Читать книгу Зима с Шопеном (сборник) - Жорж Санд - Страница 7

Своим богатством внешних очертаний остров обязан беспрерывному движению поверхности земли, которая приобретает формы или деформируется вследствие катаклизмов начиная с самого зарождения мира. Ландшафт, который просматривался на несколько лье от усадьбы Establishments, где мы в то время жили, был беспредельно разнообразен.

На беспорядочно расположенных больших террасах возделывались плодородные почвы горных склонов, окружающих наш дом. Такой террасовый метод культивации, распространенный по всему острову, постоянно находящемуся под угрозой несущихся в сезон дождей и ливней горных потоков, особенно благоприятствует росту деревьев и придает острову вид великолепного ухоженного сада.

Справа от нас холмы, служащие пастбищами, постепенно становились все выше и переходили в горы, покрытые зарослями пихты. У подножия тех самых гор в зимнее время, а также во время летних гроз, протекает горная река, о которой во время нашего приезда напоминало лишь высохшее русло, усеянное галькой и булыжниками. Вместе с тем красивый мох на камнях; маленькие, позеленевшие от влаги и потрескавшиеся от мощных потоков мостики, которые наполовину утонули в зарослях ив и тополей, сомкнувшихся друг с другом красивыми тонкими ветвями и соединивших таким образом оба берега реки одним зеленым балдахином; слабый ручеек, бесшумно просачивающийся меж корней тростника и мирта; обязательно присутствующая группка детей и женщин с козами, присевших на корточки отдохнуть на райском бережку, – все это в совокупности являлось восхитительным зрелищем, достойным кисти художника. Вдоль этого высохшего русла горной реки мы прогуливались каждый день. Этот уголок нетронутой природы, грациозный и величавый в своей меланхоличности, мы называли между собой пейзажем Пуссена[6], потому что он напоминал нам места, подобные тем, какие этот великий мастер воссоздавал в своих полотнах с особенной любовью.

В паре сотен шагов от нашего уединенного дома река разветвлялась и, казалось, терялась среди равнины. Оливковые и рожковые деревья переплетались между собой ветвями над вспаханной землей и делали эту обрабатываемую территорию похожей на лес.

На возвышенностях, расположенных вокруг этой «лесной» территории, красовались крестьянские дома, построенные с размахом, но кажущиеся по-настоящему карликовыми на окружающем фоне. Трудно вообразить, сколько амбаров, сараев, конюшен, хлевов и садов каждый payés (фермер-землевладелец) умудрялся нагромоздить на одном арпане[7] земли и каким непреднамеренным природным вкусом руководствовался он, создавая эту замысловатую композицию. Крестьянский дом, как правило, имеет два этажа и абсолютно плоскую крышу с выступающим свесом, который затеняет галерею с просветами, напоминающую ажур на крышах флорентийских домов. Эта правильной формы венчающая часть сооружения придает великолепие и силу даже самым хрупким и жалким строениям. Толстые связки кукурузных початков и перца, подвешенные в проемах галерей для сушки на открытом воздухе, образуют увесистые гирлянды красного цвета вперемежку с янтарно-желтым, что создает впечатление невероятного изобилия и вызывает умиление. В большинстве случаев дом окружает огромная изгородь из кактусов и опунции, из чьих мясистых, причудливой формы стеблей и листьев образуется сплошная стена, защищающая от холодных ветров не очень прочные загоны для овец, сконструированные из водорослей и тростника. Здесь не знают о воровстве, и свою собственность крестьяне просто огораживают забором, сложенным из этого же материала. За участками, на которых не выращивают практически никаких других овощей, кроме помидоров и перца, начинаются густые посадки миндальных и апельсиновых деревьев. Весь этот вид обладает потрясающей цветовой гаммой. Бывает, подобная композиция из домика с примыкающими к нему угодьями выглядит более завершенной, если посреди нее находится одиноко стоящая пальма, раскинувшая свою крону, словно купол, либо если пальма стоит, грациозно согнувшись, где-нибудь с краю, как бы демонстрируя свой великолепный плюмаж.

Эта часть острова является наиболее процветающей, однако, как я уже упоминала, сельское хозяйство в целом на Майорке находится на недостаточно высоком уровне, подтверждением чему являются доводы, которые приводит в своей книге «Путешествие на Балеарские острова» г-н Грассе де Сен-Совер. Наблюдения, сделанные этим имперским служащим в 1807 году по поводу пассивности и невежества майоркинских крестьян, побудили его заняться исследованиями. Среди установленных им причин он выделил две главных.

Первая причина – это огромное множество монастырей, которые поглощали значительную часть и без того ограниченного населения. Этот недостаток теперь устранен, благодаря приведенному со всей строгостью в действие указу г-на Мендизабаля[8], чего религиозные майоркинцы не простят ему никогда.

Вторая причина – это холопское мышление, которым обладает подавляющее большинство простых людей и которое объясняет их массовое поступление в услужение к богачам и аристократам. Эта несправедливость торжествует здесь до сих пор. Каждый майоркинский аристократ имеет огромную свиту, на содержание которой ему едва хватает своего дохода и от которой он имеет мало очевидных преимуществ; ничего худшего не может прийти на ум, чем мысль о том, что вас может обслуживать целая свора бесплатно работающих слуг. Если вас вдруг заинтересует, на что богатый майоркинец может тратить свои доходы в стране, где не существует ни предметов роскоши, ни каких бы то ни было соблазнов, вам стоит лишь заглянуть в любую усадьбу, и вы тут же найдете ответ на свой вопрос: вы увидите толпы неопрятных бездельников и бездельниц, которым принадлежат специально отведенные комнаты в доме и которые по истечении года службы у хозяина приобретают пожизненное право на обеспечение жильем, одеждой и питанием. Никому не возбраняется уйти из услужения (правда, придется отказаться от некоторых из своих привилегий). Несмотря на это, по сложившемуся обычаю, эти люди могут каждое утро приходить сюда, чтобы пообщаться за чашечкой шоколада со своими бывшими коллегами или, как Санчо у Гамачо, повеселиться на местной пирушке.

На первый взгляд эти обычаи кажутся патриархальными, а почти республиканская модель отношений между хозяином и слугой готова вызывать восхищение, но очень скоро становится понятным, что эта модель есть республиканизм эпохи древнего Рима, и все эти слуги, в силу своей лени и нищеты, являются заложниками тщеславия своих хозяев. Разумеется, в тех майоркинских хозяйствах, где можно обходиться прислугой максимум из двух человек, содержание пятнадцати работников считается излишеством. Когда задумываешься об огромных просторах невозделанной земли, утраченных ремеслах и отсутствии всякой надежды на прогресс – последствиях всеобщей бездеятельности и недомыслия, трудно определить, кто из двоих заслуживает большего осуждения: хозяин, потворствующий формированию и укоренению в своих соотечественниках привычки к самоунижению, или холоп, который предпочитает унизительную праздную жизнь труду, через который он мог бы вернуть себе независимость и человеческое достоинство?

Однако некоторые богатые майоркинские собственники не стали мириться с постоянным ростом своих расходов, снижением доходов, с приходом в упадок своих поместий и нищенским прозябанием своих работников и начали принимать неотложные меры. Они передали часть своих земель крестьянам под выплату пожизненной ренты. Г-н Грассе де Сен-Совер отмечает, что во всех тех крупных поместьях, где был использован подобный опыт, неплодородная ранее земля, оказавшись в умелых руках заинтересованных работников, начала давать до такой степени богатые урожаи, что стоит подождать, пишет он, еще пару лет, и результаты превзойдут всякие ожидания сторон, заключивших подобный договор.

Прогнозы г-на Грассе де Сен-Совера полностью оправдались, и уже сегодня земли многих поместий, включая Establishments, превратились в один огромный сад; численность населения стала возрастать, на возвышенностях стали строиться дома, к крестьянам пришло некоторое избавление, которое пусть и не сделало их пока еще более просвещенными, зато пробудило в них интерес к труду.

Пройдет еще немало лет, прежде чем майоркинец станет по-настоящему активным и сознательным тружеником; ему, так же как в свое время нам, еще предстоит преодолеть ту болезненную стадию формирования, на которой главенствующим мотивом всех человеческих поступков является алчность, пока, наконец, он не поймет, что это не может являться сутью человеческого бытия. Так что простим ему пока полное посвящение всего себя игре на гитаре и перебиранию четок. Можно с уверенностью сказать, что все нецивилизованные народы ожидает более счастливая (в сравнении с нашей) судьба; однажды мы поможем им встать на путь, ведущий к истинной цивилизации, не требуя от них за это ничего взамен. В их развитии еще не наступил такой момент, когда людьми начинают овладевать революционные страсти, подобные тем, какие в одночасье охватили нас, как только мы осознали свою зрелость. Франция, одинокая, непризнанная, осмеянная и бойкотируемая всем остальным миром, сделала огромный прорыв вперед, однако звукам наших громких сражений не суждено было вывести из состояния летаргии эти малые народы, которые, на расстоянии пушечного выстрела от нас, и сегодня продолжают спать беспробудным сном, убаюкиваемые волнами Средиземного моря.

Придет день, когда они, благодаря нам, впервые ощутят вкус настоящей свободы и, как на деревенском пиру для всех желающих, внесших свой посильный вклад в сбор урожая, станут участвовать в ее всеобщем праздновании. Наше общество выберет себе достойный путь, и реализует свои самые благородные стремления; и пока окружающие нас государства будут одно за другим проходить свое крещение революцией, долго и медленно присоединяясь к нам, эти бедствующие островные народы, которые по причине своей слабости постоянно рискуют оставаться жертвами тех, кто решает между собой их судьбу, поспешат войти в наше сообщество.

Все ближе тот день, когда мы первыми в Европе провозгласим закон о равенстве всех людей и независимости всех народов, но сегодня по-прежнему миром правит сильнейший в военной борьбе и хитрейший в дипломатических играх; права человека соблюдаются только на словах, а будущее изолированных и ограниченных народов, подобно судьбе трансильванцев, турок и венгров (автор ссылается на басню Ж. де Ла Фонтена «Воры и осел». – Прим. ред.), всецело зависит от воли победившего. Если бы существующему положению дел не суждено было измениться, я бы не пожелала ни Испании, ни Англии, ни даже Франции оказаться покровителем Майорки и увидеть возможные последствия такого покровительства, так же как я не хотела бы знать, чем закончится навязывание нами африканцам сегодня чуждой им культуры.