Читать книгу Снегирим - Катерина Левинбук - Страница 10

Катя обожала изучать языки, литературу и поэзию, но, к великому разочарованию В. З., способностей к точным наукам у нее не было. Если у нее не было к чему-то интереса вообще, то это был сто процентов дохлый номер – возбудить этот интерес не мог абсолютно никто, даже она сама! Ну, например, какая разница, сколько воды может втечь или вытечь из какой-то там трубы или сколько тонн будет весить трактор, если его чем-то нагрузить или, наоборот, что-то из него вынуть? Может быть, и можно это все разобрать и решить, но Катины мозги ее не слушались – им было по барабану.

В. З. даже слушать обо всем этом не хотел – мука какая-то, он просто поручил Тамаре вдохновить Катю делать домашние задания по техническим предметам, а не получится, пусть сама делает все за Катю: в юности Тамара всерьез увлекалась точными науками и даже собиралась поступать на физфак МГУ, но, передумав в последний момент, поступила в МГИМО. Самому В. З. было не важно, кто получит отличные оценки за домашку, его жена или дочь. Но справиться с упрямой дочкой интеллигентная мама не могла – ей это было не по зубам! Катя отмахивалась от уроков, пока мама, вздыхая, не садилась и просто сама не решала за нее задачи, так как утром надо было идти на работу и ругаться больше не было сил.

В школе вопрос с точными науками решился сам собой. Перед Катей и ее подругой Мариной сидели два ботаника – Коля (душевный!) и Гриша (тормоз!), – которые обладали выдающимися способностями именно в этих областях. Жестокие советские дети умели всем придумать мерзкие клички и обзывали тихого одаренного Гришу тумбой за его сутулость и неспортивность, или еще хуже – тумбочкой, на которой бабушка очки забыла, из-за того, что он носил квадратные роговые очки в тяжелой оправе.

Так уж сложилось, что большинство заданий Катя и Марина выполняли вместе с чуваками с первой парты, ну как бы «коллективно». Коля даже гордился, что опыты в лаборатории по химии доверяли только ему – девчонки вечно ржали, что, если бы он не брал на себя горелку, они бы уже давно спалили школу. С этими мальчиками Катя с Мариной дружили: ходили за мороженым и иногда друг к другу в гости, даже на дачу вместе ездили.

Учительница математики Вероника Валерьевна раньше жила в Семипалатинске, где она преподавала казахский язык и литературу, а в столицу переехала в связи с важным назначением мужа. В Москве она смогла устроиться лишь на должность преподавателя алгебры и геометрии. Вредная Катя называла ее казахский математик, а ученики попроще дали ей кличку «Верокучка», поскольку на уроках она совершала минимум движений, а, как правило, просто стояла у доски как вкопанная. Впрочем, она была спокойной, не создавала ученикам никаких проблем, хотя справиться с избалованными детьми из привилегированных семейств была не в состоянии. Они хамили ей, не уважали вообще и просто вгоняли в панику, из-за которой ответы у Верокучки часто не сходились с учебником. Это, конечно, не улучшало ее репутацию, особенно когда некоторые родители, включая Катиных, увидели ошибки в том, как в 6-м классе она поправила элементарную контрольную по алгебре. Но когда В. З. ей позвонил, чтобы культурно это обсудить, она так испугалась, что сразу исправила всему классу оценки на пятерки – мало ли что…

В общем, благодаря робости учительницы и товарищам с первой парты с точными науками у Кати проблем не возникало. На уроках девочка мечтала и писала стихи о любви – впрочем, пока она читала о ней только в книжках. Особенно любила Катя «Унесенных ветром» – история Скарлет О’Хары и Рета Батлера, которую она прочитала в оригинале по-английски за одну ночь и отрыдалась целым ведром мокроты́, что возмутило В. З., пришедшего рано утром будить ее в школу:

– Что за фигня?! Я тебя воспитываю как настоящего бойца, а не слезливую телку! Сплошные мерихлюндии, а потом еще в школе уснешь за партой! Надо серьезные книжки читать, чтоб не жить в сказке про Золушку, надо быть Железным Феликсом, чтоб мужики знали свое место! У моей дочери – ни одной слабинки, понятно? Теперь будешь читать «Старик и море»!

Даже когда В. З. шумел, кричал или нецензурно выражался, это продолжало завораживать Катю, несмотря на раздражение и желание, чтобы ругань поскорее закончилась, она тащилась от отцовской брани. Ну какая разница, что читала ночью двенадцатилетняя девочка? Это же не порнография или запрещенная литература! Да еще и по-английски, в оригинале! Но все это было не важно, потому что это невероятное фанатство или даже страсть, которые охватывали В. З. при любом упоминании его дочери, просто обескураживали – и саму Катю, и всех вокруг.

В школе Катя полностью влилась в коллектив и давно уже забыла, что когда-то была там новенькой. Ее учительница истории по фамилии Блаженная являла собой хрестоматийный образ состарившейся женщины в тельняшке из революционных фильмов 1930-х. Она требовала железной дисциплины и искренне верила во все то, что вызубрила еще в юности: говорила лозунгами и пугала учеников своей духовной мощью. Многие смогли найти к ней подход, и если она считала, что эти дети всерьез воспринимают предмет «История КПСС» и уважительно к нему относятся, то была к ним благосклонна. Катю она невзлюбила с самого начала. Катя выключалась на уроках обществоведения: ей это было неинтересно. Один раз Тамара пошла на встречу с Блаженной Ириной Александровной, чтобы обсудить, почему Катя неожиданно разлюбила историю. Говорила только учительница и в основном о себе. В итоге она поблагодарила Тамару за визит и пообещала помочь Кате. Тамара сообщила В. З., что все наладила.

Эта помощь вылилась в пристальное внимание учительницы и только усилила взаимную неприязнь: чем больше Блаженная вызывала Катю к доске, тем заметнее становилось ее полное неприятие обществоведения! Маринка все время говорила:

– Ну поцелуй ты ее в жопу и «Манифест» процитируй, трудно, что ли?

– Трудно, – отвечала Катя. – Не могу я этот бред зубрить: достал уже Кырло-Мырло.

– Тихо ты, доиграешься, – испуганно шептала Маринка.

И доигралась! Катя написала в итоговой работе: «К великому сожалению, высокие идеалы Карла Маркса не оправдались в реальной жизни, и его восхитительная конструкция идеи “коммунизма” оказалась неприменимой к организованному обществу. Тем не менее мы продолжаем работать над системой социализма и многого достигли в экономическо-социальной сфере именно этой системы». Блаженная поставила Кате тройку с минусом, приписав «из жалости» и еще объяснив, что Катя «не раскрыла тему и у нее полностью отсутствует понимание принципов коммунизма, так искусно созданных гением нашего века – Карлом Марксом». У Кати появилась единственная тройка в четверти.

Разобраться с этим не смог даже В. З., быстро приваливший в школу на своих желтых «жигулях». Он стал орать на Блаженную:

– Вы не понимаете гениальности Кати, сами в коммунизме не разбираетесь!

Учительница ответила:

– В прошлый раз ко мне приходила ваша жена, и, в отличие от вас, она женщина интеллигентная!

– Согласен, но интеллигентным людям с вами делать нечего, поэтому пришел я!

Тройку не поменяли, а В. З. решил не разбираться через влиятельных знакомых.

– Это тебе урок, – заявил он Кате. – Нечего было нарываться! Иногда лучше руками не трогать… Надо подстроиться! Таких еще деревянных идеологов и антисемитов много встретишь, мы в Советском Союзе живем – нечего забываться! Сказали Кырло-Мырло зубрить – значит, зубри; раз говорят, что мы достигли коммунизма, так и пиши – что у тебя, дырка в голове? Со всеми такими, как она, не справишься.

– Не расстраивайся, Мисик, хорошая моя, – сказала подруга Маринка, взяв Катю за руку. (Кличка «Мисик» прицепилась к Кате с детства). – Хочешь поржать? – продолжала она. – Короче, этот мудак Леха из параллельного класса, ну знаешь, о ком я, еще вечно к тебе пристает… – Катя кивнула. – Так вот, я ему отомстила сегодня! Еду в трамвае, а ко мне один неадекватный придурок привязался. – Маринка выглядела намного старше своих лет и обожала краситься, из-за этого выглядя почти взрослой. – Ну знаешь таких: девушка, дайте телефон, я вас в кино приглашу, ляляля. – Маринка скривилась. – В общем, не отвязаться… А сам страшный такой: ноги кривые, можно бутылку шампанского кинуть, и пролетит у него между ног!

– Ну и язык у тебя – бритва, – хихикнула Катя. Но Маринка продолжила, не обращая внимания:

– Так я чего сообразила… Когда приставал, как зовут, я ответила «Алена», но потом говорю ему, что мои родичи хотели мальчика и дома меня всегда зовут Алешкой, ты понимаешь, к чему я?

Катя вытаращила глаза на подругу.

– Так вот, я ему дала телефон этого нашего Лехи – козла, который тебя вечно домогается, и говорю, чтоб звонил в любое время – в кино или куда хочет пойдем.

Катя рассмеялась:

– Ну ты даешь, это просто атас, вот воображение!

– Это еще не все! – гордо сказала Маринка. – Сегодня я на этого Леху придурочного наткнулась, а он бледный как простыня. Ну я типа внимание проявила – спросила, в чем дело, может, заболел. А он материться стал: говорит, просто дикость какая-то, ему мужик сумасшедший звонил и настаивал, что он ему обещал в кино вместе пойти, он еще говорит, такой идиотизм, будто всех пациентов из Кащенко отпустили. Еще объяснил, что он его уже несколько раз на хуй послал прямым текстом, а тот звонит и звонит! Он правда не отлипнет, знаешь, такой тип!

Подруги залились хохотом.

– Ну ты прикольная, – подытожила Катя. – Неужели не рассмеялась при этом разговоре?

– Нет! Я, наоборот, ему посочувствовала и посоветовала в милицию обратиться, типа надо пресекать это хулиганство, чтоб другим неповадно было.

– Я умираю от тебя. – Катя уже просто плакала от смеха.

– Хватит хандрить, пошли СНЕГИРИТЬ, – уговорила Маринка, и девчонки отправились на школьную вечеринку. Высокий интересный мальчик семитской внешности из параллельного класса искусно играл на гитаре, красивым голосом пел душевные песни и читал свои стихи, от которых Катя прибалдела. Этот взлет, эти чувства, естественная рифма и музыка захватывали дыхание!

– Вот это гуманитарные науки, – сказала она Маринке. – Но думаю, товарищ Блаженная бы этого не оценила.

– Да сплюнь ты, ради бога, – едко ответила Маринка. – Не дай бог она сюда припрется, будет тут диалектический материализм вместо романтики. – Маринка состроила рожу. – Знаешь, какая у меня любимая ее цитата?

– Ну?

– Однажды ее неожиданно вызвали на какое-то важное собрание, и она там сказала следующее: «Я вообще-то женщина интеллигентная, просто сегодня плохо выгляжу!»

Они снова расхохотались, а потом притихли, услышав душещипательную песню: «Ночь притаилась за окном, туман поссорился с дождем…»

– Я от этой песни про свечу просто тащусь… – закатив глаза, прошептала Катя Маринке.

США

Эта непонятная, странным образом установившаяся, но очень сильная связь с Максимом стала влиять на жизнь Профессора Л. Замечала она это или нет, но ее привычное отрицание всего, что связано с Россией, вероятно, побочный эффект желания полностью ассимилироваться в американском обществе – уже давно никто не замечал, что она naturalized citizen[46], – неожиданно пошатнулось, а откуда ни возьмись появилась тяга ко всему Russian[47] – уже давно забытому и как бы покрытому пеленой, – словно она искала в этом Максима.

Она вспомнила, что любила в детстве, и нашла в Хьюстоне магазин «Russian General Store»[48] – купив там вареники и пельмени, она прыгала от восторга, а потом увидела и схватила вино «Киндзмараули», которое ей тут же о чем-то напомнило, но только она не могла сообразить о чем.

На следующий день она получила заказанную на Amazon[49] книгу Булгакова «Мастер и Маргарита», которую очень любила в ранней юности, и читала ее в обеденный перерыв в профессорском кафетерии. Коллега, которого она знала уже несколько лет, удивился:

– Can you actually read the original in Russian?[50]

– I guess so… I am surprised myself as I haven’t tried it in ages[51], – она пожала плечами.

– It makes sense though because it is your mother tongue[52].

Професор Л. задумалась над этим термином «mother tongue»[53], когда ехала в машине домой. На самом деле ее mother[54] уже давно перестала раздражаться на то, что дочь отказывалась говорить с ней по-русски. Так что пришлось перейти на английский много лет назад, но иногда mother говорила по-русски, а Профессор Л. в любом случае отвечала in English[55], ну забыла она уже все это и вспоминать не хотела, как бы давно уже стало не ее культурой. Она жила «Американской мечтой», пропагандировала ее и гордилась. Она часто рассказывала студентам свою нелегкую историю иммиграции и профессионального успеха, чтобы воодушевить и вдохновить их, неизменно резюмируя:

– Everything is possible in America – you can pursue and achieve anything you wish if you put your mind to it and work hard![56]

– Ты истинный патриот Америки и даже мне показала, как многое здесь нужно ценить, as I always criticized stuff and never realized my good fortune[57], – говорил ее американский муж.

Русская подруга юности предпочитала говорить по-русски, но знала, что Профессору Л. это не очень нравится, и они в основном говорили по-английски или на каком-то смешанном языке. Когда Профессор Л. вдруг полностью перешла на русский, подруга сильно удивилась, но и обрадовалась. Стало еще веселее болтать!

– Это его влияние, что ли? – спросила она, хихикнув.

– И да, и нет, – задумалась Профессор Л.

– Да ладно «и нет»?! Раньше ты даже в Нью-Йорке в русский ресторан идти со мной не хотела, помнишь? Американка ты моя, ну самая любимая. – Подруга захохотала. – А теперь одни пельмени и Булгаков. Это точно он тебе мозги запудрил, ну что за черт? – Подруга продолжала смеяться.

Но Профессор. Л. задумчиво смотрела вдаль и шуточный тон не поддержала.

– Понимаешь, он мозги мне не пудрит и никакой конкретной цели не преследует, ну я почти уверена. – Подруга закатила глаза. – Это странно звучит, но он как будто нашел ко мне ключ…

– Где? На улице? – съехидничала подруга, но Профессор Л. проигнорировала эту реплику:

– Он очень тонкий и чувствительный человек, никогда не давит вообще, я как бы сама за ним иду, I cannot help it [58], понимаешь?

– Пипеееееец! – отреагировала подруга.

– Ну как будто он мой soulmate или mirror-image [59]. Ну как объяснить? Просто когда он что-то говорит, мне кажется, что я сама к этому пришла, а он только помог сформулировать… I don’t know if it makes sense [60].

– Не soulmate и mirror-image, а профессиональный пика-пер, – поправила подруга. – Он в курсе, что ты замужем? Ему небось по барабану…

Этот разговор происходил будто на двух разных уровнях, где собеседницы вообще друг друга не слышали. Профессор Л. продолжала:

– Знаешь, он даже намекнул, что думает, что мне стоит приехать в Москву и перейти этот психологический барьер. Ты же помнишь, что я когда-то решила никогда туда не возвращаться. Ни! За! Что! Но он, наверное, прав – это так давно было, и сейчас кажется, что это глупость какая-то.

– Даже так? – подпрыгнула подруга. Ни фига себе! А со мной ехать сколько раз отказывалась, а?! Может, он наконец с тобой переспать решил, вместо этих бесконечных томов переписки, уже небось «Войну и мир» переплюнули по длине! У тебя же с ним так ничего и не было, да? Или, может, у вас всегда будет «платоническая любовь для дошкольников» – хрен знает!

– Ну было или не было – это спорный вопрос, – спокойно ответила Профессор Л. – В общепринятом смысле, конечно, нет.

– Ну ясно, что если бы было, то ты бы мне сразу сообщила! – не удержалась подруга. – А что касается «платонического», то с этим не ко мне, сама знаешь. Это слово я терпеть не могу – мазохизм какой-то! Я человек земной и живой, такая хуйня – вообще того не стоит.

Неожиданно глаза Профессора Л. наполнились слезами.

– Ну ладно, бог с ним, со всем этим, я тебя чем-то расстроила, Мисик мой? Иди ко мне, моя бесценная. Делай ты что хочешь с этим Снегирем, только не расстраивайся – не могу видеть, как ты плачешь! – Подруга нежно обняла ее и стала заботливо вытирать слезы. – Ну мы с тобой forever [61], слышишь? Я всегда на связи – 24 часа в сутки, мало ли что.

– Угу. – В итоге всхлипывали обе, изо всех сил прижавшись друг к другу.