Читать книгу Полоса препятствий - Ирма Доттир - Страница 7

Февраль 1983

Оглавление

Берём: швейцар гостиницы «Националь» – один, молоденький педик без определённых занятий – один, капитан КГБ – тоже один, перемешиваем, дальше нужно немного поболтать, потом педика отделяем и выдерживаем сутки в камере. На выходе получаем шлюху для работы с иностранцами. Мой третий, тот самый швейцар, красиво меня продал, а что ему оставалось, если капитан его прямо на мне поймал чуть ли не на рабочем месте. Швейцар со мной не церемонился, сразу после знакомства велел нацепить юбку и потащил на улицу, невзирая на моё смущение. Мне, в общем, понравилось, а он, видимо, это почувствовал и нагнул меня прямо в подъезде, где нас и накрыли.

На допросе я прибавил себе лет до девятнадцати, чтобы моему мужику не наварили срок за малолетку и спаивание оного, и тут начались странности. Капитан мне вопросы задавал, но ответы явно игнорировал, он у меня даже документов не спросил, да и сами вопросы были какие-то беспорядочные, уличных хулиганов и то лучше допрашивают.

Швейцар с работы полетел за аморалку, а меня, выходит, за аморалку на работу взяли, причём за ту же самую. Я бы хотел работать манекенщицей, замуж и детей, но вышло так. Назначил себе таблетки для приёма в двадцать пятый день рождения и перестал думать об этом.

Капитан моего мнения не спрашивал, он только удивился, когда увидел, во что я одет, и сразу сообразил, как пристроить к делу мальчика в юбке. Органам нужен осведомитель по работе с иностранными извращенцами, значит, оный будет явлен. Хорошие люди погибали в войну, чтобы сейчас жили такие любители аморалок, поэтому кому-то придётся поработать на благо страны. Я быстро сориентировался, начал выпрашивать чеки «Берёзки» для покупки хорошей проститутской одежды, официальное трудоустройство и небольшое жалование в семьдесят рублей – чеков он не дал, конечно, но заменил на хороший блат в магазине «Ядран», и на югославские шмотки я согласился, а остальное он дал без обсуждения. Но потом речь зашла о том, где мне жить; он сначала предложил общежитие, а когда я спросил, в какой душ можно будет ходить с членом в женских трусах, он всё-таки раздобыл ордер на однушку в малосемейке и потратил на это всего час. Зато совершенно по своей инициативе он сделал мне женский паспорт, прибавив ещё два года возраста, и записал на курсы английского и французского.

Насчёт паспорта сказал не обольщаться, он пройдёт только поверхностную проверку в милиции, но не тщательную, с сопоставлением разных документов, потому что фамилия Солодовьяненко в Советском Союзе не встречается совсем, равно как нет на свете и посёлка Перекат Смоленской области, где у меня место рождения и постоянная прописка. Существует, оказывается, картотека фамилий для оперативной работы, чтобы искать человека по нескольким буквам имени, и капитан иногда на спор с коллегами выдумывал фамилии, которых там нет. Короче, терять паспорт нельзя, замуж не получится, за границу не пустят и даже на работу устроиться можно далеко не везде. Нужно записаться в вечернюю школу, а то что ты за осведомитель, если ни органическую химию, ни Достоевского не проходил. Работу прогуливать нельзя, школу можно. К тому же, по паспорту мне двадцать один, то есть через четыре года нужно будет обращаться в паспортный стол за заменой фотографии, придётся теперь всё время лизать задницу начальству, чтобы это прошло без проблем.

Курсы, конечно, лютые, весь мой школьный английский, который был весьма неплох по меркам нашей училки, уместился бы в два дня таких занятий, и даже та старушенция-репетитор была всего лишь бледным подобием. Вставать приходилось в шесть, потом ехать через всю Москву часа два, а вечером обратно, но я почему-то ни разу не проспал. Просто заходишь на восемь часов в аудиторию, и всё общение идёт на иностранном, а что именно ты понял или не понял – это твои заботы, учебники лежат свободно. Преподаватель просто идёт по языку с дикой скоростью и никого не ждёт, курсанты говорят, как умеют, и друг друга тянут, кто готов сдавать зачёт, тот и сдаёт. Мат стоит до потолка, но его тоже никто не объясняет, а по-французски, например, можно здорово обложить, разбирайся потом со словарём, куда тебя послали и кто ты сам; брошюрка с ругательствами была самая зачитанная, что неудивительно. Через две недели я и сам уже прилично ругался, поднабрался разных жаргонных словечек, и капитан объяснил, что просто шлюхой быть нехорошо, надо осознанно работать на благо отчизны, одной руганью обойтись не получится, и дал ещё месяц на занятия.

Клиентов было мало, капитан на простых туристов меня не вызывал, только на командированных по делу. Иностранцы не стремились светить свои наклонности в чужой стране, тем более, с такой статьёй в уголовном кодексе, но им тактично намекали, что ничего страшного в этом нет, и некоторые на это велись. Многим из них и дома открываться было бы опасно. Можно сказать, я жил спокойной жизнью, только работа у меня была странная. Собственно, никаких секретов добывать и не приходилось, работа шлюхи в другом – в душевных беседах до и после полового акта с иностранным гражданином, если, конечно, клиент не араб, для него-то я буду просто подстилкой. Но арабы пока не попадались, а с остальными можно и пообщаться под рюмочку хереса или виски. Слово за слово, а там, глядишь, мой родственник работает мелким винтиком в нужном министерстве и может провентилировать вопрос, рыбка заглатывает наживку и попадает в сачок. Или, скажем, разговор под моим чутким руководством выходит на загадочную русскую душу и различия между ухой и рыбным супом, и рыбке организуют выезд на рыбалку, а там её уже обрабатывают под водочку. Правда, после третьего подряд отправленного на рыбалку в марте капитан попросил включить мозги. В общем, шлюха – полезный член общества, смело могу считать себя госслужащим.

Меня зачислили в штатное расписание гостиницы уборщиком жилых помещений, то есть горничной, на зависть женским коллегам, которые меня даже побить хотели, но одна получила хороший удар в нос (мои подростковые драки даром не прошли) и статью за тунеядство, и остальные затихли. Они-то числились кто санитаркой в поликлинике, кто уборщицей в жилконторе, а я аж прямо в элитном месте работал и ночные смены у меня были, и даже санкнижка с регулярными осмотрами на заразу. Впрочем, я быстро прекратил с ними общаться, даже в гостиницу заходил через другой вход. Чуть позже я присмотрелся к нашему странному коллективу, оказалось, кроме меня была ещё одна девочка, которая тоже контактировала с капитаном, и она-то как раз в ту драку и не лезла, и вообще ни на кого внимания не обращала. Но даже она не знала, что я мальчик, была неразговорчивая и занималась, скорее всего, тем же самым подвязыванием клиентов, я к ней с разговорами тоже не приставал.

Блат в «Ядране» сделал не сам капитан, а какой-то его знакомый, который даже не представился. Он просто провёл меня за руку в директорский кабинет и сказал «Вот. Это Маша». Дирекция покосилась на Машу, Маша в ответ уставилась на дирекцию ясным взором голубых глазиков, контакт был налажен. Молчаливо предполагалось, что если я хочу по госцене, то стою в очереди, как все, а если не хочу стоять, то цена вдвое выше.

Ощутил явный интерес капитана к моим ногам. Правда, ни разу не смог поймать его на том, что он пялится, но приятное щекотание от задницы до ступней выдавало его с головой.

И стал я, наверное, единственным педиком в Москве, который не якшался с другими. Работа у меня находилась совсем рядом с плешкой, но я на гомосековские посиделки не ходил, утром там никого, а вечером я занят. Хотя у меня вообще не имелось ни малейшего желания туда соваться, просто несколько раз прошёл мимо. Я всех их в лицо запомнил, и даже видел там своего Колю, но он не узнал меня повзрослевшего и на шпильках.

Жил один в крохотной двадцатиметровой квартирке в Перово, от метро остановок десять. На вечернюю школу я плевать хотел, не хватало ещё шарахаться поздним вечером в женской одежде по спальному району, да капитан так ни разу и не спросил о моих успехах за партой. Потихоньку делал ремонт. Соседи попались шумные, общага она общага и есть, хоть и квартирного типа. Договорился в соседнем гастрономе и притащил оттуда пару кубометров упаковок из-под яиц, сплющил их, проклеил и присобачил сырой штукатуркой на стены и потолок, звукоизоляция получилась изумительная; поверхности стали немножко неровными, даже оригинально получилось. И не знаю почему, но стены и мебель я покрасил в белый цвет и вообще все предметы обстановки тоже покупаю только белые. Замки, разумеется, поставил правильные, и на следующий же день получил довольно полезную информацию. Как только я вошёл в гостиницу, товарищ капитан взял меня под локоток:

– Добрый вечер. Принеси-ка мне ключи от своих новых замков.

– А что, вы не можете без них?

– Мы много чего можем. Но ты принеси, просто в знак доброй воли.

– А вы не могли бы со мной съездить, будучи в форме? Соседи уже косятся, что я один живу, а общежитие для семейных.

Так у меня появился условный мужик. Люди с пониманием относятся к погонам, особенно те, у кого московская прописка временная.

На работу каждый день ходить мне было не нужно. Капитан велел ежедневно звонить дежурному и узнавать, не требуются ли мои услуги, но даже КГБ оказалось не под силу гарантировать, что телефоны-автоматы рядом с моим домом будут работать бесперебойно, и теперь у меня появился домашний телефон, тоже белый, и некоторое уважение во взгляде коменданта общежития. Звонил только по двум номерам: дежурному и в службу времени 100, почему-то не смог заставить себя купить часы. Телефон я, разумеется, раскрутил и нашёл лишние детали. Интересно, что такого капитан хотел услышать, думал, я клиентов буду водить? Или это у них рефлекс такой?

День рождения отмечал в одиночестве, не с проститутками же мне его отмечать. Осталось девять лет, таблетки куплю потом, чтобы не просроченные были.

Семьдесят рублей за то, что числюсь горничной – убийственно мало. Всё пришлось покупать, и начал я со стиральной машины, потому что руками стирать тонкие вещи слишком утомительно. Импортная стиральная машинка-автомат – двести пятьдесят рублей в кассу плюс четыреста завмагу лично, да ещё пойди найди, полгорода обегать надо. Мебель на кухню и в комнату – шестьсот по госцене, но с центрального входа её тоже нет в наличии, а с заднего без смазки не пролезешь, две тысячи выложи. Сигареты, опять же, нужны импортные, причём не болгарские опилки вроде «Родопи», а тонкие дамские, которые только в «Ядране» и есть, но дорогие, заразы. А где столько денег взять? Правильно, на рабочем месте. Если клиентам давать всё и не спорить, то можно попросить чаевые или как это называется у проституток, и я довольно быстро научился делать, как им нравится.

Вопрос о том, каким способом выносить валюту из гостиницы, пришлось решать быстро. Выручку у меня принимал дежурный милиционер, оформляли как находку – шла (протокол писали, разумеется, по паспортному имени), шла, да и нашла, со мной постоянно такое происходит. Милиционер знал, сколько мне положено платить, потому что прейскурант на шлюх в такой гостинице почти официальный, чуть ли не на стеночке вывешен, так что изымали у меня всю выручку подчистую и передавали её кому надо, я от этого имел долю рублями по странному курсу, среднему между госбанком и валютчиками, чтобы покупать импортную одежду, эти деньги мне отдавали вовсе без документов, ни тебе договора, ни ордера даже.

Свои деньги, добытые сверх программы, надо было выносить незаметно. Такие очевидные места, как трусы, подкладку на одежде, сигаретную пачку и под стелькой в обуви я даже не рассматривал, от остальных способов меня быстро отучили первым же глубоким обыском, причём никто даже глазом не моргнул, увидев «ночного мотылька» в голом виде, а потом закрепили мою послушность ещё несколько раз. Способ получше родился сам собой: меня не встречали у номера, не принуждали к сдаче валюты, и против обыска я никогда не возражал, потому что излишков в этот момент при мне не было, они были засунуты под косяк входной двери кабинета товарища из милиции, благо у него была двойная дверь и он моего шуршания не слышал; а на выходе я их забирал. Я, впрочем, быстро понял, что выручка дальше моего капитана не идёт, и мне стало интересно, как он договорился с милиционером, по идее разные ведомства должны были друг за другом следить. Дома я валюту не прятал, сразу менял, а за рубли было бы сложно предъявить мне претензии.

Сдать валюту в Москве можно было почти без проблем. Сложнее оказалось узнать курс чёрного рынка, чем найти валютчика, потому что официальный пункт обмена валют для советских туристов именно в «Национале» и размещался и притягивал махинаторов сотнями, а всякая девушка, выходящая из служебного входа гостиницы, сразу становилась объектом их интереса. Иногда попадалась такая экзотичная валюта, что её брали только бонисты, тут уж не до справедливого курса. Служебный вход, кстати, не блистал, он был чистенький, но не более того, и рядом постоянно стоял какой-то раздолбанный жигуль ржавого цвета, который красоты тоже не добавлял.

Приключений не было. Бывали душевные разговоры в постели, гомик гомика не обидит. Случались события и повеселее, однажды под видом переводчика сопровождал какого-то делового западного немца в поездке по Золотому кольцу, и, надо сказать, ездить на экскурсию на «Чайке» мне очень бы понравилось, если бы не пришлось столько пить, за две недели трезвым я не был ни секунды. Было даже предложение устроить мне эмиграцию, я прикинул, какие мучения придётся пройти ради разрешения на выезд, и отказался.

Полоса препятствий

Подняться наверх