Читать книгу Фауст - Иоганн Гёте - Страница 6

Эй вы! Куда вы, господа?

В охотный двор. А вы куда?

На мельницу.

Пойдем к прудам!

Бог с ними!

Туда дорога чересчур худа!

А ты?

Пойду куда-нибудь с другими.

В Бургдорф наведаться советую я вам!

Какие девушки, какое пиво там!

А драка – первый сорт! Пойдемте-ка, ребята!

Знать, чешется спина: все драки подавай.

Вот погоди, намнут тебе бока-то.

Ступай-ка сам – меня не зазывай.

Нет, нет! Вернуться надо мне скорее.

Куда? Он, верно, там, у тополей, в аллее.

Да мне-то что за радость в нем?

Он вечно ходит за тобою.

Болтает, пляшет не со мною:

Что мне в веселии твоем?

Да мы пойдем не с ним одним:

Кудрявый тоже будет с ним.

Эх, девки, черт возьми! Смотри, бегут как живо!

А что, коллега, надо их догнать!

Забористый табак, да пенистое пиво,

Да девушка-краса – чего еще желать!

Вот так молодчики! Как им не удивляться!

Ведь это просто стыд и срам!

Могли бы в обществе отличном прогуляться –

Нет, за служанками помчались по пятам!

Постой: вон две идут другие;

Из них соседка мне одна.

Мне очень нравится она.

Смотри, нарядные какие!

Не торопясь, идут они шажком

И поджидают нас тайком.

Эх, братец, брось! Стесняться неохота.

Скорей вперед: дичь может ускакать!

Чья ручка пол метет, когда придет суббота, –

Та в праздник лучше всех сумеет приласкать.

Нет, новый бургомистр ни к черту не годится.

Что день, то больше он гордится.

А много ль город видит пользы в нем?

Что день, то хуже, без сомненья;

Все только больше подчиненья

Да платим мы все больше с каждым днем.

Веселой, пестрою толпою

Вы здесь идете, господа;

Взгляните, сжальтесь надо мною,

Да тронет вас моя нужда!

Услышьте голос мой молящий!

Лишь тот блажен, кто может дать.

О, пусть день праздника блестящий

Днем сытым буду я считать!

Люблю послушать я, как в праздник соберутся

Потолковать о битвах, о войне,

Как где-то в Турции, в далекой стороне,

Народы режутся и бьются.

Стаканчик свой держа, стою перед окном,

И барки по реке проходят предо мною;

А после к вечеру иду себе в свой дом,

Благословляя мир спокойною душою.

Так, так, сосед! Мы смирно здесь живем,

А там, кто хочет, пусть себе дерется!

Перевернись весь свет вверх дном –

Лишь здесь по-старому пускай все остается!

Вишь, как разряжены, – что розан молодой!

Ах вы, красавицы! Ну как в вас не влюбиться?

Что гордо смотрите? Не брезгайте вы мной:

Старушка может пригодиться.

Сюда, Агата! От старухи – прочь!

Нам с ведьмой говорить при людях не пристало.

Хотя, поверь, в Андреевскую ночь

Суженого мне ловко показала.

У ней я тоже видела его:

Мне в зеркале колдунья показала.

Военный – как хорош! Уж я его искала,

Да встретить не могу, не знаю отчего.

Башни с зубцами,

Нам покоритесь!

Гордые девы,

Нам улыбнитесь!

Все вы сдадитесь!

Славная плата

Смелым трудам!

Подвиг солдата

Сладостен нам.

Сватаны все мы

Звонкой трубою

К радости шумной,

К смертному бою.

В битвах и штурмах

Дни наши мчатся;

Стены и девы

Нам покорятся.

Славная плата

Смелым трудам!

Миг – и солдата

Нет уже там.

Умчалися в море разбитые льдины;

Живою улыбкой сияет весна;

Весенней красою блистают долины;

Седая зима ослабела: в теснины,

В высокие горы уходит она.

Туда она прячется в злобе бесплодной

И сыплет порою метелью холодной

На свежую, нежную зелень весны, –

Но солнце не хочет терпеть белизны;

Повсюду живое стремленье родится,

Все вырасти хочет, спешит расцветиться,

И если поляна еще не цветет,

То вместо цветов нарядился народ.

Взгляни, обернись: из-под арки старинной

Выходит толпа вереницею длинной;

Из душного города в поле, на свет

Теснится народ, оживлен, разодет;

Погреться на солнце – для всех наслажденье.

Они торжествуют Христа воскресенье –

И сами как будто воскресли они:

Прошли бесконечные зимние дни;

Из комнаты душной, с работы тяжелой,

Из лавок, из тесной своей мастерской,

Из тьмы чердаков, из-под крыши резной

Народ устремился гурьбою веселой,

И после молитвы во мраке церквей

Ласкает их воздух зеленых полей.

Смотри же, смотри: и поля и дорога

Покрыты веселой и пестрой толпой;

А там, на реке, и возня, и тревога,

И лодок мелькает бесчисленный рой.

И вот уж последний челнок, нагруженный,

С усильем отчалил, до края в воде;

И даже вверху, на горе отдаленной,

Виднеются пестрые платья везде.

Чу! Слышится говор толпы на поляне;

Тут истинный рай им! Ликуют селяне,

И старый и малый, в веселом кругу.

Здесь вновь человек я, здесь быть им могу!

Люблю прогулку, доктор, с вами,

В ней честь и выгода моя;

Но враг я грубого – и не решился б я

Один здесь оставаться с мужиками.

Их кегли, скрипки, крик и хоровод

Переношу я с сильным отвращеньем:

Как бесом одержим, кривляется народ, –

И это он зовет весельем, пляской, пеньем!

Пустился в пляску пастушок;

На нем и ленты, и венок,

И куртка красовалась.

Народ под липами кишел,

И танец бешеный кипел,

И скрипка заливалась.

В толпу немедля он влетел

И локтем девушку задел

Для первого начала.

Но бойко девушка глядит:

«Как это глупо, говорит,

Потише б не мешало!»

Но он, обвив ее рукой,

Пустился с нею в пляс лихой –

Лишь юбки развевались.

Ее он поднял на локте,

Им стало жарко в тесноте,

И оба задыхались.

«Пусти, меня не проведешь!

Я знаю: ласки ваши – ложь.

И клятвы ваши зыбки!»

Но он, обняв ее, влечет,

А там, вдали, шумит народ

И льются звуки скрипки.

Прекрасно с вашей стороны,

Что вы пришли в веселый час!

Вы так учены и умны,

А не забыли и о нас.

Вас кружкой лучшего питья

Народ признательный дарит,

И громко здесь желаю я:

Пусть грудь она вам освежит,

И сколько капель чистых в ней –

Дай бог вам столько светлых дней.

Я за здоровье ваше пью,

А за привет – благодарю.

Да, мысль благая – посетить

Народ теперь, в веселый час;

Но вам случалось приходить

И в дни беды, трудясь для нас.

Немало здесь стоит таких,

Которых ваш отец лечил:

От верной смерти спас он их

И нам заразу потушил.

Тогда ты, юноша, за ним

Везде ходил среди больных,

Отважен, чист и невредим,

Меж трупов, гноем залитых, –

И жив остался покровитель:

Хранил спасителя Спаситель.

Ученый муж, ты многих спас;

Живи ж сто лет, спасая нас!

Склонитесь лучше перед тем,

Кто учит всех и благ ко всем.

Что должен был ты, муж великий, ощутить,

Услышав эту речь и эти восклицанья!

О, счастлив, кто дары свои и знанья

С такою пользой мог употребить!

Приход твой мигом изменил картину:

Отец тебя показывает сыну,

Бегут, спешат, теснятся все вокруг;

Замолк скрипач, затихла пляска вдруг;

Проходишь ты – они стоят рядами,

И шапки вверх летят все тут!

Еще момент – и ниц они падут,

Как пред священными дарами.

Пойдем туда: на камне том

Присядем мы и отдохнем немного.

Не раз я здесь сидел, томя себя постом,

Молясь и призывая бога.

С надеждой, с верою в творца,

В слезах, стеня, ломая руки,

Для язвы злой, для страшной муки

Просил я скорого конца.

Слова толпы звучат насмешкой злою

В ушах моих, и знаю я один,

Как мало мы, отец и сын,

Гордиться можем этой похвалою.

Отец мой, темный труженик, в тиши

Над тайнами природы тщетно бился;

В ее круги святые он стремился

Проникнуть всеми силами души –

По-своему, но честно. Меж адептов

Сидел он в черной кухне взаперти

И силился бальзам целительный найти,

Мешая разных множество рецептов.

Являлся красный лев – и был он женихом,

И в теплой жидкости они его венчали

С прекрасной лилией, и грели их огнем,

И из сосуда их в сосуд перемещали.

И вслед – блиставшую лучами всех цветов

Царицу юную в стекле мы получали:

Целительный напиток был готов.

И стали мы лечить. Удвоились мученья:

Больные гибли все без исключенья,

А выздоравливал ли кто,

Спросить не думали про то.

Вот наши подвиги леченья!

Средь этих гор губили мы

Страшней губительной чумы!

Я сам дал тысячам отраву:

Их нет – а я живу… И вот

В моем лице воздал народ

Своим убийцам – честь и славу!

Ну стоит ли об этом вам тужить!

Довольно, если правильно и честно

Сумели вы все к делу приложить,

Что от других вам сделалось известно.

Как юноша, трудам отца почет

Воздали вы – он был доволен вами;

Потом науку двинули вы сами,

А сын ваш снова далее пойдет!

О, счастлив тот, кому дана отрада –

Надежда выбраться из непроглядной тьмы!

Что нужно нам, того не знаем мы,

Что ж знаем мы, того для нас не надо.

Но перестань: не будем отравлять

Прекрасный этот час печальными речами.

Взгляни: уж солнце стало озарять

Сады и хижины прощальными лучами.

Оно заходит там, скрываяся вдали,

И пробуждает жизнь иного края…

О, дайте крылья мне, чтоб улететь с земли

И мчаться вслед за ним, в пути не уставая!

И я увидел бы в сиянии лучей

У ног моих весь мир: и спящие долины,

И блеском золотым горящие вершины,

И реку в золоте, и в серебре ручей.

Ущелья диких гор с высокими хребтами

Стеснить бы не могли стремления души:

Предстали бы моря, заснувшие в тиши,

Пред изумленными очами.

Вот солнце скрылось, но в душе больной

Растет опять могучее желанье

Лететь за ним и пить его сиянье,

Ночь видеть позади и день передо мной,

И небо в вышине, и волны под ногами.

Прекрасная мечта! Но день уже погас.

Увы, лишь дух парит, от тела отрешась, –

Нельзя нам воспарить телесными крылами!

Но подавить нельзя подчас

В душе врожденное стремленье,

Стремленье ввысь, когда до нас

Вдруг долетает жаворонка пенье

Из необъятной синевы небес,

Когда, внизу оставя дол и лес,

Орел парит свободно над горами

Иль высоко под облаками

К далекой родине своей

Несется стая журавлей.

Хандрил и я частенько, без сомненья,

Но не испытывал подобного стремленья.

Ведь скоро надоест – в лесах, в полях блуждать…

Нет, что мне крылья и зачем быть птицей!

Ах, то ли дело поглощать

За томом том, страницу за страницей!

И ночи зимние так весело летят,

И сердце так приятно бьется!

А если редкий мне пергамент попадется,

Я просто в небесах и бесконечно рад.

Тебе знакомо лишь одно стремленье,

Другое знать – несчастье для людей.

Ах, две души живут в больной груди моей,

Друг другу чуждые, – и жаждут разделенья!

Из них одной мила земля –

И здесь ей любо, в этом мире,

Другой – небесные поля,

Где тени предков, там, в эфире.

О духи, если вы живете в вышине

И властно реете меж небом и землею,

Из сферы золотой спуститесь вы ко мне

И дайте жить мне жизнию иною!

О, как бы я плащу волшебному был рад,

Чтоб улететь на нем к неведомому миру!

Я б отдал за него роскошнейший наряд,

Его б не променял на царскую порфиру!

Не призывай знакомый этот рой,

Разлитый в воздухе, носящийся над нами;

От века он душе людской

Грозит со всех концов и горем и бедами.

То мчатся с севера, и острый зуб их лют,

И языком они язвят нас, как стрелою;

То от востока к нам они бездождье шлют

И сушат нашу грудь чахоткой злою;

То, если из пустынь пошлет их жаркий юг,

Они палящий зной над головой нам копят;

То с запада они примчат прохладу вдруг,

А после нас самих, луга и нивы топят.

Они спешат на зов, готовя гибель нам:

Они покорствуют, в обман увлечь желая,

Уподобляются небес святым послам,

И пенью ангелов подобна ложь их злая…

Однако нам домой пора давно:

Туман ложится, холодно, темно…

Да, только вечером мы ценим дом укромный!

Но что ж ты стал? И чем в долине темной

Твое вниманье так привлечено?

Чего твой взор во мгле туманной ищет?

Ты видишь – черный пес по ниве рыщет?

Ну да; но что ж особенного в том?

Всмотрись получше: что ты видишь в нем?

Да просто пудель перед нами:

Хозяина он ищет по следам.

Ты видишь ли: спиральными кругами

Несется он все ближе, ближе к нам.

Мне кажется, что огненным потоком

Стремятся искры по следам его.

Ты в зрительный обман впадаешь ненароком:

Там просто черный пес – и больше ничего.

Мне кажется, что нас он завлекает

В магическую сеть среди кругов своих.

Искал хозяина – и видит двух чужих!

Взгляни, как к нам он робко подбегает.

Круги тесней, тесней… Вот он уж близок к нам.

Конечно, пес как пес – не призрак: видишь сам!

То ляжет, то, ворча, помчится без оглядки,

То хвостиком вильнет: собачьи все ухватки!

Иди сюда! Ступай за нами вслед!

Да, с этим псом конца забавам нет:

Стоишь спокойно – ждет он терпеливо;

Окликнешь – он к тебе идет;

Обронишь вещь – он мигом принесет;

Брось палку в воду – он достанет живо.

Ты прав, я ошибался. Да:

Все дрессировка тут, а духа ни следа.

Да, вот к такой собаке прирученной

Привяжется порой и муж ученый.

Воспитанник студентов удалых,

Пес этот стоит милостей твоих.