Читать книгу ANИА - Kaise Sagara - Страница 3

Спустя время я всё же привела себя в чувства, и мысли вновь начали своё движение. Слишком много вопросов, на которые попросту некому было ответить. Один из таких – «что делать?» – давил мне теперь на голову сильнее других. Что же делать? Где искать помощи, куда мне идти? И зачем я вообще здесь? В чём же, наконец, замысел?..

Я стала рыться в шкафу, чтобы найти хоть что-то, что можно было натянуть на своё почти обнажённое тело и перестать трястись ещё и от холода. Моё внимание привлекли старенький, тёмный, уже начавший рваться шерстяной свитер, потёртые брюки и утеплённые ботинки – их хозяин, пожалуй, против уже не будет, если он до сих пор жив.

Осмотрев по порядку все жилые комнаты и убедившись ещё раз в том, что кроме меня в этой квартире больше нет ни души, решила заглянуть и в ванную, чтобы умыть лицо. Там над раковиной висело небольшое зеркало. Я заглянула в него единственно из любопытства и только сейчас поняла, что совершенно не помню того, как я на самом деле выгляжу. Перед зеркалом стояла молодая бледнокожая девушка двадцати-двадцати пяти лет, с длинными чёрными прямыми волосами, с небольшим прямым носом, тонкими губами и голубыми, как безоблачное небо, глазами. Я долго, нахмурившись, с трепетом вглядывалась в каждый сантиметр своего лица, нежно ощупывая щёки и губы пальцами рук; даже паника, владевшая моим рассудком совсем недавно, ушла куда-то в сторону, ненадолго скрылась, оставив место едва ли не детскому удивлению.

Я с трудом открыла поржавевший кран умывальника, из которого тут же пошла та самая вязкая жидкость с приторно-сладким запахом гнили, чем меня не так давно вытошнило. В мгновение стало мне горько и гадостно; я тут же направилась к выходу из квартиры. К счастью, входная дверь оказалась не заперта.

Широкий, просторный подъезд, освещаемый большими окнами на каждой междуэтажной площадке, приветствовал меня спёртым воздухом и пылью. Попытки достучаться до обитателей других квартир не увенчались успехом. Очевидно, они пустые. Но почему?

Я спустилась вниз, вышла на улицу и, не придумав ничего лучше, стала слоняться по неизвестному городу – шла куда глаза глядят. Тишина давила; её томительное присутствие рождало навязчивое беспокойство, которое я старалась умерить, задавая себе десятки бесполезных вопросов и тут же, как мусор, выбрасывая их за борт снова и снова. Молчание улиц изредка разбавлял только небольшой ветер и шелест листьев – этого, однако, явно недостаточно, чтобы почувствовать себя в неизвестном, обескровленном городе хоть немного уютнее. Завернув в очередной раз за угол дома, я наткнулась на парочку отвратительного вида псов, покрытых тёмными гнойниками с лап до головы; кожа их местами слезла. Они лакомились остатками верхней части туловища какого-то бедолаги. «Дело – дрянь», – подумала я тогда про себя и в спешке скрылась в ближайшем переулке в надежде на то, что четвероногие меня не почуяли и не станут отрываться от трапезы.

Я бродила примерно полтора часа, так ничего и не достигнув. Всё вокруг выглядело так, будто ещё несколько месяцев назад здесь шла своим чередом жизнь, которая оборвалась так же внезапно, как обрывается путь самоубийцы, не сумевшего найти выхода из судьбоносных перипетий и зашедшего в тупик; мысли об этой городской пустоте вгрызались в сознание всё глубже. «Ну хоть кто-нибудь», – тревожно крутилось в голове. Сердце почему-то щемило.

Мёртвый город с презрительным молчанием наблюдал за моим путешествием, являя мне изредка лишь хозяйничающие в дворовых помойках небольшие уязвлённые псовые стаи, чей лай эхом разносился по пустым дворам, и трупы гражданских и военных, часть из которых разложились в тёмную, смрадную мазь. Остановившие своё движение трамваи одиноко доживали свой век с раскрытыми дверями, ожидая пассажиров, которые никогда больше не появятся. Серые девятиэтажные гиганты с уродливых видов балконами, некогда ютившие людские создания, ныне представляли из себя ничто иное, как бетонные могильники, которым предстояло теперь бесконечно увядать, обратившись рано или поздно в пыль; без своих обитателей, они не способны были по-настоящему жить. В этом есть своя трагедия. Муравейники, чьи крыши связаны между собою длинными, обвисшими проводами, передававшими друг другу колебания ветра, погибли быстро и безболезненно; огромная сеть в какой-то момент словно обнаружила себя поражённой смертельной болезнью и завершила свою жизнь по собственному же желанию.

Лесные насаждения, расположенные вдоль муравейников, также не отличались здоровым видом: ветви лип и клёнов несли на себе угольно-чёрные, словно впитавшие нефть, листья. Город оказался погружён в мрачные, серые и тёмно-серые тона, не скрывая своего холодного настроя для сиротливого путника. Всякое проявление жизни здесь, как видится, будто бы крепким узлом связано со смертью. Бесцельный путь и ни единой человеческой души.