Читать книгу Мне есть, что сказать. История мужчины-тишины - Иван Игоревич Земсков - Страница 15

Воскресный вечер. За окном моего автомобиля уже поздняя осень, из колонок вырывается соло из песни Still Got The Blues от виртуоза Гэри Мура. Сегодня весь день шли крупные хлопья снега, настолько крупные, что наш город практически полностью замело. Не спеша возвращаюсь, окончив рутинные дела, ловлю кайф от вождения и наслаждаюсь моментом, когда могу просто послушать музыку и поразмышлять. Мимо мелькают фонари, автомобиль сбито держит дорогу, словно крейсер.

Зима уже рядом. Это прекрасное время года, и не совсем понимаю, почему ее так многие не любят. Может, потому что не знают, чем себя занять? Ведь как же прекрасно проснуться ранним утром, посмотреть в окно, где все усыпано белым снегом. И яркая морозная свежесть бодрит тебя куда лучше любого энергетика или кофе. Взять своего старенького, но легендарного дружка Ride2 и поехать рассекать пухляк в поистине сказочном месте Шерегеше3.

Не то, чтобы я фанат зимы, просто люблю погоду во всех ее проявлениях. Свернул на свою улицу, до дома остается совсем немного, и я настолько погрузился в атмосферу дорожной романтики, что совсем не хочется с ней расставаться. Еду еще медленней, дабы растянуть удовольствие. Вот что называется жить здесь и сейчас. Ты счастлив в моменте, и при этом для создания настроения не требуется что-то глобальное. Казалось бы, этот маршрут я проделываю каждый день, но музыка и выпавший снег создают магию, которая способна растворить тебя в настоящем. Люблю я это чувство. Дорога для меня является одним из лучших источников вдохновения. Вскоре вижу перед собой шлагбаум, а это значит, что я приехал домой.

Поднимаясь к себе домой, я задумался о том, что стал слышать все больше и больше историй о случаях, в которых врачи не всегда ставят точный диагноз и запускают заболевание… Такое случилось и со мной, когда мы вернулись с мамой из деревни. После того как бабушка заметила странные реакции в моем поведении, мама повела меня на прием к сурдологу, где не поставили сразу точный диагноз.

Почему так происходит?

Я решил разобраться в этом вопросе и посвятить время изучению того, как развивается наш слух и как реагируют дети на звуки, чтобы понять в целом эту ситуацию. Ведь если обнаружить вовремя что-то неладное, можно облегчить дальнейшую судьбу и протекание адаптации.

Например, научить плавать ребенка гораздо легче, чем взрослого. Ведь дети еще не сформировались полностью, они подобны пластилину. И с этой точки зрения для дальнейшей адаптации потеря слуха в детстве переносится легче, чем у взрослого.

Но есть очень важный момент. Если, допустим, взрослый уже научился говорить, он уже познал мир со звуками, ему проще будет поддерживать свою речь, решив проблему с помощью слухового аппарата. Да, он может искажать звуки, к которым привык, но все же это устраняется путем привыкания со временем. А вот ребенку, который испытывает нарушения слуха с самого детства или рождения, только предстоит познакомиться со звуками и запустить нормальное формирование восприятие мира. Но что происходит, если врачи не могут поставить точный диагноз на начальном этапе? Нас всех так воспитали и в принципе мы все привыкли к тому, что врачи для нас авторитеты. И как врач скажет, так и будет.

Таким образом, многие родители, получив вердикт от врача, живут дальше и ищут причины не там, где нужно, теряя при этом какое-никакое, но все же время.

И если не поставить вовремя точный диагноз, то мозг не получает никаких звуков, которые он должен получать, ведь нам же не просто так природа подарила способность реагировать на внешние звуки. Мозг начинает адаптироваться к миру совсем иначе.

Ребенок же сам не может знать, что он должен слышать, и если он не получает звуки, полагает, что так и должно быть. И чем дальше это дело оттягивается, тем сложнее будет снова перестроиться.

Снижение слуха в моем случае происходило постепенно. Еще важно понимать, что ребенок в раннем возрасте часто бывает невнимательным. И учитывая, что я уже мог произносить фразовую речь и изначально слышал, это усложняло обнаружение проблемы.

Что мешает поставить точный диагноз? Многие ссылаются на отстающие умственные способности, аутизм4 или алалию5. Эти диагнозы на начальных стадиях имеют симптомы, очень схожие с тугоухостью, хотя между ними общего совсем ничего нет.

Ища ответы на свои вопросы, я обратился к маме моего воспитанника. Её сын Гриша надел слуховой аппарат только в 7 лет, до этого времени все никак не могли обнаружить проблему.

Вечер следующего дня. После тренировки с ребятами я вышел в большой холл, чтобы пообщаться с родителями. Общение с родителями является одним из важных аспектов в моей тренерской работе. Оглядевшись по сторонам, я заметил в привычном месте Гришину маму.

– Здравствуйте, – поздоровался я.

– Здравствуйте, Иван Игоревич, как сегодня мой?

– Все отлично, как всегда, готовимся побеждать! Но вы мне нужны сегодня для особой темы. Дело в том, что я пишу книгу и решил провести небольшое собственное расследование о того, почему так случается, что не всегда ставят точный диагноз. Как-то, я помню, вы мне рассказывали свою историю, помогите освежить память?

– Да, конечно, никаких проблем.

Мы пересаживаемся в укромное местечко, чтобы ничего не мешало нашему разговору, мне было важно запомнить каждую деталь.

Она начала рассказ с того, что в нашем краевом детском сурдоцентре города Красноярска (кстати, именно там и я проходил обследование) сказали, что «слуха достаточно для формирования речи», и поставили диагноз «сенсомоторная алалия».

– Вы были согласны с этим?

– Нет, мое материнское чутье подсказывало, что что-то не так. И мы поехали в Москву, где тоже особо ничего не узнали. Сказали лишь одно – проверить слух в 4 года. Когда Грише исполнилось 4 года, мы вернулись снова в наш сурдологический центр, где в очередной раз подтвердили диагноз сенсомоторная алалия. И вот с 2 лет с ним занимались как с ребенком, у которого сенсомоторная алалия, результатов не было никаких.

Забегая вперед, как позже им сказали после посещения кафедры слуха и речи в Санкт-Петербургском университете, при таких интенсивных занятиях любой ребенок с диагнозом алалия уже бы давно заговорил.

Я вмешиваюсь в рассказ.

– Конечно, какие могут быть результаты? Если ребенок совершенно ничего не слышит, он даже в принципе в то время не знал, что он может говорить. Человеку, родившемуся в тишине, это просто несвойственно. Для того чтобы ребенок сказал фразу, он должен прежде всего ее слышать. По мне, так это то же самое, что учить человека летать.

– Вот именно! Но мы не опускали руки и продолжали ходить на прием к разным специалистам. К местным и даже к тем, кто приезжал в Красноярск. Пока каким-то чудом мы не наткнулись на сурдопедагога откуда-то с юга России, который нам и сказал, что по ходу у парня проблемы со слухом… Мы приняли решение отправиться прямиком на кафедру слуха и речи в Первый Санкт-Петербургский государственный медицинский университет имени академика И. П. Павлова, который считается одним из ведущих российских медицинских и научных центров.

В этот момент в моей голове мелькают мысли о том, какой путь они проделали. Им пришлось ехать в Санкт-Петербург за помощью, вместо того чтобы получить ее в родном городе. И что самое интересное, Красноярск – это вовсе не отдаленный населенный пункт, а очень большой промышленный город, где, на мой взгляд, такого быть не должно. И трудно представить, сколько еще таких случаев наверняка происходит по всему миру. Однако в этой ситуации самое важное то, что родители не теряли надежду и делали все, что в их силах, только лишь ради ответа на свой вопрос. Родительская поддержка на таком этапе – это все, что есть у ребенка. Так было и в моем случае, вся семья помогала мне и поддерживала практически с того самого момента, когда только обнаружили нарушение слуха. Поддерживали кто как мог, задействовали всех, кого возможно. И эта поддержка ощущается и по сей день. Конечно, она уже стала другой, ведь и я стал взрослым мужчиной.

– На кафедре в течение часа Грише поставили нейросенсорную тугоухость 4 степени, а также взяли генетический анализ на конексин-26 (GJB2)6