Читать книгу Нарисуй меня хорошим – 2 - Кэрри Прай - Страница 2

Три месяца спустя.

Железнодорожный городской суд.

Опустив глаза, я пересчитывала дощечки паркета на полу и испытывала дикий страх. Рядом сидела мама и крепко сжимала мою влажную ладонь, до боли, словно опасаясь, что я сбегу из зала суда. Моя степень волнения перешла за рамки допустимого. Привычный и знакомый страх снова окутал меня так, что я боялась поднять глаза. Боялась даже моргнуть. Боялась дышать. Всем своим нутром я чувствовала приближающуюся опасность. Она холодными губами целовала мой затылок, отчего кожа покрывалась колющими мурашками.

Это мое первое заседание после обвинительного приговора. На прежние заседания, я так и не попала. Не могла и не желала. Но сегодня, мое присутствие необходимо, и это все напоминает мне каторгу. Я предполагала, что будет больно. Я знала, что расковыряю старую рану, которая только-только начала заживать, и не найду того человека, который смог бы правильно на нее подуть.

Я помню все, как будто бы вчера. Как сдирала с себя кожу мочалкой, чтобы на моем теле не осталось ни одного миллиметра, где его руки касались меня. Помню, как кромсала свои длинные волосы, которые пропитались его запахом, и вызывала рвоту, в надежде очистить организм от его поцелуев. Тогда мне казалось, что я смогу отмыться от всей этой мерзости и начать жизнь заново. Но, коварная судьба решила иначе.

Государственный правозащитник Беляева вновь подал на обжалование приговора, решив, что прошлое решение суда было необоснованным. У мужчины с каменным лицом, не получиться скрыть за красивым костюмом уродливую душу. Он встал на сторону насильника, позабыв о нравственности, совести и чести. Настоящий адвокат Дьявола. И теперь, мне снова приходиться защищаться, бороться, доказывать свою правду, которая вроде бы очевидна, чтобы исключить любую возможность высвобождения Вани.

Беляев – мое личное проклятье, от которого не избавится, но возможно отгородиться, заперев его за решеткой. Толкнуть в яму, засыпать землей и затоптать ногами. Именно так, как он обошелся со мной. Мои чувства были разбиты о каменистый берег, а душу утопили в реке. Та земля насквозь пропитана моими слезами. И, эти слезы никогда не высохнут.

– Всем встать, – послышался грозный голос судьи, но даже это не заставило меня сдвинуться с места. – Садитесь.

Краем уха, я слышала тихие переговоры людей, которыми заполнился зал суда. А сердцем, я чувствовала присутствие Беляева. Он здесь, я знаю. Он совсем близко, и это убивало меня. Я чувствовала себя кроликом, внутренности которого медленно выворачивают наизнанку. Мне едва удавалось держаться, чтобы не потерять сознание.

– Подсудимый, назовите свое имя, – потребовала судья.

– Беляев Иван Николаевич.

Услышав этот голос, я вздрогнула. Меня затошнило. В голову врезались ужасные картины прошлого. Его руки, как острые клешни, сжимающиеся на моей шее, горячее дыхание, его хватка, которая больше походила на нападение зверя, ярость, безумие, треск одежды и моя слезная мольба: «Пожалуйста, Ваня, не надо…» – Вы знаете, в чем именно обвиняетесь?

– Безусловно, – холодно ответил он. – Я взял то, что мне не принадлежит.

– Вы считаете, что ваш поступок сравним с воровством?

– Мой поступок ни с чем несравним. Перефразирую. Я угробил то, чем больше всего дорожу.

– Говоря это, вы подразумеваете свою жизнь?

– Нет, я говорю о девушке.

– После того, что вы с ней сделали, она дорога вам?

– Всегда была.

Меня затрясло, и тогда я почувствовала руку мамы у себя на плече.

– Успокойся, милая. Тебе ничего не грозит.

Конечно же, я не смогла успокоиться. В ушах стоял невыносимый гул, отчего я пропустила большую часть информации, которую поведала судья. Мне не хотелось ее знать. Мне хотелось убежать отсюда, спрятаться в своей комнате, согнуться на кровати в позе эмбриона и кричать в подушку до тех пор, пока разум не провалиться в глубокий сон.

– Уважаемый суд, – раздался голос прокурора, – по свидетельским показаниям из материала следствия, возникает вывод, что подсудимый совершил данное преступление на почве любви. Но так ли это? Попробуем разобраться.

Меня передернуло.

Что именно выдумал адвокат Беляева? А какой любви может идти речь? Это просто безумие.

Тем временем, прокурор продолжал:

– Тяжело об этом говорить, но, по всей видимости, отец подсудимого допустил ошибку в воспитании сына. Вседозволенность, избалованность и прочая характеристика оставляет желать лучшего. По свидетельским показаниям, находясь в алкогольном опьянении, он воспользовался беззащитностью пострадавшей и при этом, нанес тяжкие телесные повреждения, едва не лишив ее жизни. И это, он называет любовью, – прокурор откашлялся. – Уважаемый суд, я прошу для Беляева самого сурового наказания. А точнее, шесть лет лишения свободы, как и назначалось прежде.

Кто-то в зале недовольно заохал.

– Подсудимый, вы согласны со своим обвинением? – поинтересовалась судья.

– Согласен.

– Как вы можете объяснить свое поведение?

– Ревность. Безрассудство. Безысходность.

– Вы осознаете, что могли убить пострадавшую?

– Теперь, да.

– Вы жалеете о случившемся?

– Более чем.

Ложь. Ложь. Ложь. Он не жалеет. Он притворяется, как притворялся в день когда… уничтожил меня.

Набравшись сил, я слегка приподняла голову, робко огляделась, и тут спокойствие окончательно меня покинуло. Зал суда был наполнен едва знакомыми мне людьми. Это были жители той самой деревни, в которую я приехала человеком, а покинула ее, став безвольной куклой. Но все они пришли просить пощады для насильника. Они ненавидели меня. Среди присутствующих я узнала мать Владика, она была готова накинуться на меня в любую секунду и порвать на куски, за то, что я лишила ее сына.

– Граждане судьи, – начал адвокат Беляева, опираясь локтями о кафедру, – только

что обвинитель сказал, что мой подзащитный совершил ужасное преступление. Но, он испытывал к Василисе очень глубокое, искреннее чувство, и как говорят свидетели, это чувство не было ею отвергнуто. Если Василиса не доверяла Ивану, то не осталась бы с ним наедине. Вывод напрашивается сам – инициатива принадлежала девушке.

Я была оглушена свалившимся на меня заявлением. Голова закружилась.

– Шалава, – пренебрежительно бросил парень из зала. Я узнала его. Это был один из друзей Владика, который издевался надо мной в лесу несколькими годами ранее.

И в этот момент произошло что-то безумное. Парень, руки которого держали конвоиры, ринулся вперед и попытался накинуться на моего оскорбителя. В помещении воцарилась паника.

– Что ты сказал?!

– Тихо, успокойся!

– Не надо!

– Отпусти его!

– Прекратите!

– Подсудимый, – удары молотка, смешались с ударами моего сердца, – я призываю вас к порядку. Вы находитесь в зале суда.

И когда взбунтовавшегося парня посадили на место, наши глаза встретились. Взгляд Вани был полностью сконцентрирован на мне. Он смотрел в упор. Кровь застыла в жилах.

Мне не верилось, что это происходит на самом деле. Я оцепенела от страха. Снова. Все было похоже на страшный сон, который никогда не закончиться. Зло. Оно пожирало меня.

Говорят, что лицо – зеркало души. Я с этим не согласна. И, когда я смотрю на Беляева, то полностью в этом убеждаюсь. На первый взгляд, он кажется нормальным парнем. Светлые волосы, с золотистым отливом и глаза, цвета туманного неба, вдобавок обладающие силой гипноза. Выразительные черты лица, четко отчерченные, правильные. Он ничуть не изменился. Только глаза. Они потухли. И пусть сейчас, он выглядел слабым, я знаю, какой он есть на самом деле. За этой маской скрыт самовлюбленный, хитрый, расчетливый, эгоистичный и мстительный человек. Даже не человек. Зверь.

– «Вася», – проговорил он одними губами, словно взывая к чему-то.

Я резко отвернулась и с надеждой посмотрела на маму. Губы дрожали.

– Все хорошо, хорошо, – успокаивающе твердила мама, но едва ли это помогало. – Скоро все закончиться. Тебе нельзя сильно нервничать, помнишь?

Что-то влажное упало на мою щеку и скатилось по шее. Я рыдала.

И вот снова. Невидимая рука схватила меня за горло и медленно душит. От страха, я готова свалиться на пол и биться в конвульсиях. Как и раньше, мной овладевала жуткая сила, с которой невозможно бороться. Десятки заточенных ножей воткнулись в мое тело и парализовали его. Мысль о том, что я смогу перебороть этот страх – это полная глупость.

Выдумка. Миф.

Я слышала, как тяжело дышит Ваня, но при этом задыхалась сама. Я чувствовала, что он не сводит с меня глаз, и мечтала стать прозрачной.

– Что для вас «любовь», Иван? – спросил прокурор, скептически поглядывая в сторону Беляева.

– Я не знаю… не знаю, как это объяснить.

– Василиса когда-нибудь отвечала вам взаимностью? То есть, было заметно, что она испытывает к вам чувства?

– Иногда, мне казалось, что да. А иногда, мне казалось, что она ненавидит меня. Я не могу точно ответить на этот вопрос.

– Есть ли человек, в котором вы убеждены? Тот, кто любит вас наверняка?

– В этом и проблема. Моя мать говорила, что любит меня. До тех пор, пока не заскучала и не бросила меня на воспитание отцу, которому я тоже оказался не нужен. Так же было с Василисой. Она говорила о любви, но ее действия говорили об обратном. Так что понятие «любовь» – загадка для меня. Так же, как и Вася.

– Шалава, – снова выкрикнул парень из зала.

На этот раз Ваня вырвался из рук конвоиров и налетел на него головой. В зале суда воцарился полный бардак. Дежурные с трудом оттащили разъяренного быка.

Когда его проводили мимо меня, я вжалась в маму и уткнулась носом в ее плечо.

Но Беляев был на взводе.

– Вася, – его голос пронзил душу, – я виноват перед тобой, слышишь? Виноват! Но я все исправлю! Вася, прости меня! Прости! – на этих словах, два внушительных конвоира усадили Ваню на место и приказали молчать.

Я мысленно скомкала его слова в комок и выбросила в урну.

Замолчи, Беляев. Не смей разговаривать со мной. Твои слова – это ложь, которую ты твердишь во благо себе.

Довольный собой адвокат торжествующе взмахнул руками: воздух рассекли костлявые, хищные пальцы.

– Товарищи, вы прекрасно видите, что молодой человек находиться в состоянии аффекта. Он переживает случившееся ни меньше пострадавшей и пытается взять вину на себя. Это лишний раз свидетельствует о том, что совесть его чиста…

Я едва не вскочила с места, задыхаясь от потрясения. Так, что маме пришлось прижать меня к себе и прошептать: «Тише, тише…».

Да закройте же ему рот! О чем он только говорит? Что в его понятии слово «совесть»? Адвокат готов идти по головам, готов закрыть глаза истинную правду, наплевав на человеческие судьбы. А ему даже не платят за это.

Я уронила голову в ладонь и ждала, когда он перестанет терзать меня словами. Я зареклась, что больше не взгляну на Беляева. Это выше моих сил.

– «Будет больно», – повторила я себе, совершенно убедившись, что этот кошмар не закончиться. – «Но ты терпи, терпи».

Прокурор продолжал задавать вопросы, но Иван отвечал на них слишком туманно. Он будто не старался разогнать от себя дым, который напускал на него обвинитель. Но я знала, что его отрешенность от самого себя, это лишь очередная хитрость, которой он лавирует в личных целях.

После начали выступать друзья Ивана, но я старалась их не слушать. Все их доводы были направлены против меня. Для них, я лишь коварная змея, которая разрушает жизнь их односельчанина. После трагедии с Владиком, они накрепко пришили мне соответствующие бирки:

Как легко они ставят печать на человека, даже не попытавшись услышать его правду.

Как легко они закидывают камнями того, на кого случайно показали пальцем. Люди жестоки, но они никогда не признаются в этом. Зло порождает зло.

Прокурор попросил слово.

– Иван, почему мы должны поверить вам?

– Потому что я говорю правду. Только ее.

– Почему мы должны отпустить вас?

– Это не обязательно. Но, я был бы рад оказаться полезным. Я хочу помогать.

– Помогать? О чем это вы?

Нехорошая пауза повисла в воздухе. Сердце замерло.

– Потому что Василиса ждет от меня ребенка…

Люди ахнули. Мама пронзила меня взглядом, находясь в полном недоумении. Я не сказала ей про письмо…

Зачем он говорит об этом? Как он смеет?

В эту же секунду, мне хотелось сорваться с места, лупить себя по животу, пока я не увижу кровь и кричать: «Ха! Больше нет никакого ребенка! Довольны? Теперь ему нечем прикрываться! Теперь вы посадите его за решетку?».

Громкий удар молотка вернул меня в реальность.

– Суд постановил, вернуть обвиняемого под стражу, для дальнейшего рассмотрения дела, из-за вновь открывшихся обстоятельств. Следующее слушанье повториться через месяц…

Люди в зале заликовали. Я задохнулась.

Господи, что?

Я вскочила со своего места, протолкнулась сквозь толпу к выходу и выбежала вон. Глаза жгло, в груди горело, слова судьи пульсировали в моей измученной голове. Мне хотелось кричать от несправедливости, но казалось, что я лишилась голоса. Я всерьез опасалась, что Беляева могут оправдать, хоть и не могла найти хоть одну вескую для этого причину. Но, слово судьи – закон. И если это действительно сбудется, я отказываюсь следовать этим законам.

Горите в Аду, кто придумал этот свод правил. Тот, кто придумал апелляцию. Тот, кто придумал адвокатов.

Обескураженная, я прислонилась спиной к стене и прижала к лицу холодные ладони, даже не заметив, окружающих меня людей.

– Вася? – услышала я тихий, знакомый голос. Открыв глаза, я увидела стоящего передо мной Рэя. А следом и Аллу.

Что они здесь делают?

Мои руки и ноги одеревенели. Меньше всего я ожидала их встретить. Мы не виделись после того случая, потому что я отрезала какое-либо общение. Я исключила их из своей жизни, как лишнее напоминание о прошлом.

Боже, Рома, неужели это ты?

– Как все прошло? – аккуратно поинтересовался Рэй, будто боялся, что рассыплюсь от его дыхания. А когда его рука потянулась к моему лицу, я отпрянула, и ноги сами понесли меня вперед.

Оставьте меня в покое! Прощу!

За секунды я выбежала на улицу, забыв про верхнюю одежду, и влетела в нашу припаркованную около здания машину. Поджав ноги, я впилась пальцами в собственные колени так сильно, что почувствовала боль от ногтей. Качаясь взад и вперед, я чувствовала подступающий тошнотворный комок.

Нет. Нет. Нет. Это не может быть правдой. Я сплю.

Через несколько минут, на водительское сиденье опустилась мама и взяла меня за руку.

– Милая…

– Я больше так не могу, – проскулила я, уткнувшись носом в колени.

– Знаю, детка, – горько выдохнула она. – Ты главное не накручивай себя. Врач запретил тебе переживать…

– Так какого черта ты притащила меня сюда?! – взорвалась я и поддалась истерике.

Глаза мамы потускнели. Она достала из бардачка пачку папиных сигарет, чиркнула зажигалкой и сделала несколько затяжек. А потом, закашлявшись, выдохнула густую струю дыма.

– Так нужно, дочка. Если мы будем игнорировать заседания, то есть вероятность, что его отпустят. Ты должна набраться сил и протестовать. Только так мы добьемся справедливости…

Казалось, что не существует того человека, который понял меня по-настоящему. Они не хотят меня слышать.

– Господи, Мама! Нет никакой справедливости! Блеф! Все подстроено! Мне плевать на эти заседания! Мне плевать на всех них!

– Мы справимся…

– Ты ничего не понимаешь! Вы все издеваетесь надо мной! Вы ничуть не лучше Беляева! Хватит терзать меня! Я больше этого не вынесу!

– Василиса, – мама повысила голос. – Успокойся, сейчас же. Я люблю тебя и только добра желаю. Как ты это не поймешь?

Кожу лица щипало от слез, а распухшие веки давили на глаза. Мне было горько смотреть на маму, которая всем хотела мне помочь, но это было ей не по силу. Набрав последние остатки воздуха, я сделала вид, что успокоилась.

Накрыв ладонью ее руку, другую я прислонила к животу.

– Пожалуйста, мама, я больше этого не вынесу. Не заставляй меня вернуться туда. Я больше так не смогу…

Я хотела объяснить, как была истощена, даже во сне. Ни мама, ни папа, не знали, как мне тяжело на самом деле. Я просыпалась разбитой куклой и не могла полностью выплеснуть свои эмоции. Вся моя жизнь видеться мне в черном цвете. Я сломлена. И я рада бы ничего не чувствовать, но эта боль… Мы считаем пустоту худшим ощущением – это не так. Что может быть хуже этой бесконечной тишины внутри меня и этой фантомной боли, которая сильнее реальной? Мне постоянно кажется, что я исчезаю, но не могу сделать этого полностью. Просыпаясь, я боюсь жить дальше. А я не хочу бояться. Так что мне нужно сделать, чтобы прекратить бояться?

Я рвала на куски нераскрытые письма от Беляева и выкидывала их в окно. Даже не знаю, зачем сохранила их. С кухни доносились громкие возмущения родителей по поводу решения суда. Мне хотелось стать глухой, чтобы больше никогда не слышать эти разговоры.

Казалось, что весь мир шепчется за спиной, когда я прохожу мимо.

Пора принимать взрослые решения. Пора.

Отчаянно решив, что я могу это закончить, мои руки потянулись к пачке с лезвиями. Проскочив мимо кухни, я заперлась в ванной и включила воду. Тяжелое дыхание сопровождалось громкими ударами сердца. Обняв рукой слегка округлившийся живот, я мысленно попросила прощения, но вместо ответа почувствовала только слабую пульсацию.

Вдох, выдох. Вдох, выдох.

Я качаюсь на адских качелях, которые собственноручно сделал когда-то Ваня для меня. Пора с этим кончать.

Острое лезвие коснулось тонкого запястья, и я притормозила. По руке покатилась тонкая, кровяная струйка.

Ну вот и все. Сейчас, все закончиться.

Но в дверь легонько постучали.

– Вась, – позвала меня мама, встревоженным голосом. – Вась, открой.

Я закрыла глаза и приглушенно разрыдалась.

– Василиса, открой, пожалуйста, – мама не переставала стучать в дверь. – Иди, поешь. Я сварила твой любимый суп. Тебе станет легче, девочка.

Лезвие продолжало колоть кожу, и я сама не заметила, как оно вошло глубже в руку.

– Вася, ты слышишь меня? Ответь, дочка. Открой мне. Давай поговорим.

Ее мольбы ушли на второй план, и я скатилась на пол, истекая собственной кровью.

Дыхание стало заторможенным. Пульс замедлился. Страх ушел. Наконец-то, мне стало спокойно.

Прости меня мама. Прости меня папа. Я плохая дочь. Я плохая.