Читать книгу Безлюди. Сломанная комната - Женя Юркина - Страница 3

Флориана

Оторванная пуговица с платья, круглая, выпуклая, обтянутая коричневой тканью, зажата в потной ладони. Нервные пальцы, привыкшие цепляться за мелкие детали одежды, наказаны – собраны в кулаки. В кабинете душно, шерстяной воротник неприятно колет шею, будто под кожу вгоняют иголки.

Флори старалась не думать об этих неудобствах, пока сидела под пристальным взглядом директрисы. Их разделял широкий письменный стол – пустой, за исключением стопки сшитых бумаг, поверх которых лежали неподвижные обветренные руки госпожи Шарби. Они напоминали дохлых крыс, угодивших в ловушку с клеем.

Монотонный голос ввинчивался в голову, и казалось, что все пространство заполнено им вместо воздуха, а потому и дышать нечем.

– Я позвала вас, – гнусавила директриса, – чтобы обсудить серьезный вопрос. Надеюсь, вы осознаете ответственность за судьбу младшей сестры. Вам, в конце концов, доверили ее опекать, что предполагает заботу.

Слова, слова, пустые слова… Она подходила к сути так долго, словно взбиралась на вершину горы. Флори терпеливо ждала, надеясь, что их встреча сведется к обсуждению неподобающего поведения Офелии. Ее дерзость и острословие уже не раз вызывали недовольство учителей, строго следящих за дисциплиной.

– Ваша первоочередная задача – создать благоприятные условия для жизни подопечной. А вы таскаете девочку по безлюдям. Немыслимо! – Возмущение госпожи Шарби было столь велико, что едва не вытолкнуло ее из-за стола.

– Разве есть бумага, запрещающая жить в безлюдях?

Флори произнесла это своим лучшим тоном: бесцветным, лишенным всяких эмоций и потому сбивающим с толку того, кто ее провоцировал.

– Вы в самом деле не понимаете, почему это плохо? – сдвинув брови, спросила директриса, чье круглое лицо больше не выглядело добродушным.

Флори пропустила вопрос, иначе бы пришлось проводить лекцию о том, что многие ошибочно демонизируют безлюдей, а ей не хотелось задерживаться здесь ни минутой дольше.

– Допустим, понимаю. Но как место жительства влияет на успеваемость Офелии?

– Это влияет на ее судьбу, что куда важнее оценок.

– Если мы переедем, это решит проблему? – примирительно спросила Флори.

– Проблема не в доме, госпожа Гордер, а в вас самой, – уже не скрывая пренебрежения, отрезала директриса. И тогда все встало на свои места.

– Вы хотели сказать, в моей деятельности?

– В том, какой пример вы подаете.

– И какой пример я подаю?

Госпожа Шарби надсадно вздохнула, как подобало преподавательнице, объясняющей нерадивой ученице элементарные вещи.

– Вы состоите в сомнительных отношениях, о которых бесстыдно заявляли во всеуслышание, да еще с тем, кто не раз подвергался арестам.

– А сейчас он занимает должность в городском управлении, – парировала Флори.

– Бахвальство тем, что вы спите с чиновником, не добавляет вам чести, госпожа Гордер, – отчеканила директриса. – Вы не выглядите как образцовая опекунша. Не похоже, что вы заботитесь о сестре и ее нравственном воспитании.

В разговоре возникла пауза: напряженная, давящая. Было слышно, как гудят паровые трубы и позвякивают стекла в рамах.

– Чего вы добиваетесь? – сухо спросила Флори.

Прежде чем ответить, директриса откашлялась, словно после ядовитых слов требовалось прочистить горло.

– Я пытаюсь достучаться до вас и объяснить, что вы не справляетесь. Боюсь, я вынуждена доложить об этом, чтобы инициировать передачу вашей подопечной в компетентные руки.

– Моя сестра не вещь, чтобы передавать ее в чьи‑то руки, – гневно выпалила Флори. Остатки самообладания покинули ее, и уже ничто не могло сдержать бурный поток. – Вы печетесь о чужой нравственности, когда не мешало бы подумать о своей. Вы лжете, прикрываясь заботой о нашей семье, и я знаю, чьи интересы вы защищаете. Но все попытки надавить на меня ничтожны и отвратительны!

Выслушав ее пламенную речь, директриса натужно вздохнула и, словно делая одолжение, проговорила:

– Госпожа Гордер, по-человечески я вам сопереживаю, но чувства к делу не пришьешь. Придется опираться лишь на факты, а они против вас. Вы занимаетесь лженаукой, ведете опасную деятельность и живете в безлюде, под одной крышей с мужчиной, которому не приходитесь ни родственницей, ни супругой. Ваша распущенность – вот что отвратительно! Девочка вступает в такой возраст, когда ей нужен пример благочестия, но что она видит? Я пригласила вас в надежде вразумить, а не пытаться обелить то, что запятнано дочерна. – Она выдержала паузу, чтобы пронаблюдать, какой эффект произвели ее оскорбления. Судя по тому, как дрогнул, почти улыбнувшись, ее большой, лягушачий рот, госпожа Шарби осталась довольна проделанной работой. – Позвольте не напоминать о ваших арестах и отъездах, из-за чего ваша юная сестра неоднократно оставалась без присмотра. Или, что вероятно, в обществе чужого мужчины, что вообще недопустимо в приличном обществе! Этого более чем достаточно, чтобы вернуть ее туда, где о ней позаботятся. В приют.

Приют. Ужасное, гадкое слово. Она произнесла его так легко и небрежно, словно ни разу там не была и не имела представления о том, что происходит в его стенах.

Флори резко встала, не позволяя сказанному окончательно сломить ее.

– Только троньте мою семью. И тогда вы познакомитесь с моей деятельностью ближе, чем вам хотелось бы. Почитайте о Диком доме в газетах, чтобы понимать все риски.

Госпожа Шарби не шелохнулась, только скривила губы.

– Запугать меня вздумали?

– Общаюсь на вашем языке. Другой, очевидно, вам не ведом. – Бросив в директрису уничижительный взгляд, Флори подхватила пальто, висевшее на спинке стула, и решительным шагом вышла из кабинета.

Торопливый стук каблуков эхом разнесся по коридору, пустому в разгар занятий. На ходу продев руки в тесные рукава пальто, она сбежала по лестнице, и до самых школьных ворот ее преследовало чувство, будто директриса наблюдает за ней. Выбравшись из владений госпожи Шарби, Флори скрылась за углом соседнего здания и припала спиной к стене. Сколько бы она ни храбрилась в том кабинете, сейчас, наедине с собой, больше не могла притворяться.

Ее ведь предупреждали, что так и будет; что наступит момент, когда городские власти начнут понимать, как их обвели вокруг пальца, и захотят изменить положение дел.

Многочисленные пожары и проповеди Общины уничтожили половину местных безлюдей, а те, что выжили, стали обузой для города. Их без раздумий продали, полагая, что чужими руками избавляются от груды мусора. Отныне землями владели достопочтенные господа: Гленн и Эверрайн. Богач и аристократ, оба неприкосновенны. Неудивительно, что мишенью стала Флори, принявшая на себя заботу об уцелевших безлюдях и их лютенах. Ее имя упоминали в газетах, ее лицо мелькало на каждом заседании суда, где решалась судьба Протокола. Госпожа Гордер больше не была призраком Пьер-э-Металя. Город признал ее, заметил, принял – и определил во враги.

Вскоре странное оцепенение прошло. Спрятав замерзшие руки в карманы, она с досадой отметила, что потеряла ту самую оторванную пуговицу, и подумала, что придется срезать другую с воротника, где ее отсутствие будет незаметно. Мысли о таком пустяке немного успокоили ее, и Флори двинулась по улице, глядя себе под ноги. Лед захрустел под каблуками, словно битое стекло.

Это была ее первая зима в Пьер-э-Метале, и город предстал перед ней совсем другим, полностью облаченным в серое. Даже снег здесь быстро превращался в грязное месиво, взрытое колесами, покрытое слоем сажи. Паровые топки работали во всю мощь и зловеще гудели под землей. По тыльным стенам домов змеились трубы, шипящий пар прорывался из-под ржавых вентилей, дым поднимался над крышами, смешивался с облаками – низкими и тяжелыми, будто отлитыми из свинца.

Спустившись к Почтовому каналу, Флори пожалела, что не прихватила с собой шарф. В низине дул пронзительный ветер, принося с собой запах сырости и рваные клочья дыма, что испускал паровой ледокол. Его огромная туша медленно скользила посередине канала, вспарывая ледяную корку, точно шелковую ткань.

Зимой порт становился медлительным и ленивым, суда ходили редко, а потому Флори сочла большой удачей, что ближайший паром отбывал завтрашней ночью. Купив билеты, она поспешила к причалу Плавучей почты. На волнах покачивалась лодка, куда уже грузили ящики, заполненные зелеными конвертами. Вскоре к ним добавился еще один, запечатанный второпях, под недовольное ворчание клерка, которому пришлось лишний раз высунуть нос на холод. И все же ее письмо в числе прочих попало на борт и отправилось в Делмар.

О возвращении Дарта Флори всегда узнавала заранее. Первым его чуял Бо, садился у двери и начинал нетерпеливо поскуливать. Следом оживал безлюдь: стены наполнялись гулом и вибрировали, заставляя дверной колокольчик подыгрывать. Это уже стало привычной частью быта, но сегодня от знакомых звуков Флори испытала особый трепет и поспешила в холл, где уже ждал Бо.

Мелкая ледяная крупа дробью стучала в стекло, точно уличные хулиганы бросали в него камешки. Выглянув в окно, Флори увидела лишь одну фигуру: втянув голову в плечи, к дому шагал Дарт. Служебный автомобиль еще пыхтел у дороги, желтый свет фар разъедал сгустившийся сумрак, словно освещал ему путь.

В дверях Дарт небрежным жестом отряхнул волосы, пытаясь избавиться от снежной крупы до того, как она истает. Бо, крутившийся под ногами, недовольно зафырчал, попав под раздачу или обидевшись, что внимания удостоили не его, а Флори.

– От тебя пахнет миндалем, – сказал Дарт, притянув ее к себе. Пальто было промозглым, ткань отдавала дымом и мокрой шерстью. – Выпечка?

– Успокаивающие микстуры.

– На ужин?

– Для безлюдей, – с виноватой улыбкой ответила Флори, развязывая шарф на груди Дарта. – Фран жаловалась, что Дикий дом капризен в холода.

– Как и все мы. Верно, дружище? – Дарт наклонился к Бо и потрепал его за ухом. Тот вильнул хвостом, что вполне могло сойти за согласие.

С минуту Флори наблюдала за ними, нервно перебирая в руках шарф, усеянный бисером талых снежинок, а потом спросила:

– Как прошел день?

Усталый вздох все сказал за него.

– Третий ложный вызов за неделю. Безлюдей готовы обвинять в чем угодно.

– Ничего не меняется. – Пожав плечами, она поспешила на кухню, спохватившись, что не освободила стол.

– А у тебя? – бросил вдогонку Дарт.

Флори втайне обрадовалась, что он задержался в холле, снимая пальто и ботинки. У нее было время, чтобы сгрести все склянки в деревянные ящики и обдумать, стоит ли рассказать о неприятностях сразу. Спрятав пузырьки, она решила, что отложит разговор, чтобы не портить настроение перед ужином.

– Сложный день, – ответила Флори, ставя чайник на плиту.

– Оно и видно, – хмыкнул он, войдя на кухню, превратившуюся в лабораторию.

Ящики с микстурами занимали подоконник, склянки с химикатами и маслами стояли на столе, а под ним, задвинутая подальше, скрывалась перекатная подставка, заполненная оловянными плошками и мерными емкостями. Над всем великолепием была натянута бельевая веревка, а на ней, прицепленные деревянными прищепками, трепыхались пестрые бумажки. Это напоминало ярмарочную гирлянду с флажками, если не приглядываться и не вчитываться в рецепты микстур.

Осенью Флори хранила рабочий скарб в застекленной мастерской, но с наступлением холодов перебралась на кухню. Здесь была раковина, чтобы мыть руки, и удобный высокий стол. Фартук сгодился в качестве защитной формы, а прихватки она использовала, если имела дело с едкими химикатами. Их приходилось прятать наверху посудного шкафчика, куда не могли добраться домочадцы. Дарт застал ее в тот самый момент, когда она, забравшись на стул, водрузила на место ящик с опасными склянками.

– Однажды по запарке ты что‑нибудь перепутаешь и сваришь из них суп, – с усмешкой сказал Дарт, но в голосе не было издевки или упрека.

– Не желаете суп со щелочью? – подыграла Флори, глядя на него с высоты.

– О, ты меня балуешь. – Он подошел к ней и подхватил под колени, чтобы спустить на пол и поцеловать.

Их губы едва успели соприкоснуться, как вдруг из коридора донесся шум, и Флори резко отстранилась. На кухню влетела Офелия – жизнерадостный вихрь из улыбки, смеха и растрепанных кос. Вслед за ней примчал Бо.

– Помочь накрыть на стол? – выпалила сестра, до сих пор пребывающая в счастливом неведении об угрозе, нависшей над ними. Флори так и не нашла подходящих слов и решила повременить с дурными новостями. – Мы голодны, как стая волков!

По ее команде Бо поднялся на задние лапы и застыл в стойке. Милая мордаха и жалостливые глаза делали его идеальным попрошайкой. В остальном он был сомнительным помощником, наводящим суету, но не приносящим пользы. Бо крутился под ногами, пока Офелия доставала посуду и расставляла тарелки – четыре, не забыв про безлюдя. Еда ему не требовалась, достаточно было того, что о его персоне вспоминали каждую трапезу.

Ужин прошел как обычно: за обсуждением дел, занимавших их в течение дня. Флори слушала незатейливую болтовню сестры о школе, потом рассказ Дарта о доме с ядовитыми обоями, но сама отмалчивалась, не зная, как подступиться к сложному разговору. Пока она ждала подходящего момента, тарелки опустели и перекочевали в раковину. Офелия вызвалась выгулять Бо в саду и умчалась сразу после ужина. Дарт поднялся в библиотеку, чтобы спокойно поработать с бумагами.

С тех пор как они ввязались в авантюру с безлюдями и всерьез обеспокоились их судьбой, Голодный дом медленно превращался в домографную контору. Кухня стала лабораторией, библиотека – кабинетом, а спальня – переговорной, где они перед сном обсуждали дела и планировали будущее.

Оставшись одна, Флори смогла все обдумать, поэтому вскоре, преисполненная решимости, отправилась наверх. Бесшумно проскользнув за дверь, она не потревожила Дарта. Увлеченный бумагами, он сидел, склонившись над столом и подперев подбородок ладонями. На нем был все тот же костюм: темно-коричневый, в мелкую бежевую клетку. Дес, не терпя подобный официоз, шутил, что в таком виде новоиспеченный господин домограф похож на шоколадную вафлю. Ему, как и всем, приходилось привыкать к другой жизни, и он делал это в своей неподражаемой манере.

Флори до сих пор была нова мысль, что Дарт занимает должность в городском управлении; что его шкаф заполнен строгими костюмами и накрахмаленными рубашками; что дважды в день под окнами Голодного дома появляется его служебный автомобиль; что кабинет в конторе теперь занимает сам Дарт, а в архиве управляется Ларри – уже не собрат по Протоколу, а подчиненный.

Перемены коснулись всего, даже механизма частностей. Стрелка застыла на личности детектива и перемещалась в редкие моменты, отражая перепады настроения или случайный порыв. Безлюдь смирился с тем, что Дарт стал его полноправным хозяином, и не следил, как он использует силу. Должность домографа требовала стабильности и определенности, а потому остальным личностям было дозволено проявляться только в выходные дни. Флори любила эти томные, поздние утра, которые начинались с ее вопроса: «Кто ты сегодня?» Даже в самых смелых мечтах они не могли представить такую жизнь. Но стоило им поверить, что она реальна, как тут же появилась сила, грозящая все разрушить.

Библиотечный стол был завален бумагами. Коробка с письменными принадлежностями и чертежными инструментами лежала в стороне. Придвинув к себе керосиновую лампу, Дарт что‑то изучал и, судя по хмурому лицу, никак не мог разобраться. Подойдя ближе, Флори поняла, что перед ним развернута карта.

– Что‑то я ничего не понимаю, – устало признался он, не поднимая головы.

– Помочь? – Она зависла над столом, тоже разглядывая местность, исчерченную линиями рек и путей. За холмами, где заканчивался Пьер-э-Металь, пролегала широкая полоса железной дороги, которая разветвлялась на восток и север. Поезда курсировали от угольных шахт в другие города круглый год, а в зимний сезон пыхтели без перерыва.

– Сам разберусь, – коротко ответил Дарт, и Флори не стала докучать расспросами, зачем ему понадобилась карта и что он искал с таким упорством.

Взгляд ее скользнул по вороху рассыпанных листов и безошибочно вычислил на одном знакомую печать. Престижные учебные заведения обязательно имели свой герб и оттиск. Заинтересовавшись, Флори выудила бумагу из общей кипы и, не скрывая удивления, выпалила:

– Строительная академия?

Дарт напрягся. Поджал губы. Он явно не хотел, чтобы его рассекретили. Но, поскольку Флори держала улику в руках и вопрошающе взирала на него, ему пришлось признаться:

– Думаю над тем, чтобы пройти обучение.

– И как ты попадешь в академию, если не окончил школу?

Дарт нахмурился и выхватил у нее лист с печатью.

– Это не значит, что я тупой.

– Я не то имела в виду. Не сердись. – Она потрепала его волосы, надеясь, что примирительный жест растопит его сердце. – Просто хотела сказать, что академия потребует подтвердить начальное образование. Без этого тебя даже к экзамену не допустят.

Дарт сбежал из приюта, когда ему было двенадцать, и, став лютеном, смирился, что ни образование, ни документы ему не понадобятся. В его распоряжении оказалась целая библиотека в Голодном доме, и этим он восполнял свою тягу к знаниям, пока не получил должность домографа. Казалось, незримый образ предшественника довлел над ним, и Дарт изо всех сил старался соответствовать.

– Экзамены весной, успею придумать что‑нибудь.

– Уверен, что тебе это нужно? – осторожно спросила Флори.

– Ты так на меня смотришь, что я уже ни в чем не уверен… – пробурчал он. – Спроси, как меня зовут, я и то не отвечу.

– Взгляни на свой фамильный перстень. Удостоверяющий жетон. Табличку на двери кабинета. Везде твое имя, господин Холфильд. Не прибедняйся. – Она легонько толкнула его в плечо, чтобы приободрить, но, кажется, сделала только хуже. Дарт нахмурился, словно вспомнил о чем‑то неприятном, беспокоящем его.

– Недолго моей фамилии висеть в домографной конторе.

– Что‑то случилось?

Он прикусил губу. Помолчал немного, побарабанил пальцами, раздумывая, а потом ответил:

– Недавно стало известно, что в Тересе погиб безлюдь. И, как мне донесли, домографы с ближайших территорий собирались, чтобы обсудить инцидент, уже не первый за последнее время. Но меня не позвали, потому что я не заслужил.

– А ты бы хотел там быть?

Он раздраженно вздохнул:

– Дело не в моих капризах. С нашим городом должны считаться. Когда шумиха вокруг безлюдей стихнет, власти найдут более подходящего человека на мою должность, а я вылечу оттуда, как пробка. Лютены не становятся домографами, Флори.

– Значит, ты исключение, – твердо заявила она. Вряд ли ее слова прибавили Дарту уверенности, зато заставили улыбнуться.

Они замолчали и занялись каждый своим делом: Дарт вернулся к карте, а Флори, примостившись на столе, осталась наблюдать за ним, в задумчивости болтая ногами. После того, как госпожа Шарби исключила ее из благовоспитанных особ, можно было не следовать приличиям. Она старалась держаться непринужденно, словно на сердце не лежало ни одной тяжести, а в голове не засело ни одной тревожной мысли, но чем дольше откладывала неизбежный разговор, тем больше изводила себя.

В конце концов, она решилась. Слезла со стола, нервно одернула рукава и призналась:

– Сегодня кое-что произошло.

Хорошие новости так не начинались, а скверные не нуждались в долгих представлениях. Дарт тоже понимал это и напряженно ждал продолжения. И она рассказала ему все: как госпожа Шарби вызвала ее в школу, как, подцепив за локоть, завела в кабинет, а потом, перемежая угрозы с оскорблениями, выдала целую тираду об опекунстве.

– Они говорят, что мы тебе никто и не должны жить здесь, – подытожила Флори. – Формально так и есть. По закону…

Дарт не позволил ей договорить.

– В топку закон! – Резко отодвинув стул, он рывком поднялся на ноги. Непредсказуемый и неудержимый, как сам огонь, бросился к ней, обхватил ее лицо горячими ладонями, чтобы она не могла отвести взгляд. – Вы моя семья! И раз кому‑то нужно официальное подтверждение, так давай сделаем это.

– Сделаем что? – беззвучно, одними губами прошептала Флори.

– Поженимся.

Слово повисло в воздухе, набралось тишиной и стало почти осязаемым.

– Ты… ты это не всерьез, – ошеломленно выдохнула она, и тут же стало трудно дышать, будто ее затянули в тугой корсет.

– Ох, прости. Я кое-что забыл.

На его лице, как молния, промелькнула нервозная улыбка. Дарт метнулся к столу и, разворошив бумаги, нашел исписанный черновик, от которого оторвал длинную полоску. Скрутил клочок в жгут, а его – в подобие кольца. Безделушка, сделанная наспех, в его руке, носящей на мизинце фамильный перстень, смотрелась нелепо, как часть детской игры. Игры, из которой они выросли.

– Стань моей женой, Фло, – сказал он, протягивая ей бумажное кольцо, призванное отразить серьезность его намерений, но отражающее противоположное.

Она не шелохнулась. Не протянула руки, не шагнула навстречу.

– Скажи, что это шутка.

– А разве такими вещами шутят? – Дарт удивленно поднял бровь. – Я по-настоящему спрашиваю у тебя согласия.

– Нет. Нет.

Флори отступила, чувствуя, как дрожат колени, как вся она дрожит. Лучше бы ее тело оставалось деревянным и неподвижным, чтобы не выдавать испуг и растерянность. Она не могла объяснить природу своих чувств, но предпочла бы их скрыть, чтобы не обижать Дарта еще больше. Но было поздно. Его черные глаза, всегда наполненные живым блеском, вдруг стали матовыми, холодными, словно у статуи с обсидиановыми зрачками.

– Ты все неправильно понял, – попыталась оправдаться она. – Дело не в тебе. Просто… просто… мое замужество – не выход.

– А что выход? Снова убегать и прятаться?

Боясь, что спор разгорится сильнее, Флори заговорила тихо, обдумывая каждое слово. Если он доверяет ей, то должен понять.

– Они хотят, чтобы мы отказались от безлюдей. Офелия – просто способ надавить на меня. Не будет этого, появится другой. Если раз пойти у них на поводу, они и дальше будут диктовать условия.

Его губы дрогнули, как у обиженного ребенка, брови стали сломанными, изогнутыми линиями, выражающими и печаль, и сожаление, и отчаяние.

– Я могу защитить вас обеих. Позволь мне сделать это.

– Я не хочу, чтобы ты женился на мне из-за обстоятельств, – решительно заявила она. – Не нужно защищать меня вот так. Не превращай наш брак в признание моего бесчестия!

– Я не… Стоп. – Дарт шумно выдохнул. – Давай выйдем из этого разговора и начнем заново. Ладно?

Флори неуверенно кивнула, не зная, можно ли исправить то, что уже произошло между ними. Замерев в ожидании, она наблюдала, как Дарт вернулся к столу, где горела керосиновая лампа, и бросил бумажное кольцо в огонь. Миг – и от его слов, от его пылкого предложения остался лишь пепел, да и тот осел на дне горелки.

– Извини, – даже не взглянув на нее, сказал Дарт. – Что ты предлагаешь?

– Я написала Ризу. Завтра ночью паром отправляется в Делмар. Хочу отвезти Офелию туда, где она будет в безопасности.

– Ты обратилась к Уолтону? – ошеломленно переспросил он. – То есть ему ты доверяешь больше, чем мне? По-твоему, я не смогу защитить вас?

– Нет, что ты, – поспешила оправдаться она, – я сделала, как мы договаривались. Помнишь?

Он покачал головой: то ли отвечая, то ли выражая несогласие.

– Пойду прогуляюсь, освежу память.

– Дарт, подожди, я… – Она хотела его остановить, но вовремя поняла, что это бесполезно. Он уже не слышал ее, не замечал и не желал видеть.

В растерянности застыв у закрытой двери, Флори слушала удаляющиеся шаги и недовольный гул стен. Безлюдь был по-прежнему связан с Дартом, чувствуя перепады настроения и отражая их, точно эхо, которое оборвалось, едва тот покинул дом.

Вначале она надеялась на его отходчивый нрав и мысленно вела диалог: что сказать, когда он вернется? Как сгладить острые углы? Как объяснить свои чувства и причину отказа? Но все, что ей оставалось, – вести разговор с пустыми стенами. Дарт не появился ни через час, ни через два, ни после. Тогда Флори решила, что он отправился к лучшему другу – за советом, поддержкой или выпивкой, – Дес мог предоставить все это. Она не позволяла себе думать о дурном, убеждая себя, что глупая неурядица вскоре разрешится, как прежде. Однако чем дальше ползла стрелка часов, чем дольше затягивалось ожидание, тем сильнее становилась тревога.

Флори заставила себя лечь в постель, закрыть глаза и не думать ни о чем. Мерный стук частностей убаюкивал, и все же она просыпалась среди ночи, протягивала руку, и каждый раз пальцы сминали холодную простынь.

Плотные шторы не пропускали света, и она не знала, сколько времени провела так, блуждая на границе сна и яви. Очнувшись от странного предчувствия, Флори вскочила и поспешила на первый этаж, уверенная, что Дарт вернулся. Стены разразились привычным треском, Бо заскулил из-за двери, но Офелия еще спала, чтобы вызволить его из заточения своей комнаты.

Флори сбежала по лестнице. Ее ждало доказательство, что Дарт был здесь: талый снег, натекший с ботинок, и пышущий жаром котел. Жадный огонь пожирал свежую порцию угля, пуская пар по трубам. Дарт продолжал заботиться о безлюде и всех его обитателях, а значит, и о ней тоже. Успокаивая себя этой мыслью, Флори состряпала завтрак и отправилась будить сестру.

До отъезда в Делмар им следовало вести обычную повседневную жизнь, чтобы не навлечь на себя еще больше неприятностей. Прилежная ученица должна посещать школу, а добропорядочная попечительница – подавать пример смирения и послушания. Такими их хотели видеть в обществе; такими они могли лишь притворяться.

Новость о скором отъезде Офелия приняла с радостью. Как настоящая южанка, она была не прочь сбежать от холодов к морю, свежему воздуху и чистому, не закопченному дымом небу. Очарования Делмару определенно добавляло и то, что там жил Нил, и, предвкушая скорую встречу с другом, Офелия тараторила без умолку, строя грандиозные планы, будто собиралась провести там веселые каникулы. Ее воодушевление было столь заразительно, что Флори, слушая, и сама начала улыбаться. Но стоило остаться в одиночестве, и ее снова охватила тревога.

Она не планировала задерживаться в Делмаре надолго, и тем не менее приготовила микстур про запас, чтобы на время ее отсутствия с безлюдями ничего не случилось. Успокаивающие микстуры для Дикого дома, согревающие – для будущей теплицы и разжигательная смесь для прожорливых топок Кукольного дома, в сердце которого ковались автоматоны. Благодаря последним удалось наладить работу ткацкой фабрики в Лино. Это был первый серьезный заказ и первые большие деньги. Возможно, они и привлекли внимание к их деятельности.

Закончив со склянками, Флори решила сделать первый шаг к примирению и вскоре отправилась в домографную контору, прихватив корзину с пирогом. Аромат горячей выпечки привлек бродячих собак. Чтобы они отстали, пришлось пожертвовать кусок, и пока голодные животные собирали крошки, Флори свернула на многолюдную улицу и затерялась в толпе.

Зимний Пьер-э-Металь пах дымом, мокрым железом и медовым молоком, что разливали на каждом углу для прохожих, желающих согреться или избавиться от першения в горле. На время, когда топки работали без устали, горожане заменяли слово «прогулка» выражением «хлебнуть пепла», поэтому многие здесь заматывали рот и нос шарфами, а незадачливые люди вместе с воздухом вдыхали гарь и сажу. Уличные котлы с медвяным напитком спасали от главных напастей местной зимы: холода, сырости и едкого дыма, нависающего над крышами. И все же сквозь этот крепкий, настоянный запах пробивались другие. Из узкого просвета между домами, скрывающими прачечную, несло мылом и щелоком, но стоило пройти дальше, как их сменял аромат свежей выпечки, что просачивался из пекарен. Рядом с башмачниками, развернувшими деятельность прямо на тротуарах, невозможно было расслышать ничего, кроме гуталина и свечного воска, которым натирали обувь, чтобы защитить ее от влаги. А телеги заезжих торговцев, облепившие дорогу к рыночной площади, источали запахи соленой рыбы, вяленого мяса и специй. Каждая улица имела свой неповторимый дух и характер, и местный житель даже с завязанными глазами смог бы найти дорогу домой.

Флори долго пробиралась по заснеженным тротуарам. Могла бы сократить путь через тоннели, но зимой ими пользовались редко, велик был риск промочить ноги и простудиться. Впрочем, уличный воздух с примесью дыма и сажи был немногим лучше. Даже здание домографной конторы, прежде безукоризненно белое, покрылось серым налетом, будто заплесневелая головка сыра.

Шагая по тихой аллее, Флори услышала за спиной визгливый оклик. Незнакомый голос назвал ее по имени, и она, удивленная, обернулась.

Поскальзываясь на льду и придерживая шляпку, прямо к ней бежала женщина в черном: широкие рукава ее накидки развевались на ветру, точно вороньи крылья. Незнакомка махнула Флори, словно водителю омнибуса, и, поравнявшись, откинула вуалетку наверх, позволяя разглядеть лицо: заостренное, скуластое, с бледной, практически прозрачной кожей.

– Госпожа Гордер, – тяжело выдохнула незнакомка. Ее губы, посиневшие от холода, искривились в подобии улыбки, но гримаса получилась вымученной и неестественной. – Как хорошо, что я нашла вас. Мне нужна ваша помощь.

– А именно?

Флори растерялась, не смея предположить, что заставило эту даму выискивать ее на улицах и гнаться следом.

– С моим домом что‑то не так. Боюсь, как бы не случилось трагедии. Пожалуйста, пойдемте со мной. – В ее дымчато-серых глазах отразилась мольба.

– Вам лучше обратиться к домографу.

– Его нет на месте. А у меня нет времени ждать! – В голосе незнакомки прорезалось раздражение, но, когда она взяла Флори за руку, мягкие, тягучие, жалостливые нотки вернулись: – Пожалуйста, госпожа. Я бежала со всех ног.

Доверительное прикосновение совершенно сбило ее с толку. Еще минуту назад Флори не сомневалась, что откажет в помощи первой встречной, но отчаяние той было слишком велико, чтобы хладнокровно бросить ее в беде.

– В доме кто‑то есть?

– Я распорядилась, чтобы все ждали на улице. Дети на холоде, пока я мечусь здесь. – Договорив, незнакомка прикусила нижнюю губу, силясь сдержать порыв и не расплакаться, но та продолжала дрожать и кривиться, пока Флори раздумывала, как поступить.

– Я… я посмотрю, что можно сделать, – наконец ответила она, и собеседница радостно ахнула, словно одно только согласие могло все исправить.

Незнакомка повела Флори за собой. Они миновали парковую аллею, свернули с тротуара, где расселся чистильщик обуви, прошли булочные, полные галдящих посетителей, а затем скользнули в проулок, где не было ни души, а воздух пах щелоком и тяжелой влажностью от прачечных. Флори плохо знала этот квартал и не предполагала, что здесь есть жилые дома.

Взволнованная, разбитая от бессонной ночи, она не сразу заметила, как сопровождающая замедлила шаг и оказалась позади. Но когда тревожное предчувствие кольнуло сердце, было уже поздно. Прежде, чем Флори успела обернуться, на нее петлей накинули шарф и прижали его к носу, заставив вдыхать отвратительный резкий запах дурмана.