Читать книгу Взгляд. Записки современника - Ислам Узалов - Страница 9

В телевизоре министр Адильгерей в который раз, стараясь выглядеть убедительнее, говорит корреспонденту, а по сути обращается ко всем гражданам, что правоохранительные органы не смогут справиться с экстремизмом без помощи населения. Невольно начинаешь даже сочувствовать этому крупному сильному мужчине, который фактически признаётся в бессилии своего ведомства, если не будет нашей помощи.

В том числе, от женщин, детей, бабушек и дедушек, которые заведомо слабее его.

Действительно, без общей помощи не справиться.

Надо помогать.

На следующий день звонит редактор, который, вероятно, смотрел то же самое и спрашивает, не мог бы я написать о том, почему в Америке практически любой гражданин, который видит, как кто-то что-то нарушил, не говоря уже о преступлении, сразу же «стучит» в полицию, а в Дагестане….

(В России вообще слово «стукач» – одно из самых тяжких оскорблений. Похуже мата.)

Что нужно для того, что бы мы дагестанцы вели себя как американцы?

От чего же не написать, тем более, если это небезразлично и мне? Написать можно.

Могу рассказать и от чего всё так сложилось и что делать для исправления. Вместе с тем, думаю, мой диагноз и рецепт не будут выглядеть слишком оригинально.

Весь вопрос, готовы ли мы к лечению, насколько хотим его.

Так, от чего это у нас слово «стукач» – тяжкое оскорбление, а в США несколько лет назад звание «человека года» журнал Time присвоил трем женщинам, которые «настучали» на своих работодателей?

В результате, были вскрыты серьёзные нарушения, а их фотографии журнал даже опубликовал на своей обложке – страна должна знать своих героев.

Если кто что подумал, то «стучали» дамочки вовсе не по причине обиды на притеснения или увольнение – с этим делом у них никаких проблем не было.

Просто, их возмутило, что допускается нарушение закона.

Понятие «стукач» и резкий негатив к нему появилось не сегодня. Его «ноги» растут ещё из советских времён.

Тех самых, когда всё было хорошо, счастливо и все жили единой, дружной семьёй. (Разве у нас мало и по сей день приверженцев такой точки зрения?)

Как вы думаете, если один из членов вашей семьи совершает, что-то такое, что, по вашему же мнению, наносит вред, пусть не напрямую вам лично, но интересам семьи и вам об этом стало известно, вы промолчите или «настучите» (остановите вредителя, поставите вопрос на семейном совете, проинформируете главу семьи…)?

Я на лавры Льва Толстого не претендую и ничего эпохального на тему семейных взаимоотношений не напишу, но, убеждён, промолчать у вас, скорее всего, не получится.

В той либо иной форме реакция будет.

Хотя бы потому, что интересы семьи это, всё равно, и ваши личные интересы, жертвовать которыми как-то не захочется.

То есть – «настучите» и, если не считать самого провинившегося (возможно), никаким презрением остальные члены семьи вас не обольют.

Из этого – от обратного – следует, раз «стукач» был объектом презрения со стороны общества, то никакого советского государства, как большой единой семьи в реальности не существовало?

Такая семья существовала виртуально – как лозунг.

Возможно, даже на поверхности своего сознания многие люди находились под влиянием этого красивого мифа и с лёгкостью искренне его подхватывали, хотя, думаю, ещё большее количество либо вполне сознательно лицемерили, либо просто молчали.

Были, конечно, и фанатики, и, просто, идиоты, но такие имеются у любой идеи и их всегда абсолютное меньшинство. Когда же дело касалось реальных действий, а не парадной болтовни, то в действие вступало то, что твердо сидело в глубине сознания.

Есть я и есть государство, где человек вовсе не «проходит как хозяин необъятной родины своей».

От меня ничего не зависит.

Всё решает райком, обком, политбюро.

Критиковать можно отдельные недостатки, но, не дай бог, партию и её «генеральную линию» – получишь клеймо английского шпиона, вредителя, врага народа…

Только – «спасибо родной партии за отеческую заботу о нас».

Одновременно – сидевший в том же подсознании страх что, если что не так скажешь или взглянешь, сотрут в лагерную пыль, чувство бессилия перед государственной машиной, которой невозможно ничего доказать.

Государство олицетворяли партийные функционеры клеймящие с трибун и врагов народа, и призывавшие к новым свершениям, которые потом почему-то и сами оказывались врагами народа.

Тройки и мясники из НКВД орудовавшие под лозунгом Вышинского – «признание – царица доказательства».

А уж признание они умели выбивать – много ума не надо.

Десятки миллионов, у которых после революции это государство отобрало собственность.

В колхозы с развёрнутыми знамёнами шла только голь, которой в этот колхоз нечего было вносить и большинство которой было голью, прежде всего потому, что не хотело и не умело трудиться.

Остальные же становились колхозниками под страхом репрессий.

Миллионы, прошли через Гулаг, миллионы не вернулись из него.

Миллионы, знавшие, что их близкие родственники несправедливо подверглись репрессиям, только потому, что настучал сосед, товарищ, коллега.

Кто из глупого рвения, кто из зависти, кто подсидеть хотел.

Какое у этих миллионов могло быть отношение к такому государству и тем, кто «стучал» этому государству?

Могут сказать, а как же Великая Отечественная война, добровольцы, героизм…?

Ну, во-первых, было и массовое предательство и дезертирство, о чём мы как-то не особо любим говорить, причиной которого, как раз, и стало во многом то, что перечислил.

А вовторых, люди сознательно или подсознательно защищали, самих себя, свою семью, свою Родину, а не государство.

Или вы считаете, что, например, из Гулага политзэки рвались на фронт для защиты тех, кто под пыткой, заставив оболгать себя, а может и других, засадил их туда?

Точно так же, и при вторжении в Дагестан боевиков из Чечни в 1999 году.

Люди поднялись вовсе не из-за большой любви к Госсовету, Народному собранию…

Их подняло возмущение, что кто-то со стороны посягает на то, что принадлежит только им – дом, аул, Дагестан – на Родину.

«Пусть она уродина», но это не ваше собачье дело лезть в наши дела.

Хрушёвско-брежневские времена, конечно же, не были столь людоедскими, как ленинско-сталинские, но отношение к тем, кто «стучит» государству не изменилось и не только по инерции. Тройки исчезли, Гулаг съёжился, но не совсем исчез, зато появились психушки.

Что касается «генеральной линии», райкомов, обкомов, ЦК, то всё сохранилось.

Критиковать можно было только про «кое-где, кое-кто у нас порой…».

Зато дала мощные ростки коррупция.

Государственные мужи говорил с трибун одно, а думали и делали другое.

Народ делал вид, что работает, государство – что платит.

В обществе появилась очень толстая прослойка, так называемых, несунов.

Одни несли с работы, чтобы хоть как-то поддерживать свой жизненный уровень, другим хватало на бриллианты не только жене, но и любовнице.

Особняки строить не полагалось.

У нас буржуев нет.

У нас были «корейки» со своими миллионами в чемоданах и чуланах.

Простой человек всё видел и сам, в меру сил, участвовал в этом растаскивании государственной, ах, извините, его родной ничейной общенародной собственности.

И вы хотели, чтобы он ему же этому государству «стучал»? Заодно и на самого себя или только выборочно?

Чего ради?

Положение усугублялось и тем, что громадная часть населения имела тюремный опыт, где к «стукачам» особое отношение.

Хотя там это совершенно другая категория, но это не могло не переноситься и за пределы мест заключения.

«Стукачи» были нередко очень порядочными, идейными, хотели по человечески, чтобы всё было так, как положено. Но кому нужна была эта их порядочность, если вокруг одни несуны (прогульщики, бракоделы…)?

Какая им – несунам и прочим от них – мерзавцев польза? Один только вред.

А какое могло быть отношение к «стукачам» в постсоветской России?

Кому они стучат?

Точнее, кому вы хотите, чтобы мы «стучали»?

Государству, ободравшему всех до нитки и одновременно позволившему фантастически обогатиться небольшой кучке и вовсе не за счёт заработанного «непосильным трудом»? Государству, погрузившему общество в омут беспредела во всём – в образовании, науке, культуре, не говоря уже об экономике и правопорядке?

Государству, где вчерашний уголовник сегодня от имени этого самого государства вальяжно поучает тех, кто знает о его уголовном прошлом, а может и настоящем, что такое демократия?

Государству, где коррупционеры, громко сокрушаются с трибун перед теми, кто знает, что они коррупционеры, по поводу отсутствия в стране закона о борьбе с коррупцией?

Эти вопросы можно перечислять бесконечно.

Безусловно, в своё время приход Путина к власти остановил развал страны, уже занёсшей ногу над пропастью.

Безусловно, за восемь лет сделано немало для укрепления государства, его поворота лицом в сторону общества.

Вместе с тем, я убеждён, многое делалось не так, или не столь решительно, как следовало бы, иначе результат мог бы быть значительно лучше.

Можно спорить о чём угодно, но невозможно отрицать, что, например, Китай уже свыше двадцати лет демонстрирует двузначные цифры роста экономики, а мы гордимся своим ростом на 7—7,5%, а это даже ниже, чем у некоторых наших соседей (Украина, Грузия, Казахстан).

Значит, не всё так и хорошо.

В Китае, наверное, тоже далеко не всё в порядке, но гляди ж ты…

Значит, они ведут себя правильнее нас, которые ещё и со своими энергоресурсами?

Что касается коррупции, то президенты и страны, и республики не устают повторять о её недопустимо высоком уровне, необходимости ужесточения борьбы.

Вы чувствуете, что стало больше ощущения жизни в государстве, а не, извините, бардаке?

Наверное, да.

Вы чувствует, что коррупции стало меньше?

Сильно сомневаюсь.

Значит, в этом направлении, что-то делается не так.

Коррупция существует в любом государстве, но, вероятно имеется некий её уровень, выше которой граждане государства перестают ощущать себя гражданами, превращаясь в население – то же стадо животных, руководствующихся одними лишь инстинктами.

Иногда бывает полезно не «растекаться по древу», а прибегнуть к сухим научным определениям, очищенным от эмоций.

Я обратился к словарю, где обнаружил, что гражданство есть «устойчивая политико-правовая связь человека и государства, выражающаяся в их взаимных правах и обязанностях».

Думаю, ключевым в этом определении является слово «взаимные».

Государство не может требовать от своих граждан выполнение каких-то обязательств, будь то нормативно установленных или неформально признанных по умолчанию, если оно само пренебрегает собственными обязательствами.

Точнее, требовать-то (просить и даже умолять) оно может что угодно и сколько угодно, да только, кто их – эти требования кинется выполнять?

Государство, пренебрегающее своими обязанностями, само уничтожает граждан, осознающих и собственные обязательства, превращая их в население.

Государство олицетворяет чиновник.

Значит, все сказанное выше адресуется чиновнику.

Каждому персонально и всем вместе.

В том числе и сотрудникам милиции

В этой жизни за всё приходится платить.

Катастрофический дефицит гражданского чувства у всех нас это расплата с государством, игнорировавшим основополагающее.

Нельзя много лет из поколения в поколение вытворять чёрт знает что, воспитывая народ так, что даже дети с первого класса воспринимают как, вроде так и должно быть, что в книжках одно, а в жизни совсем другое и ожидать при этом, что, когда потребуется, одним щелчком можно включить у всех чувство гражданина.

И лучше, чтобы на время и для этой конкретной цели, но, не дай бог, ни на что более.

«Стукач», в том смысле, который вкладываю я, это не анонимный «доброжелатель», шепчущий оглядываясь по сторонам кому-то что-то на ухо, а гражданин, который видит творящееся беззаконие и, не скрываясь, как и те американские дамы, информирует государство о том, что у него где-то непорядок.

И плевать на то, что там кто-то подумает, потому что это его государство, потому что он его содержит, и понимает, что от эффективности его – государства функционирования зависит и его – гражданина личное благополучие.

Если же он видит, что благополучие зависит, прежде всего, от умения общипать это государство, чем успешно занимаются окружающие, на черта ему нужно сообщать что-то такому государству.

Это не его государство.

Он от него отчуждён.

Чем меньше законности и порядка, тем слабее человек ощущает свою связь с государством.

Может сложиться впечатление замкнутого круга.

Раз государство не выполняет, то и мы не будем выполнять, из-за чего государство, даже если когда-то и захочет, опять таки не сможет выполнять, а раз так то и мы тогда не будем выполнять.

И так – до бесконечности.

А если даже оно вдруг начнёт выполнять, то мы всё равно найдем, что-нибудь такое, что оно не выполняет, и поэтому опять не будем выполнять своё.

Круг может разомкнуть только само государство.

Для этого существует два мощных инструмента – демократия и налогообложение.

Если государство обеспечивает честные выборы, человек не может не ощущать, своей причастности к формированию государственной системы управления.

Это формирует гражданина.

Каким бы несовершенным для начала государство не выглядело, оно создано и с его участием.

Кивать не на кого и надо самому делать что-то для его совершенствования.

Ну, хотя бы в следующий раз выбрать другого, вместо того, кто не справляется.

Если же голосуй- не голосуй, всё равно получишь «Магомеда», у которого всё схвачено, то о чём говорить?

Говорить-то можно и о триумфе демократии, и об отсутствии жалоб или их наличии, которые, надо же, не подтвердились.

Одно невозможно – сделать людей слепыми и глухими.

Да.

Публично они молчат (пока!), но к ним бесполезно и обращаться, чтобы помогли государству, где заправляет «Магомед», по сути, плюющий на них.

Что касается налогов, то здесь работает чёткая формула – если человек не платит налоги, то он не гражданин.

Это вовсе не принцип – не платит налог, значит, плохой человек. Давайте сделаем его хорошим и он начнёт платить.

Нет. Давайте заставим его платить налог и тогда, плохой или хороший, но он станет гражданином.

«Плохой» может стать даже большим гражданином, чем «хороший».

Он не хотел, скрывал, а его поймали и заставили.

Раз так, то теперь уж он не даст этим гадам распоряжаться как угодно его деньгами.

Только налогоплательщик может чувствовать, что это его государство.

Он нанял его за свои деньги и поэтому заинтересован, чтобы эти деньги не разворовывались, не использовались не по назначению, чтобы никто не мешал этому государству нормально функционировать.

Наняв человека, чтобы он, например, оттапливал или охранял ваш дом, вы же не будете спокойно смотреть, если он это будет делать кое-как?

Вы же не станете спокойно взирать на то, как кто-то карябает гвоздём стену вашего дома или пытается что-то стащить со двора?

Что ни обсуждай, а любая, даже самая незначительная проблема, в конечном итоге, сводится к необходимости определиться с некими фундаментальными для соответствующей ей области вещами.

Без них невозможно добиться серьёзного результата ни в чём, как невозможно, построить дом, не возведя фундамент.

Точнее, построить, наверное, и можно, но, когда начнут оседать стены, мало толку пытаться остановить процесс, замазывая трещины.

Сквозить возможно и перестанет, но, рано или поздно, окажешься погребённым под обломками.

Шефа полиции одного американского городка как-то угораздило на своём автомобиле повернуть не туда и вдруг он обнаружил, что оказывается заехал под запрещающий знак.

Вы, наверное, уже ждёте, что я расскажу, как начальника остановил его бдительный подчинённый Смит и оштрафовал, а может, и поставил авто на штрафстоянку?

Нет.

Никто не останавливал и не штрафовал.

Поняв, что нарушил, шеф сам остановил свой автомобиль и сам выписал себе квитанцию о штрафе.

А как об этом узнала широкая общественность?

Не возил же он с собою корреспондентов, чтобы продемонстрировать миру свою исключительную принципиальность.

Думаю, всё проще.

Сведения о штрафниках заносятся в компьютер и, вероятно, те, кому положено отслеживать ситуацию, неожиданно обнаружили в списках фамилию любимого начальника.

Вы считаете, что этому мистеру следует обратиться в психиатрическую лечебницу?

Тогда я расскажу ещё одну историю, которую когда-то, мне – молодому, рассказала взрослая, но, к сожалению, рано ушедшая из жизни соседка.

Звали её не Барби, и была она не уроженкой штата Техас, а высокогорного аварского селения.

Как-то ещё до революции в одном ауле народ собрался, чтобы выбрать себе, как сейчас сказали бы, главу администрации.

Выбрали. Потом, обсудили насущные вопросы, среди которых было и решение, что скот, забредший на поле и потравивший его, подлежит конфискации.

Новоиспечённый начальник, вернулся домой, а на следующий день велел жене гнать одного из своих бычков именно туда, куда не следовало.

Жена, уже знавшая о запрете, пыталась вразумить мужа, но тот был неумолим.

Делать нечего – погнала.

Пасётся себе бычок в поле, топчет пшеницу, о чём и докладывают его (не поля, а бычка) хозяину.

Как быть? Начальник, всё-таки.

А тот, не моргнув глазом, распоряжается – бычка конфисковать, забить, мясо раздать беднякам.

Думаю, американский полицейский будет послабее дагестанского сельского головы.

Ва-салам, ва-калам.