Читать книгу Тонечка и Гриша. Книга о любви - Ирина Николаевна Пичугина-Дубовик - Страница 10

В июле 1932 года пришло лето. И принесло с собой поветрие. Дифтерит.

Заболели детки в общежитии.

Заболела и Тонечка.

Да ещё в тяжёлой форме. Чуть плёнками не задохнулась. Долго её в старой больнице города Александровска выхаживали.

Несколько месяцев.

Гриша изводился страхом за неё.

Однако, обошлось. Выздоровела Тонечка, только сердце начало иногда подводить. Врач сказал, пройдёт. Но с детьми обождать надо. Тонечка переживала.

В семьях молодых только прибывших пограничников пошли детки.

А пелёнки-распашонки?

А одеяльца?

А где взять? Город Александровск – не ближний свет. Да и нет там ничего…

Прошёл год после достопамятного побега Тонечки в замужество.

Теперь ещё и девять месяцев.

Скоро и Тонечка станет молодой мамой.

Она, хоть и счастлива до беспамятства, но носит тяжело и имеет странное пристрастие. Нравится ей запах антрацитного дыма из поселковой котельной. Истопник её уважает, прикатил валун и постелил на него телогрейку, чтобы Тонечка не подстыла. Она там часами может сидеть и смотреть на чёрный дым…

– Черноволосого родишь, – утверждал истопник.

Да как в воду глядел.

Вот и родилась здоровенькая девочка с чёрными волосиками и чёрненькими глазками, складненькая и крикливая, вся в Катерину – теперь уже бабку. Тонечка хотела назвать её Катериной, но Григорий, не спросив жены, привёз в Александровский роддом свидетельство на имя Вероника.

Тонечка даже рассердилась и расстроилась!

Что это за имя?

Как жить доченьке с ним?

Это была их первая ссора. Так или иначе, но доченька стала – Верочкой. Хорошенькая и пухленькая, но своенравна – до ужаса, только глаз да глаз за ней!

Тонечка часто писала матери о своей жизни, о Грише, их любви и семейном счастье. Просила простить и принять.

Катерина сначала молчала, но, когда родилась первая внучка, не выдержала и оттаяла. Теперь мать и дочь обменивались новостями. Катерина в каждом письме передавала зятю поклон.

Маленькая Верочка бегала за бабочками, которых тут, на Сахалине, водилось видимо-невидимо. Ярко-оранжевые с чёрными полосками, лимонно-чёрные с острыми крыльями, а однажды перед Верой села огромная сине-чёрно-зелёная бабочка с металлическим отливом, двумя хвостами и загнутыми книзу крыльями. Чудесная синяя бабочка сидела, медленно сводя и разводя блестящие на солнце опахала.

Дразнила.

Верочка такого чуда в своей маленькой жизни ещё не видала. Непослушными пухлыми пальчиками попыталась она схватить живую игрушку, оказавшуюся просто гигантской в сравнении с Верочкиной ручкой, но волшебная бабочка неожиданно легко вспорхнула и унеслась.

Верочка безутешно и горячо заревела.

Прибежала Тонечка и никак не могла понять, что так расстроило её всегда весёлую малышку.

Прямо под Новый, 1935, год Гриша принёс домой под мышкой огромный свёрток. Тонечка разложила на топчане новую пограничную форму Гриши.

– Ой, как красиво то! И пошито хорошо. Гриша, примерь, а?

Грише и самому не терпелось. Старое обмундирование истрепалось и износилось в бесконечных просушках, просолилось в трудах боевой пограничной «страды».

А тут – всё совершенно новое!

Ворча в притворном недовольстве, Григорий надел синюю гимнастёрку и примерил фуражку. Она была с темно-синим околышем, светло-зеленым верхом, черным широким козырьком и черным клеенчатым ремешком – можно закреплять под подбородком. Из фуражки выпала новая пилотка и светло-зелёная звезда.

– Тось, нашей мне звезду на пилотку. Это на лето будет.

– Гриша, смотри, новый шлем!

Действительно, выдали и новый серый шлем, пахнущий шерстью и складом.

– Вот красота!

– Я его ещё поберегу. В старом похожу пока…

А Тоня, забывшись, разглядывала материю, выданную на портянки. Фланель…

– Да не страдай ты, Тося, тебе же рожать скоро, забирай всё на пелёнки. У меня и старые ещё хороши. И вот этот отрез на шинель забирай. Всё равно тут шить некому. А детям одеяльца нужны!

Прямо под Гришин день рождения, 21 апреля 1936 года родилась Лизочка. Родилась легко, просто незаметно. Тонечка сама, своими ногами, вернулась в палату. Молодая мамочка просто лучилась счастьем – беленькая доченька, вся в Гришу и волосиками и глазками.

Радость какая!

Но без «истории» не обошлось и в этот раз. Когда на следующий день Тонечка лежала на кровати в палате, её вызвала в коридор нянечка.

– Иди, там тебя зовут.

– Неужели Гриша! Так скоро! – Тонечка побежала было вниз, но нянечка твёрдой рукой перехватила её.

– Нет, иди за мной. Поговорить с тобой хотят.

Сгорая от любопытства, Тонечка пошла следом.

И пришли они к двери.

А за дверью была маленькая палата, просто кладовка, но с окном. И была одна кровать. Величественно-красивая светловолосая женщина подняла голову с подушки.

– Проходите.

Нянечка тихо вышла.

Женщина глянула на Тонечку оценивающе.

– Простите, что потревожила. Вас, кажется, Антониной зовут?

Тонечка подобралась, кто его знает, что от неё хочет эта женщина со странными глазами, в которых видна тоска и страстное желание… чего?

– Да.

– Я вам называть себя не буду. Поверьте, мой муж занимает очень высокое положение здесь на острове. Мы живём в достатке. У меня трое сыновей и… вот… опять сын.

– Поздравляю, – машинально прошептала Тонечка, холодея от непонятного предчувствия.

– У вас уже ведь есть одна дочь? Да? И теперь вторая? Я её видела. Она на вас не похожа. Совсем. Глазки голубенькие и волосики светлые… А ваш муж, вероятно, сына хотел… Вряд ли он будет доволен второй дочерью. Все мужчины хотят сына.

Женщина продолжала говорить, а Тонечка пугалась всё больше. Зачем этой женщине показали её, Тонечкину, девочку?

– В общем, нечего ходить вокруг, – резко сказала женщина. Рывком сбросила ноги на пол и села на кровати, поморщившись от боли.

– Мой муж давно мечтал о дочке. А у меня – опять сын. И, – тут она замялась, – больше мне не родить.

Почти гипнотизируя Тонечку, ввинчиваясь в неё взглядом, женщина говорила,

– Пока никто ничего не знает, ни ваш муж, ни мой, давайте обменяемся детьми! Вы возьмёте моего мальчика, он темненький, как вы, а я возьму и воспитаю вашу девочку. Она светловолосая и голубоглазая, как мы с мужем.

Тонечка взвилась было, но женщина начальственным жестом остановила её.

– Подумайте, какую жизнь я, мы с мужем, сможем дать нашей… вашей девочке. Наш дом – полная чаша, няни, наряды, будущее… подумайте, Антонина. А у вас, что узнает ребёнок? Только грязный барак, вечную нищету и жизнь на заставе, на краю смерти!

Лицо женщины стало злым и уродливым, куда подевалась её красота?

– Я, я дам вам денег за обмен. У меня они есть. Много денег! Подумайте, вашей семье деньги лишними не будут.

Женщина уже просто выплёвывала слова Тонечке в лицо.

– Если вы любите дочь, вы не лишите её такого шанса на счастливую жизнь!

Внезапно гнев в душе у Тонечки улёгся, уступив место спокойному презрению.

– Вы, вероятно, боитесь показать мужу тёмненького мальчика. Это ваши дела и ваш ответ. Прощайте. Желаю вам счастья.

Тонечка круто повернулась и вышла, тихо прикрыв за собой дверь. В коридоре она прислонилась спиной к стене, ноги подкашивались, и вдруг её затрясло от нервного безмолвного хохота. Она смеялась и смеялась, зажав себе рот руками.

А потом по стеночке побрела к себе в палату.

Вечером приехал Гриша. И Тоня в записке попросила его договориться забрать их с Лизочкой домой пораньше.

Пояснять ничего не стала. К чему.

Теперь у Тонечки и Гриши были две девочки.

Права была та незнакомая женщина, никакого достатка в молодой семье не было. Но зато была любовь и полный семейный лад. Была радость, бодрая, журчащая, выбивающаяся из-под камней бытовых невзгод, как весёлый и бурливый ручеёк.

А дети – есть дети.

Что им достаток или недостаток? Они умеют чудесно играть и с чурочками и с бумажками, с травинками и камушками, им всё нипочём, были бы рядом любящие их и друг друга мама и папа.

Опять июнь. Остров вспыхнул цветами! Нигде не видела Тонечка такой пронзительной красоты природы, как на Сахалине, нигде не вдыхала такого звенящего, опьяняющего воздуха, как здесь.

Северный Сахалин понемногу оправлялся, восстанавливался. Но как медленно! Хотя в самом Александровске стройка идёт вовсю! И людей прибавилось. Уже совсем город на город стал похож!

Шли разговоры о перебазировании сюда, на Сахалин, авиационного полка для охраны границ.

По рельсам пыхтят дрезины, резко свистят «кукушки», торопясь довезти до порта свой груз брёвен или угля.

Только жизнь на заставе оставалась всё той же. Тяжёлой и опасной. После «вылазок» японцев иногда приходилось хоронить бойцов… Друзей.

Тонечка старалась, не плакала, закусывала губу, чтобы сдержаться.

Жёны… вдовы теперь… стояли с окаменевшими серыми лицами.

Прощальный залп.

Спи спокойно, дорогой товарищ, ты честно выполнил свой долг перед Родиной.

И снова шли будни заставы.

А потом была осень, долгая и щедрая. Пришла она в том, 1937 году, с грибами, ягодами, с летящими паутинками, с буйством красок и косяками перелётных птиц, готовящихся в обратный путь. В сентябре солнце было всё ещё по-летнему тёплое и сильное.

Но над Тонечкой и Гришей понемногу начали сгущаться тучи.

Тонечка опять оказалась на виду.

Засияла новой женственной красотой.

И вышло нехорошо.

Холостой начальник тыла сахалинских погранвойск её заприметил. Не раз и не два приезжал он на заставу якобы «по делам», а сам приходил к общежитию …поговорить… Один раз получил «автограф» через всю щёку, другой раз, когда Тонечка рубила дрова в сарае, огрёб за дерзость свою от неё поленом по хребтине и позорно бежал. Скрыть этот «афронт» ему было невозможно и он, вроде как со смехом, выговаривал Григорию,

– Ну, строга твоя жена, шуток не понимает!

Григорий перемолчал, зло глянул на начальника. Какие тут шутки?

И дело на том не кончилось. На Григория нежданно пришла анонимка, что у него в сундуке якобы спрятан халат с драконами.

И опять судьба вмешалась. Григорий узнал о готовящейся против него злой интриге, в конце которой весьма вероятно, даже непременно, был бы арест, и сам пошёл ва-банк. Он явился к партийному начальству с таким напором и такими словами:

– Если я – потомственный крепостной крестьянин – враг народа, то кто тогда друг народа? Анонимщик?

Надо было знать эмоциональную силу молодого Григория. Она сметала города и океаны! И почти пошитое дело было «пока» убрано под сукно.

Не будучи наивным, Григорий понял, что начальство, желая заполучить Тонечку, его, Григория, уберёт рано или поздно. Он написал прошение о переводе в любое другое место. Мотивируя сою просьбу тем, что Тонечка переболела дифтеритом и получила осложнение на сердце, поэтому холодный и тяжёлый климат Сахалина был ей труднопереносим.

И его просьбу удовлетворили!

Рука судьбы проявилась и в том, что очень скоро пришёл приказ о переводе Григория, а того начальника надолго вызвали на материк.

Мусенковы ехали на пароме во Владивосток. Тонечка дрожала всю переправу, ведь паром был ещё в ведении Сахалина.

Вдруг пришлют телеграмму! Вдруг их вернут!

Но обошлось. И молодая семья спокойно сошла на берег материка.

В Приморье начиналась золотая осень! Тонечка, сидя у окна вагона, вертелась в нетерпении, рассказывала Грише, что казаки первопоселенцы особым воображением не отличались и станции называли просто по порядку, считая речки, текущие из центра Владивостока: Первая речка, Вторая Речка.

А вот и Угольная! Гриша, подхватив чемоданы и Лизочку, уже выскочил на перрон.

– Верочка, дай маме ручку. Сходим.

Сердце бежало впереди Тонечки.

Знакомая и родная улица!

Синяя сопка, зелёная, но уже кое-где желтея и краснея в осенней листве, плывёт в сентябрьском мареве на горизонте…

– Мама! Это мы! – захлебнулась Тонечка слезами.

– Катерина Павловна, принимайте гостей!

Для торжественной встречи Григорий надел новую летнюю форму, хоть не так-то и тепло было. Стоял у калитки в белой гимнастерке, белом френче с белыми же брюками навыпуск, в щегольских полуботинках. На фуражке красовался белый чехол. Тоня с гордостью поглядывала на стройного красавца мужа.

Вот он каков, её Гриша!

Орёл!

Всплеснула руками Катерина, забывши все обиды, кинулась целовать дочь. Радостно накручивал ус Степан, пожимал руку Григорию. Ожидал своей очереди поздороваться с дочерью, давая женщинам нацеловаться и наплакаться вволю.

Старшие Тонины братья, их жёны, младшие Тонечкины сёстры – все суетились вокруг по дому и двору. Накрывали стол, готовили комнату дорогим гостям.

Тонечка приехала! И семью привезла!

Бабушка Катерина нарадоваться не могла на своих внучек. Особенно понравилась ей беленькая годовалая Лизочка, тихая и миленькая.

Верочка щебетала и ветерком носилась по бабушкиному дому, Лизочка с трудом топотала по комнатам. Родственники малышек ловили и… кто целовал в щёчки, кто подбрасывал в воздух, кто нежно прижимал к груди. Никогда на девочек не выливался такой ливень любви и внимания взрослых. Скоро девочек сморило. Тонечка и Катерина тихонько отнесли их в комнату и уложили.

А старшие чинно уселись за стол и началась серьёзная и обстоятельная беседа.

– И куда вы теперь?

– Далеко. На другой конец страны. В Бессарабию.

Ахнули.

Так далеко!

Никто из сидящих за столом из Приморья не выезжал.

Тонечка первой всю страну увидит! Всю огромную советскую страну!

Завистливо глянула сестра Таня на Тонечку, той предстоит проехать по всемуТранссибу, столько посмотреть, а она, Татьяна, сиднем сидит тут, на одном месте.

А Тонечка была и рада, и не рада такому путешествию с маленькими дочками, на скудные подъёмные, выданные Грише. Но о том молчала. Не хотела портить встречу с родными.

Вся многочисленная родня Катерины – Беловы – пришли посмотреть и приветить непокорных Мусенковых, настоявших на своём.

Вставших за свою любовь.

Крепость духа всегда уважается русскими людьми. А тут ещё сами такие юные, красивые и девочки прелестны. Сколько рук пожал Гриша, сколько рюмок выпил за знакомство, об этом наша история умалчивает.

В общем, произошло всеобщее семейное примирение.

Катериной Павловной был, наконец, Григорий официально признан зятем. По этому поводу Гриша с тестем Степаном даже на пару напились от счастья, хотя оба к спиртному были всю жизнь весьма и весьма равнодушны. Тонечка всласть наговорилась с матерью и сёстрами, родными всех мастей и колен.

Но, всё хорошее имеет обыкновение быстро заканчиваться.

Через несколько дней пора было ехать на новое место службы.

Вся родня пришла провожать Мусенковых на вокзал Владивостока. Катерина плакала. В последний раз обняв дочь, она сунула той в руку крохотную коробочку.

– Это тебе. От нас с отцом.

Опять слёзы, объятия.

Поезд сердито фыркнул, дал гудок и пошёл, набирая ход, перестукивая колёсами. Тонечка открыла коробочку. Там лежали небольшие золотые серёжки…

Ласковый привет от отца-матери.

Благословение в дальний путь.

Шёл сентябрь 1937 года.