Читать книгу Ветры судьбы - Иван Воронежский - Страница 6

* * *

Казалось, все село Винники выбежало за околицу встречать караван. Во всем Козельщанськом районе дружнее общности не найти. Здесь и родственники, и крестные, и кумовья, все жили дружно и помогали друг другу. Со времен гражданской войны в Америке и отмены крепостного права в России крестьянству по-прежнему жилось нелегко. Земля оставалась во владении помещиков, только вместо польских панов теперь были свои, но работать на них приходилось не меньше, чтобы прокормить свои многодетные семьи. Многие заколачивали окна своих изб и подавались в город Полтаву или на шахты в донецкие степи. Остальные все же старались не потерять свою самобытность и национальные традиции. Усопших хоронили всем миром. По весне дружно сеяли, а по окончанию лета снимали урожай и традиционно гуляли свадьбы, веселья от которых длились по три дня. Вот и теперь, в пору между весенней посевной и летней страдой, сельчане собрали небольшой караван из трех телег, запряженных двойками тягловых лошадей, в Крым за солью. Конечно, можно было купить у чумаков, следующих на Полтаву, но велика разница в цене, да и проблемы с наличностью побуждали людей к такому способу заготовки.

Антона и Ефросинью встречала мать Катерина и вся родня по материной линии. Павла – его сын Василий и жена Груша. Все родственники и друзья облепили повозки и принялись подталкивать в гору, помогая усталым лошадям. Ефросинья, спрыгнув с повозки, сразу поспешила обняться с матерью, поцеловала брата Ванюшу. Но больше всего ей хотелось броситься в объятья к Василию, который, также притворяясь равнодушным, проследовал к своему отцу. Так как солнце перешло за полдень, то повозки пригнали прямо на майдан около церкви, где сразу и принялись делить соль. Ефросиньи ничего не оставалось делать. Перекинувшись с Василием многозначительным взглядом, она скорым шагом последовала домой.

«Вечером на старом месте, под вербой у пруда», – понял Василий, провожая взглядом любимую.

Заранее расфасованная по мешкам, соль теперь не представляла особых трудностей при раздаче, поэтому главным теперь было успеть накрыть столы. Под открытым небом во дворе у дяди Захара было самое подходящее место, где уже устанавливались простые деревянные лавки вокруг длинных столов. Нарезалось сало вместе с вяленным свиным окороком, кипела в котле картошка. Салаты из ранних овощей, собранные с огорода на южном склоне, подавались в глиняных горшочках, густо политы подсолнечным маслом. Рядом с горшочками устанавливали неимоверных размеров бутылки, мутное содержимое которых не вызывало сомнений. Горилку здесь делать умели. Вместо пробок в бутылках использовали початки от кукурузы.

Пока разнесли соль по хатам, столы уже были накрыты.

Вечерело.

Во главе стола, как обычно, сидел дядя Захар. Среди односельчан он пользовался особым уважением не только потому, что он был потомком бывшего управляющего помещика Веселовского и что по наследству от отца ему достался огромный двор в центре села и единственная в селе просторная хата с настоящими деревянными полами. Но и потому, что он был сам по себе человек умный, телосложением крепкий и по натуре очень справедливый. Ведь органы судопроизводства находились далеко в Полтаве, куда с мелкими спорами не было смысла и обращаться. Решали на месте, как говорится, не вынося сор из избы.

– За хлеб мы выпьемо, когда с божьей помощью соберем урожай. А зараз пропоную за соль, – и, осушивши до дна свой огромных размеров стакан, Захар правой рукой разгладил свои седые длинные усы.

Когда, уже изрядно поднабравшись, мужики стали состязаться меж собой, кто своим задом разобьет прошлогоднюю тыкву, а молодежь, уставшая от гопака, затянула «Ничь яка мисячна…», Ефросинья украдкой пробралась в угол двора и прыгнула через плетень.

По улице на край села, а там по тропинке через панский садок ноги несли её, как будто над землей. Луна освещала ей путь, а звезды указывали дорогу. Скорей, скорей на встречу к любимому.

Заслышав шелест, уже заждавшийся Василий поспешил к ней навстречу с распростертыми руками.

– Здравствуй, люба моя.

– Здравствуй, Василек мой. Я так скучала за тобой, так скучала, – задыхаясь от волнения, отвечала Ефросинья.

– А я! А я… Я просто места себе не находил. Где ты и как ты.

Сердце, казалось, выпрыгнет из груди, когда горячие и нежные губы Василия целовали её щеки, плечи и шею. «Неужели он действительно так любит меня», – думала она. От крепкого объятия на мгновение стало трудно дышать.

– Ой, не так сильно, Василек, а то удушишь, – взмолилась она и почувствовала, как, прослабив давление, нежные кисти переместились на талию.

Когда губы слились с губами любимого, сквозь туманное сознание она почувствовала, как правая Васина кисть опустилась на ягодицы. Как давно она уже мечтала про все это, купаясь по воскресеньям в кадушке и представляя, что это Васины руки моют ее. Как она хотела сейчас слиться с любимым воедино. Но, преодолев чувства, она подпрыгнула и вырывалась из его объятий.

– Ой, Вася, не чипай так. А то мне страшно. Я ведь еще не жена тебе…

Потускнели глаза Василия.

– Ну не расстраивайся, Василек. Всему свое время. Обещаю тебе все, чего захочется, но только потом, после венчания.

– Хочется. Не захочется. Какая разница. Все равно твой отец будет против нашей свадьбы. Он же хочет тебя в Питенбург к сестрице твоей отправить.

– Ты не прав Василек. У них там тоже неспокойно, какая-то революция не за горами. А помнишь, в прошлом году они приезжали и много гостинцев привезли? Богатые люди. А Яков у нее такой смешной, интеллигентный. Все по хранцузски «пардон» говорил, а я все смеялась.

– Да помню, ты уже рассказывала. Как он за тобой подглядывал, когда ты за куст бегала. Не люблю я городских, Фрося. Ой, не люблю.

– А Гришке-соседу тогда штаны подарили перед свадьбой. А он привык все в рубахе. По нужде сходил, так и оставил их под деревом, когда на свадьбу ехал. Вот было смеха, как он при всех задрал полы рубахи, чтоб показать штаны…

– Да не позволит твой батя нам жениться… – резко оборвал Василий. – Бежать нам надо. Прямо в город, – было видно, как напряглись скулы от негодования, и на время воцарилось молчание.

Кузнечики звенели среди травы на фоне лягушиной переклички. Отражение луны в мутных водах пруда играло, потревоженное рябью повеявшего ветерка.

– Не выйдет у него Василек. Не выйдет. Как я скажу, так и будет, – сама поразившаяся своей решительности, Ефросинья сильней прижалась к пареньку.

Василий продолжал молчать

– Мама обещала помочь и поддержать меня.

– Так что? Можно сватов засылать? – повеселевший Василий принялся снова целовать, да так, что они вместе повалились на траву. Издали доносились песни со двора Захара: «Ой, дивчино шумыть гай…»

– Каких сватов? А где жить-то мы будем, Вася.

– У бабушки Мани. Вон она одна осталась, места хватит.

– Да я согласна и в шалаше с тобой. Но только в своём, – решила Ефросинья сразу поставить вопрос ребром.

Издали продолжали доноситься слова песни «Чужа хата такая, як свекруха лихая, лихая». Не обращая внимания на слова этой актуальной в данный момент песни, они продолжили свои невинные поцелуи.