Читать книгу Гранатовый вкус гвоздики - Кэтрин Вэйн - Страница 7

Тяжёлый октябрь, превращающий город в железо и бетон, без разнообразия красок, гордо вышагивал по городу. Можно ли это полюбить? В будний день, кажется, можно. Удивительно, что чем сильнее угроза хандры, тем счастливей ты чувствуешь себя. Строишь иммунитет из радости. Иначе – погиб. Для Никиты было чем-то действительно взрослым теперь ездить на пары с двумя пересадками из исторического центра в современный мир. Смотреть на часы и опасаться опаздать. Стрелки вернулись и опять куда-то спешат.

Перепрыгивая лужи и укрываясь рукавом кожанки, мимо людей под козырёк остановки спешил рыжеволосый юркий парень с маленькими тёмно-синими глазами. Однокурсник Сашка, лишённый всякого стремления получить высшее образование, всё же ходил по понедельникам на пары.

Он бодро похлопал Никиту по плечу, запрыгивая вместе с ним в автобус.

– Dieu!6 ты что, "ерша" уже с утра выпил? – Ник отстранился от друга, учуяв разительно знакомую гремучую сместь.

Парень расплылся в широкой, самодовольной улыбке.

– Это от вчера осталось.

Никита ничего не ответил, устремив взгляд в запотевшее окно. Было непонятно на почве чего они превратились из незнакомых людей в лучших друзей три года назад. Всему виной посвящение на первом курсе, где Саша ещё до всех студентов успел осушить половину бара в клубе и под конец вечера идти уж не мог. А дома его ждала мама и с ней ему на следующий день идти стоять службу в церковь у дома. И все, кто согласился тащить на себе бубнящего парня, были трезвый Никита и Диана на каблуках. С тех пор и повелось – Сашу тащит Толмачёв. На парах, на зачётах, спасает на сессиях от отчисления. Даёт в долг, когда Саша влезает в сомнительные авантюры.

– Ты знаешь, я хотел позвонить или заехать к тебе все эти дни, но не получалось просто, – нелепо подбирая слова оправдывался он, перемещая взгляд то на Никиту, то на девушку в углу автобуса. Ждал. Все две недели Саша терпеливо ждал, когда рубеж страданий будет пройден другом и с ним снова можно будет общаться как раньше. Что такое помощь и сострадание Саша не знал, да и не сильно переживал по этому поводу. Никита всё как всегда поймёт. Он кивает, поддакивает и не сводит глаз с окна. Ищет в уличных каблуках походку любимой Ди. Избавиться от памяти, от чувства невозможно никогда. Смириться, что ушёл человек можно, но пустоту закрыть нечем. На потрёпанной одежде с заплаткой ты всегда будешь знать, что в ней есть изъян. В себе Ник видел, что его заплатка пришита ужасно ненадёжно.

Шумные коридоры университета стали давить на него с недавнего времени. Все перестали быть узнаваемы и добрые, приветливые лица воспринимались как ложка дёгтя. Ненастоящие, фальшивые. Взглядом Ник провожал счастливых однокурсников и замечал, что ничего не изменилось вокруг. В них ничего не изменилось. А он уже другой. Слишком долго думает, прежде чем начать разговор и ждёт ответа, когда не было не сказано ничего.

– Что? – недоумевая спросил Саша, слепо листая в своём телефоне долгий список с женскими номерами телефонов – «Оля Леруа», «Настя Пятёрочка», «Лика Зара». Знакомиться в магазинах было лучшим хобби для его души.

– Забыл. Какая у нас сейчас пара? – нахмурив брови рассеяно пробормотал Ник.

– Твоя любимая, – подмигнул Саша и друзья двинулись дальше. Толмачёв и не помнил, что он любил и любил ли вообще. Переживал как всегда, что не готов к лекции и помощи просить у однокурсников было трудно. Отличник потока не вынес потери, надо же.

Из глубины коридора, напоминающего проспект, навстречу шёл Константин Николаевич. Издалека его лёгкие шаги всё так же напоминали Диану. Вот он, да он, должен знать об одиночестве чуть больше чем остальные. Столько же, сколько знал Толмачёв. Преподаватель шёл как единоличный владелец института, гордо подняв подбородок – никуда не спешит, как всегда. Причёска его, успел заметить Никита, зачёсана на новый манер и взгляд обращён только на одного человека. Вот-вот они оба поравняются, он скажет «привет», как ещё не говорил раньше – Ник скажет, что чувствует себя неплохо, но беспокойно (кому-то, всё же, это нужно было уже сказать). Но железный взгляд уплыл и, не замечая третьекурсников, Костя прошёл мимо, почти зацепив плечом неудачливого партнёра по плаванию.

– Ты посмотри какая важная курица, – озвучил мысли друга Санька, обернувшись вслед уходящему, – таких как Костик вообще ничего не может изменить.

Ник хотел обернуться, заметить что его заметили, но университетские стены уже переставали казаться местом для любезностей. Сухие взгляды и учебный процесс – вот всё, что он мог позволить себе.

Университет. Строгие правила. Субординация. И все взгляды на тебе. Для преподавателя Константин был черезмерно солидный. Статусный не по должности. Не имея профессорской степени, закончив магистратуру в Канаде, он приземлился в двести пятой аудитории три года назад. На неостывшее преподавательское место попал, как водится в системе образования, почти случайно. Первый раз ему отказали – слишком неприятно расстался в свой выпускной год с деканом факультета. Через неделю позвонили – на место никого нет, а предмет кому-то вести надо. «Только учти, Субботин, первый прокол и увольнение. Тебя терпеть я не собираюсь», – не успел Костя сдать документы декану, как ему уже выкатили трёхэжтажное предупреждение. И он остался, собирая каждый семестр прокол за проколом. Курсы постарше его никогда не видели с улыбкой на лице и были уверены, что поднять настроение Константину Николаевичу способны только буквы сложенные в слово "неуд" в табеле успеваемости и неявка на экзамен. Курсы помладше шли на его лекции без охотки, в глаза старались не смотреть и если уж смотрели, то после пары не могли пройти мимо его стола не задержавшись:

– Можно вопрос?

– Можно, парлэ франсэ, – отвечал молодой преподаватель и обиженный взгляд студенческий уходил тут же прочь.

В календаре с первого дня он вёл отчёт до окончания своей работы. Провести четыре года лекций и Канада снова откроет ворота для визы. Всё просто и почти невозможно. Четыре года тянутся как столетие, а монотонные лекции уже натёрли язык.

– Константин, в деканат зайдите, Вас там ждут, – стабильно раз в неделю вызывали его на "разговор", но за неимением оригинальных претензий быстро отпускали.

И всё-таки стоял всему немолодому коллективу Субботин поперёк горла. Откуда деньги на дорогие костюмы, машина в его двадцать семь лет. Родители ведь из простых: мама стоматолог, отчим простой пожарный. А Костик стильный. Когда он шёл по коридорам, то чётко знал о чём шушукаются за его спиной: рассуждают, кто сегодня ночью грел его постель и сколько первокурсников после лекций Субботина отчислятся в первую сессию. Он как рудимент мешал этим стенам, а удалить – лень. Нужны основания, факты, грубые нарушения. Не было их, поэтому все знали, что Костика лишь только терпят. За красивые глазки.

В октябрьский вторник он стоял на высокой лестнице и, закатав рукава рубашки, крутил в руках отвёртку, придерживая тяжёлую дверь.

– Константин Николаевич, долго вы там? Пары, между прочим, начнутся через десять минут, – с возмущением вздыхала заместитель декана Мария Григорьевна и, не поднимая головы, следила за тем, как Костик подкручивает петли на старых дверях. Это был тот крайний, совершенно редкий случай, когда его просили о помощи – сделать истинно мужскую работы. В немолодом коллективе он был единственным молодым преподавателем, чьи силы могли пригодиться для перестановки парт, сборки шкафов и починки дверей. А разве он был способен на такие подвиги? Эти ровные, чисты пальцы, без шрамов и порезов, его лёгкая походка на каждый день и стройное тело, всегда новые, чистые костюмы. Как он в них будет гвозди забивать?

Надавив на отвёртку, Костя сжал крепко руками дверь и потуже затянул железные крепления. Вокруг уже собралась изумлённая публика, разглядывая преподавателя как диковинку. Дамы и господа, перед вами редкий экземпляр современной скульптуры – человек интелектуальный, рабочий.

– Двадцать первый век на дворе, а мы обучаем в двадцатом. Двери чиним каждую неделю, на свои же деньги, между прочим, – ворчал Костя, зажав гвоздь между зубами.

– Митинг не устраивайте, а заканчивайте уже побыстрее, – вздыхала профессор, закатив глаза.

Никогда не угадашь с каким восторгом смотрят на тебя: как на статую Апполона или великолепный арт-объект с табличкой «Дерьмо» . Каждый поворот отвёртки поднимает к горлу желание бросить это всё да убежать куда-нибудь. Всегда он так жил – с желанием убегать в неизвестность. Чаще этой неизвестностью был отец и она, сестра его. Что теперь осталось от них? Имена, даты и лица на фотографиях. И Никита. Стоя под самым потолком, Субботин увидел его в начале коридора. Сутулый парнишка быстро шёл в библиотеку и оглядывался по сторонам, внимательно вслушиваясь в разговоры своего друга. Костя спустился на две ступеньки вниз, стряхивая движением двух пальцев пыль с воротника рубашки. Толпа студентов быстро рассеялась, когда он заключил, – «Работа сделана, всё в порядке», и его персона перестала быть интересной. Сражение с ржавыми петлями дверей он выиграл, но проиграл что-то наиболее важное. Никита прошёл мимо и, посмотрев на преподавателя снизу вверх, быстро кивнул, тут же спрятав глаза. Было в кругах старших курсов подозрительно заговаривать с Костиком. Вокруг него ведь столько сплетен. И расчитывать на приветствие было всегда бессмысленно. С этим Субботин давным давно смирился. Но не с сухостью Толмачёва. Мальчик воспитан в самых лучших манерах, готов и перед дворняжкой рассыпаться в реверансе, а теперь он мимо. С негодованием Костя посмотрел ему вслед и ощущая себя всё же экспонатом «Апполон» писал в телефоне сообщение:

«И я рад тебя видеть. В воскресенье бассеин, не забывай».

Всё таки есть что-то вечное в этом мире, что не испортит ни одно десятилетие. Письма, на которые нет ответа. Каждые три часа Константин Николаевич заглядывал в мессенджер, чтобы увидеть под последним сообщением ответ, но ничего, кроме надписи «прочитано» не было. Он так ненавидел, когда в ответ молчат. Это значит безразличие? Всё, парень Никита поиграл в хорошего мальчика и закончилось оно? Но ведь ты же хотел быть хорошим. От первой до последней минуты. Как папа воспитывал: исполнять свою миссию до конца. А что это меняет, если сообщения всё так же молчат?

Воскресным днём, остановив по привычке авто на неположеном месте, Костя смотрел на часы и гадал: выйдет парнишка из арки или нет. Был их третий заплыв в комплекс "Лазурный". Как обязанность. Раньше Диана выдёргивала брата из тоскующих выходных и возвращала на место перед парами в понедельник. Рестораны, кафе, бары, магазины. Она водила его за руку как непослушного ребёнка и без остановки всё что-то говорила и говорила, чаще повторяя то, что уже было. А ему нравилось так жить – отдавать целый день человеку, которому ты нужен. Родная… Без неё в тайном сговоре все друзья и знакомые находили отговорки. Обещали что в следующий раз точно встретятся с Костей, но этого раза не случалось. И пунктуальный, тошнотворно воспитаный Толмачёв стал опаздывать. Единственный, кто мог скрасить скучный осенний день. Может и ждать его больше не стоит?

Костя порассматривал ещё с минут пять до боли знакомые окна у домов и, так никого не дождавшись, завёл мотор.

– Опять неправильная парковка? Ты любишь сорить деньгами, однако, – он появился на переднем сиденье из ниоткуда, быстро пристегнув ремень. Глазами Толмачёв уставился в лобовое стекло, прижав рюкзак с вещами к себе поближе.

– Привет, – глупо улыбнулся Костя, не торопясь ехать.

Заполошеный, с частым жарким дыханием на розоватых губах, парень перевёл взгляд на мужчину и, не управляя собой, вытянулся по струнке, приподяв голову.

– Привет? Хм, привет. Я думал ты забыл это слово.

Костя взялся за руль двумя руками и слегка сжал его.

– А да, вчера вот вспомнил как оно произносится. Но временами ещё могу забывать. Всё-таки возраст уже.

Осторожно, подумав что незаметно, Никита усмехнулся в кулак, отвернувшись по привычке к окну, как только колёса толкнули авто вперёд. С Костей встречаться глазами было чревато недопониманием. Хотя, следуя из сплетен, он со всеми такой напыщеный и строгий. Желает лепить из людей идеалы любым путём. Даже насильным. И получает от этого большое удовольствие. Никита эти шушуканья, как правило не слушал, но запоминал. А что же, что же там в глазах Субботина может быть опасного, за что смотреть туда не желательно? Любопытство брало верх и, от созерцания мокрого стекла, Ник переключался на водителя. «Давай, смелее» – возникала некстати в голове фраза и студент с прищуром смотрел на преподавателя. Вдалеке всегда он был широкоплечий, крепкий мужчина. Вблизи же оказался парень немного старше тебя, склонный иногда смотреться в зеркало и поправлять причёску; покусывал губы, когда приходилось сбавлять скорость и хмурился на поворотах. И пел он весь путь до бассеина звонко, под музыку из магнитолы. Как всё это странно. Надменный Костя растягивал в тонкую линию мелодию и превращал её в мягкие ноты. Он пел, когда за окном было хмуро и мокро, а в жизни случился кавардак. Безумие. Он мог уже давно перестать «присматривать» за Толмачёвым, ведь есть его родители, но всё ещё спрашивал, – «Тебе не холодно?», и включал подогрев сидений. Костя – обманка.

– Разве ты не скучайешь по Диане? – не отрывая взгляд от водителя заговорил скромно Никита.

На лице Субботина не дрогнул ни единый мускул. Как и всегда.

– Разве? Что же я делаю не так, если тебе пришли в голову такие выводы?

– Ну ты… Слишком легко живёшь, веселишься. И для тебя ничего не изменилось. Будто она всё ещё здесь, с нами.

– А ты хочешь верить, что она не с нами? Со мной она всегда, в памяти. Не думаю, что Диане было бы приятно видеть нас с грустными рожами. Ей нужно было каждый день радовать весь мир. Я даже не помню, чтобы она когда-нибудь плакала. Разве мы можем теперь себе позволить паршиво гнить?

Никита посмотрел в окно на то, как целеустремлённо дождь топит город всё сильнее и сильнее. Тихо, молча, на ночь глядя, прижав мокрую щеку к подушке, он думал, тайно размышлял, что должно это закончиться уже. Переживания о том, что жизнь стала неизвестной, сложной и всё более загадочной для него. И переживать – обязанность номер один на каждый день. Иначе как?

Он медленно повернул тумблер громкости, позволив Косте продолжить петь. И смотреть на это.

– Что это за песня?

– Smalltown boy, Бронский бит. Нравится? – с удовольствием отвечал Субботин, не отрываясь от пения.

Никита кивнул, отстукивая ритм ладонью по сиденью. Его цепляла эта живость и сам себе он не смел признаться, что хочет быть счастливым. Ради неё. Неизвестно, правильное ли это поведение, ведь все так привыкли переживать, долго страдать, а ему внезапно хотелось подпевать музыке в узнаваемом авто и перегонять её водителя в прохладных водах бассеина.

– Я тебя сделал, студент. Теряешь хватку, – Костя игриво подмигнул, выворачивая круги вокруг своего соперника.

– Нет, Константин, я хочу взять реванш и обмануть ваши ожидания, – Толмачёв разминал руки, примеряясь к воде, чтобы размах был мощнее. В конце концов и Николаевичу много причин не надо, чтобы нырнуть в детство и поиграть в догонялки на звание чемпиона.

– Не сомневайтесь, Никита, я вас сделаю в этом соревновании.

И, пристраиваясь рядом – плечо к плечу, взгляд против взгляда – они плыли вперёд, разнося в многолюдном комплексе эхо бушующего моря. Вода по ощущениям сама несла Никиту к цели, открывая в его груди второе дыхание. Он и не знал откуда берутся силы, но загребал воду огромными охапками, хватая ртом кислородные капли до головокружения. А Костя всякий раз сбавлял темп при приблежении Толмачёва и изображал усталость, уступая место чемпиона. Решил научиться дружить, как бы этого хотела Диана. К тому же, чувствовал себя рядом с Толмачёвым младше лет на десять.

Мужчина выходил из бассеина и возвышался как один из экспонатов советского спорта, оживляя вокруг себя всё пространство мирно проплывающих людей. Иногда Никита отсаживался в сторону, когда видел, что на Субботина заглядываются проходящие мимо стайки девушек в купальниках. Со спины можно было подумать, что на краю бассеина сидят сын и отец, обсуждая что им сегодня приготовила мама на ужин. Но они просто молчали, придумывая как ещё можно друг друга обогнать.

– Тебе надо было стать плавцом, – пристроившись на скамейке в раздевалке, Ник усердно приводил волосы в порядок, прекрасно зная какие они бывают ужасные после душа.

– До семи лет я занимался, а потом… Очки посадили меня за парту в языковой школе.

Чему-то своему, незримому и неощутимому, Никита улыбнулся под нос.

– А что ты думал моим первым словом в колыбели было…?

– Нет, я не думал… Вообще не думал… Просто… Да так, Диану вспомнил. У тебя выходки похожи на неё, – украдкой парень посмотрел на Костика, спрятав руки в карманы свитера. Так было ему удобней говорить о ней, прибрав дрожь на руках куда подальше.

Костя прижался головой к двери шкафчика.

– Часто вспоминаешь её?

Никита обхватил себя руками. Он уставился в металлическую дверь как будто она была там, в коридоре, и тихонько подслушивала их разговор.

– Ни на секунду не забываю её. Мне часто представляется, что вот я забуду Диану, а вместе с памятью о ней исчезну и я, – в телефоне он автоматически открыл сообщения от своей девушки и прокрутил быстро вверх – на те моменты, когда она ещё не думала, что ей предложат полететь в языковой лагерь на всё лето, – она писала такие долгие сообщения. Символов на пять тысяч, не меньше. И перед сном я перечитываю всё это, возвращаюсь туда. В прошлое.

Костя сел рядом, крепко сжав перед собой руки в замок.

– Ты прав. Такие люди никогда не забываются.

– Был опыт?

Субботин поджал губы, опасаясь, что неприятный разговор может вывести его из строя.

– Был… Есть.

– Расскажешь?

Мужчина облизал полные, раскрасневшиеся губы, сдержанно смутился и вернулся к своему прежде грубоватому тону.

– Не расскажу. Ты не дорос ещё до таких историй. «Нет, он просто не умеет дружить» – подумал Ник, быстро собирая вещи в рюкзак. А для чего мучать человека тем, к чему он не приучен? Заставлять его, зачем, если это не приносит никакого удовольствия? Толмачёв с охоткой хотел избавить Константина от своей навязчивой компании. Раз они вот так, любят взаимно не рассказывать себя другим.

У выхода из спортивного комплекса, Субботин поправил элегантным жестом шарф на своей шее и переградил путь напарнику по плаванию, закрыв его от сильного ветра.

– Тебя сейчас домой отвезти?

Никита обошёл стороной преподавателя.

– Нет, не надо. Пешком пройдусь.

Костя усмехнулся.

– Четыре станции метро так-то.

Никита напрягся, чуть не подпрыгнув на месте. После того как он вернулся к родителям, расстояния для него стали измеряться автобусами и быстрыми пешими переходами между одним переулком в другой. С прищуром он вспомнил на какой станции живёт, провёл траекторию двух веток разного цвета, вспомнил четыре главных улицы города, которые ему нужно пройти, и смутился. Но гордость не уронил.

– Четыре станции ерунда. То, что нужно.

– Одиночество от одиночества не лечит, – в догонку сказал Костя, укрывая от ветра кончик сигареты. Шикнула канадская зажигалка и вспыхнул яркий огонёк. – Оно нас делает только хуже. Мы больше не замечаем никого кроме себя и прошлого. Сидим, перебираем хорошие дни и думаем, скоро будет опять хорошо. Как тогда, раньше. И видишь ли, само собой не случается ничто,– он затянулся поглубже, буквально высасывая из сигареты капельки никотина как мелкое удовольствие, – А самое страшное знаешь в чём?

Никита сделал шаг поближе.

– В чём?

– Эта зараза затягивает, – горький привкус на губах заставил Субботина бросить окурок в сторону.

– Ты про сигареты? Диана не переносила когда ты курил.

– Да нет, я про одиночество. Оно тоже пагубная привычка. Но вот что интересно: от курения избавиться можно, а от одиночества нет.

Он шёл до машины не оборачиваясь на Толмачёва. Если человек уходит – держать не надо. Рано или поздно Костя снова брякнет лишнее, молчаливо Никита для себя уловит неверный смысл и начинай проходить лабиринт общения заново. Теперь-то стало чётко видеться как без Дианы и в Косте что-то значительное оборвалось. Окончательно и безвозвратно.

Мужчина снял авто с сигнализации и не успел открыть водительскую дверь, как за спиной снова услышал свонкий голос.

– On se voit à l'Université?7– навстречу студент протянул свою ладонь для рукопожатия.

Костя быстро обернулся, окинув парня весёлым взглядом, и подмигнул.

– Пёт-этр8.

Он гонял связку этих слов при каждом удобном случае. Универсальный ответ на все вопросы. Загадочный оскал, взгляд бликует мимо глаз и руки филигранно крутят руль по часовой стрелке. В его жизни было словно всё тщательно придуманно, не по-настоящему, но увлекало как и любая красивая картинка. Ник вытянул шею, провожая открытым взглядом номерные знаки авто. Позднеосенний ветер пропускал крупные дождинки на макушку и парень пошёл по грязному тротуару как и обещал, пешком. Сейчас первый раз со дня похорон он сам включил в наушниках музыку. Первый раз с похорон захотел. Нота одна, за ней другоя и цепочка аккордов атаковали слух. Приподняла над землёй, понесла к быстро утекающей завесе облаков. Ритмично заиграла та самая песня из Костиной машины и, не думая о том, куда сворачивать и где переходить дорогу, Ник бодрым шагом отправился дальше. В ноябрь.