не потерплю никаких возражений! Немедленно собирайтесь, карета уже ждет вас.

Граф Перси вышел, резко развернувшись на каблуках. Герцог, хоть и не присутствовал при этой сцене, все слышал слово в слово.

Может, в первый раз он остался доволен твердостью сына. «Если бы Оливер был таким решительным и в политике…» – думал он.

А Элен с Долорес так и остались стоять посреди гостиной.

– Теперь-то вы обе, наконец, удовлетворены? – прошипела им Полина, но в глазах ее заблестели слезы.

И тогда девушкам стало жаль невестку. У них было такое чувство, что они тоже ее выгнали.