Читать книгу Увидимся - Катя Матуш - Страница 6

Новый год наступил штатно. Наконец-то Егор осилил стих про ёлочку, трое его старших братьев получили по самокату, а сестры по миниатюрной копии туалетного столика с кучей косметики. Только за детей Родиона я могла радоваться искренне, как бы зависть не вопила. Помадки ну просто чудо…

Моё место неизменно было персонально оборудовано во главе стола, где на этот раз Мира разложила пластиковые приборы с напылением под серебро. Такой же набор посуды я нашла под ёлкой. Ещё мне достался мешок детских поделок, из которого Род незаметно изъял ежика из спичек. Видимо, счел его в моих руках бомбой замедленного действия.

Я встретила Родиона практически сразу, как вторая стадия миновала. После незнания в восемь, ко мне слишком скоро ворвалось осознание. Да так конкретно, что будь я на ней сегодня, к елке не приближалась бы и на шаг. Тогда опасности мерещились мне на каждом шагу. Из-за этого пришлось даже отбросить идею с поступлением в вуз, чего, в общем-то, от меня никто и не ждал.

Тогда мои фобии даже тете казались излишни, но никто не протестовал, когда я просила выключать батареи на ночь или выдергивать все из розеток сразу после использования. Уж куда лучше, чем таскаться со мной потом по больницам. Конечно, школьную жизнь это несколько подпортило: шуганая, ненормальная. Больная. Если бы меня тогда не перевели на домашнее обучение, третья стадия наступила бы быстрее, но в итоге переходный возраст хоть и с опозданием, все равно взял свое.

На старте третьей ступени, полной злости и обиды, к Роду меня и притащили. Левел-ап. Сколько бы я не пыталась беречь себя, ничего не получалось, и вроде бы проклинай себя, а не весь мир, но по другому не получалось.

Род меня фактически спас своим безапелляционным, беспристрастным воспитанием. Чем сильнее я хотела из этого мира сбежать, тем яростнее он принимался за опеку.

По сути, ничего кроме своей кожи предложить я ему не могла, и то пришлось ждать восемнадцати. Когда он увидел на мне брызги ожегов, и началась наша дружба.

Из меня наверняка бы получилась отличная нянька его детям, Мира иногда выглядела такой убитой, что не предложить помощь по надзору за шебутным стадом с моей стороны было просто неприлично, но… Детей ко мне вообще не подпускали. Ох уж эти карандаши и машинки. Бах! И нет глаза. Не поспоришь.

Я вышла из такси. 12:32.

Зал для конференций находился неподалёку от главного корпуса самого университета. Была я здесь уже три раза и всегда в одной и той же роли. Сторговаться с Павловым не вышло. Наверняка он знал, что рано или поздно я сама к нему приду. Деньги были очень нужны, брать меня на работу никто не спешил, а январь подходил к концу.

О своём внезапно возникшем желании попробовать себя в аэроклубе рассказать я никому не решилась. Это мое дело, и мне оно казалось не опаснее похода в магазин. Высота меня совсем не пугала и вообще не будоражила, но момент прыжка… Видимо, было в нём что-то живое. Вновь и вновь я взывала в памяти к тому холодному, одинокому дню на крыше. Чувство, которое меня остановило тогда. Я знала, оно где-то рядом, оно в моменте, но никак не могла уцепиться за него. Не зря же вселенная тогда съежилась, чтобы показать мне будущее.

Почти все праздники я провела за изучением феноменов пространственно-временного континуума, но школьной программы и художественной литературы оказалось маловато, чтоб всё это понять.

После того, как передумала заканчивать существование пятном на асфальте, я практически ничего не помню. Как спускалась, как вернулась домой. Как перешла на стадию номер четыре. Ничего. Сплошной туман. Но теперь я искренне надеялась, что когда найду, оно поможет мне жить. Поможет в грядущей стадии не провалиться в очередную бездну ненависти, ощущение которой с каждым днём становилось только острее. Я знала, что счастье возможно и без туши, и искренне надеялась, что в “Увидимся!” меня научат бояться смерти, а не жизни.

“Без боли, значит, жить не можешь?”

Я усмехнулась, прошла в третий конференц зал и села на крайнем сиденье третьего ряда. Всё по плану, но сегодня, как назло, было многолюдно. Вряд ли все меня запомнят и будут тыкать пальцем, но с первого ряда уже пару раз махнули. Аспиранты моего Айболита. Меня они с ног до головы уже рассмотрели, и теперь интерес им представляла только моя подробная медкарта. Альманах непознанного.

Я еще раз прослушала голосовушку с пожеланиями удачи от Нины и окончательно расслабилась.

Аудитория зааплодировала, – на сцену вышел Алексей Андреевич. Доцент кафедры и наверняка будущий Профессор Павлов. Естественно, только если его докторская произведет ожидаемый фурор, и ему вручат так желанную степень.

Павлов откинул со лба свои золотые кудри и поправил модные очки в черепаховой оправе. Аспирантки наверное кипятком ссутся, только бы попасть к нему в команду. Это вам не парашютисты… Потомственный медик. Автор бесчисленного числа статей, мастер черного юморка, отличный врач, и, подозреваю, неплохой любовник. Видели бы они этого принца в лаборатории, где карета скоро превращается в тыкву.

– …таким образом, все мы понимаем, – вещал он в микрофон. – Что мутацией гена SCNP9A всё не заканчивается. В настоящий момент…

Эту лекцию я знала уже наизусть. Хоть на подобных конференциях и появляюсь не часто, множество раз наблюдала за репетициями и даже помогала составлять речь. Нужно было проситься в ассистенты. Имя бы хоть мелким шрифтом на обложке впечатал.

– …теоретически, они смогут блокировать каналы NaV1.7. Таким образом, мы уже стоим на пороге…

Я вдохнула поглубже.

– Многие из вас уже сталкивались с врожденной анальгезией. В прошлом году на конференции в Париже, Доктор МакФер явно продемонстрировал нам не только открывающиеся перспективы, но и познакомил с членами одной семьи, где явно выраженный…

Боль в наше время не столько интересна медицине, сколько бизнесу. Павлов явно работает на какую-нибудь фармакологическую компанию, иначе порше не менялись бы так часто, и своей лабораторной крысе он бы не платил по сто тысяч в месяц.

– Не чувствствительность к запахам, ангидроз, что в свою очередь… А вы там за заднем ряду не завидуйте! – зал засмеялся. – Все мы понимаем, что отсутствие нормальной терморегуляции, потоотделения чревато серье-е-езными проблемами, – протянул он явно для меня.

С окончанием терапии пот меня вообще не тревожил, но я понимала серьезность интоксикации, которую могла заметить только на листках с анализами.

– Так же, CIP или врожденная нечувствительность к боли приводят к непоправимым последствиям. Особенно это касается детского возраста. Прикушенные языки, затертые до слепоты глаза, переломы. Нам известен случай, когда ребенок двух лет прокусывал себе пальцы практически до кости, чтобы использовать их на манер фломастеров.

Девушка по соседству ошарашенно охнула. И кто сюда первокурсниц пустил? Даже не удивлюсь, если самые “выдающиеся” получили свою стипендию за интимные заслуги в области медицины.

– Обычно, люди страдающие CIP не доживают и до тридцати, но дело не всегда сопряжено с травмами. Дегенерация веса несущих костей, Болезнь Шарко, аносмия. В настоящее время существует 28 мутаций трех известных генов, которые могут привести к диагнозу CIP. А теперь внимание, один из них сегодня среди нас. Пожалуйста, внимательно осмотрите себя и людей на соседнем кресле. Как бы не хотелось, все мы здесь, – Павлов игриво хихикнул, – уже не молодежь, и развитие подобного порока должно быть на лицо. Может, это вы?..

В зале опять кто-то хихикнул. Очень смешно.

Все, кроме товарищей на первом ряду принялись переговариваться. Шоу, – неотъемлемая часть жизни этого напыщенного гениального придурка, иначе ездил бы он на трамвае.

– Лена, поднимись к нам, пожалуйста.

Я встала и уверенным шагом пошла к сцене, где для меня любезно приготовили стул. Я обожала этот момент, несмотря ни на что. На меня все пялились с полнейшим недоумением. “И чё в ней такого? Какая-то нормальная… Вроде даже не хромает.” Да-да, ребят. И так бывает. Давайте все просто представим, что ваш доцент шарлатан и нанял актрису.

– Знакомьтесь! Уникальная мутация гена ZFHX2! – торжественно сказал Павлов в микрофон, приветствуя меня влюбленными глазами. – В настоящее время науке известны лишь несколько человек с подобным отклонением. “Синдром Марсили” назван именем семьи, проживающей в Италии, где нечувствительность к боли передается уже четвертому поколению. И что удивительно, в отличии от классического CIP, люди с ним спокойно живут до восьмидесяти, а при должном внимании профессионалов и того дольше. Вероятнее всего, Елена тоже получила эту мутацию в наследство, но в настоящий момент подтвердить эту теорию уже не представляется возможным. Десяток вариантов мутаций PRDM12…

“Не представляется возможным”. Еще бы. Разрешение на эксгумацию родных даже через мой труп не получит. Зря я что ли завещала его на благо НАУКИ.

Павлов продолжал рассказывать, как мне “повезло”. Как иногда случаются ежесекундные приступы мигрени, как ангидроз благодаря терапии сошел на нет, а переломы все ровненько срослись под его чутким контролем. И еще никогда не забывает упомянуть, что острую пищу я могу есть без слез, хоть чувствую и вкус, и запах. То же и с температурой, просто горячее для меня всегда лишь теплое, а ледяное, – холодное.

Я добродушно улыбалась, заглядывая в лица заинтересованных собравшихся. Раз уж решила послужить на благо обществу, то будь любезна отрабатывать свою зарплату до конца. Деньги нужны уже сегодня, ведь, как выяснилось, липовая медицинская книжка дело недешевое. И небыстрое. В паспортном столе вообще боялась к черту пошлют, но фамилию нужно было сменить, чтоб минимизировать риски со страховыми.

Когда неделю назад я пришла к Павлову в лабораторию, даже не сразу её узнала. Моя невосприимчивость к боли вопросов уже не вызывала, так что прокалывать и пытать меня любыми другими способами никто больше не собирался. Анализы, КТ, МРТ, в общем, классическая медкомиссия собравшегося в космонавты. От очередной порции медикаментозной терапии отказываться я тоже не стала. Блокаторы, стимуляторы, витамины и правда облегчали жизнь. Теперь останутся осмотры раз в три дня, или сразу после удара мизинцем о стул, парочка анализов, и, что-то подсказывает, за костный мозг надо было требовать премию.

Но, не в моем случае жаловаться. Однажды я видела ребёнка с “классическим” синдромом и это куда страшнее моего положения. Моя вторая стадия “фобий” в подобных ситуациях большая редкость. Люди, не чувствительные к боли, склонны к самоистязанию. С этим аспектом я познакомилась уже в здравом подростковом уме, но привычное бережное отношение к себе и врожденная наследственная ответственность в итоге всё равно победили.

На первом курсе психотерапии мы выяснили, что восприятие смерти у меня тоже весьма искаженное. Само понятие страшит, как и всех, но ситуация примерно как с теплое-холодное: хреново, но не горячо. Отсюда отсутствие страха высоты, всемирного потопа или пожара. Больно в любом случае не будет, а в большинстве случаев, насколько понимаю, люди боятся именно этого. Я будто вообще ничего не боюсь. И кто только придумал, что боль, самое страшное, что может с тобой случиться? Жить без нее, куда страшнее.

Естественно, со временем я ко многому привыкла. Чайник из розетки крайний раз выдергивала пару месяцев назад, но к туши для ресниц так и не подступилась. Случайный прокол роговицы, аллергия и зуд, все это было слишком опасно. По праздникам я ходила к проверенным визажистам или уламывала Нину, но для счастья, казалось, маловато.

Теперь остаётся надеяться, что я не окончательно сбрендила, посылая себе то послание из будущего. Момент на крыше Дома Советов пять лет назад перевернул мою жизнь, помог перейти на четвертую стадию, и он просто обязан сделать это еще раз.

Если тогда, готовая на смерть, я решилась на жизнь, значит в этом наверняка есть какой-то смысл.