Читать книгу Гранатовый вкус гвоздики - Кэтрин Вэйн - Страница 8

– Verbe passif transitif9.

За столиком развесёлых студентов повисла театральная тишина и все устремили свои взгляды на Никиту Толмачёва. Он произнёс всем знакомое, но неуместное заклинание, ощущая необыкновенное волнение внутри себя и держать его в себе уже становилось тесно.

Руки коснулась Лена, заглядывая лучистой улыбкой в лицо милого однокурсника. Бедняжка, нервное расстройство по-прежнему ему не даёт покоя.

– О чём ты? Всё хорошо. Пары закончились, забудь про учёбу.

Парень осмотрелся по сторонам. Всё, что он помнил это коридор второго этажа и кусочек лекции Субботина за дверью. Когда же они так быстро очутились в центре города в небезызвестном кафе «Ещё по кружечке» ? Ах да, сегодня же среда. И это была Никитой придуманая традиция – ходить всем курсом каждую среду в дорогое кафе города отмечать экватор недели.

Парень затушевался, отпив глоток земляничного чая.

– Так что ты там говорил про пассивный глагол? – усмехнулся староста Денис, потягивая мелкими глотками коллу с водкой.

– Звучит красиво, не находишь? – кивнул Ник, высматривая в глазах друзей поддержку. Неделю назад, гуляя после библиотеки по второму этажу учебного корпуса, Толмачёв заметил, что аудитория Константина Николаевича открыта. Шла лекция. Вещалась она для группы с первого курса, но вынуждено это слышал весь этаж. Студент Толмачёв опустил глаза, улыбнувшись уголками губ. Костя, чёрт, из всего сделает феерию шоу. Парень подошёл поближе к двери. По доске тихонько постукивал мел. Казалось бы, первый курс должен шуметь как на сентябрьском митинге, но все сидели молча и старались даже не шелестеть тетрадями. После тишины Константин Николаевич продолжал вещать. Чистый русский он перемешивал с более чистым французским. Толмачёв приоткрыл рот, перестав дышать. Непривычно мягкий голос приземлялся на слух и протекал дальше. Иногда его произношение крутилось на краю сознания сладким фруктовым вкусом, не смея следовать дальше. И странно, необычно, стыдно, но Толмачёв находил в этом увлекательный интерес для себя и, уходя посреди пары на второй этаж, стоял за дверью слушал лекцию Субботина по несколько раз в неделю. А слова все помнил. От изменения форм глагола, до сегодняшнего passif transitif.

– Всё, что связано с французским меня тошнит, – вернул в атмосферу третьего курса Никиту подвыпивший Санька.

– Это пятый у тебя стакан? Уверен, что тошнит от французского? – усмехнулся блондин Ярослав и остальные продолжили упражняться в шутках на тему выпивки. Каждый из них уже даже мог точно, без ошибки, назвать сколько Александр успел влить в себя глотков виски.

С Толмачёва группа товарищей по факультету успела переключиться уже на три разные темы и парень негодующе вздохнул. Любил он их всех за это. Раньше. А теперь видел, что друг о друге они быстро забывали. Без Дианы он казался им ненужным, неинтересным. Неуместным. Как и рядом с Костей. А сорок дней? Почему они не собрались на сорок дней Дианы?

Умерла и умерла, а жить-то дальше надо.

Скучающе Ник вздохнул и принялся разглядывать посетителей кафе. Вон там, за столиком на двоих, совсем рядом показался затылок Субботина. Да, это он, точно похож. Но объект наблюдение оказался не один. Рядом с ним сел высокий парень с вытянутой шеей и модельной внешностью. Они разместились так как обычно сидят влюблённые парочки – поставив стулья вплотную друг к другу. Или не Костя? Ник заёрзал теряясь в догадках.

Сашка проследил траекторию его взгляда насколько это было возможно и скривился.

– А геям что, разрешено посещать те же заведения что нам? – язвительно, но тихо прыснул он.

– Да ладно, брось. Люди же всё-таки, – нерешительно, но с тем же отвращением пожала плечами Марина, стараясь не пялить на незнакомых людей.

– Можем просто пересесть, – бодро дополнила Лена, пытаясь разрядить обстановку.

– Они-то люди? Серьёзно? Ты там где людей увидела? Может ещё скажешь они такие же пацаны как мы? – из Саши продолжал вырываться пьяный голос негодования, пуская неловкость по всему столику.

Ник уже был и не рад, что посмел обозначиться в компании. Прекрасно, хороший вечер. Все в окружении знали, что Саше нельзя много пить; он быстро становился заносчивым и терял равновесие приличного. Как правило, за это его никто не останавливал кроме Толмачёва, дабы не нарваться на неприятности. А лилось из него обыкновенно то, что ранее сидело в голове – праведный гнев на всех, всё и даже на собственную безалаберность.

– Да угомонись ты, Саш. Люди так же как и мы пришли поболтать, поесть. Что в этом такого? – Ник не смотрел в его глаза, а тихим голосом старался успокоить.

Но это не помогало.

– Их поведение, эти взгляды друг на друга, жеманство. Нормальные люди, нет? Это что, два мужика или хрен пойми что? Уродство. Видеть таких не могу, – быстро парень перестал стесняться и говорил уже в полный голос.

– Да ладно, давайте тогда просто пересядем, а? – в конце концов вмешался в разговор Вадим, но тут же быстро притих, когда тяжёлым мычанием его усмерил однокурсник.

– С какого хрена? Думаешь, это как-то всё изменит? – Саша сопел, искал глазами порцию выпивки и, на удивление, умудрялся не запнуться на словах. – Такие уродливые люди никуда не денутся. Какого чёрта они здесь сидят?

Толмачёв ощутил как что-то будто давит на спину. На голову. Выкручивает пальцы рук. Что это? Нетерпимость к чьей-то нетерпимости или очередное разочарование в друге? То как говорил Саша, сколько и что он говорил, выставляя себя абсолютно правым, загоняло в самый угол дивана.

– Но они же люди, в первую очередь. Верно? Ничего тебе не сделали, ведут мирную, тихую жизнь. Мы их знать не знаем… – Никита сказал чуть погромче.

– Они у всех на виду. Вон как близко сидят.

– Ага, один другого сто пудов по коленке под столом гладит. Согласен с Сашкой, таким лучше дома свою романтику проводить. От глаз подальше, – оживился староста Денис.

– Хоть одна адекватная голова на всю компанию, – Саша расплылся в улыбке победителя и дал "пять" размазаным жестом соратнику.

Украткой Толмачёв ещё раз посмотрел на обсуждаемых парней и всё же чётко видел, что там затылок Кости. Удивительным образом в нём возникло возмущение и Ник готов был вступиться с православно пьющим другом в жесточайшую схватку. За что и сам не соображал.

– Твоя вера тоже у всех на виду, – Толмачёв крутил на столе кружку против часовой стрелки, говоря так как его ещё не слышали его однокурсники, – Например твой крестик, он может раздражать большую часть посетителей. Твой перегар нарушает все границы, Саш. Но люди терпимы к тебе, – вытягивая стройные слова спокойным тоном он делал свою речь раздражающей. Ледяной. Совсем как повседневный голос Константина.

Лена взяла Ника за руку под столом и мягко сжала его ладонь.

– Ребята, боже, мы будем ругаться из-за какой-то фигни?

– Моя вера сдержанна и повсеместна. Христианство грехом не считается. Каждый второй на земле крещёный. А эти… – залпом Саша осушил свой стакан, смакуя и своё превосходство, и остатки виски на кончике языка. Первый раз за всю дружбу ему приходилось применять с Ником силу своих убеждений. Что это? С подозрением он наклонился над столом, уставив свои красные глазищи на друга, – А чего это ты их так защищаешь, а, Ник? В друзья к пидорам заделался?

Компания студентов притихла. Ожидать, что может на повороте занести Сашку вот так, никто не мог. Более всего этого не ждал Никита. От слов он опустил голову, отнял ладонь от пальцев Лены и просчитал как пульс заметно возрос в теле.

– Саша, остынь, – кто-то из компании подал голос, но кто это был не понимал даже говорящий.

– Закусывать, Сань, надо, чтобы потом на людей не кидаться, – заключил Толмачёв, всегда выбиравший деликатные слова в сторону каждого, кто был рядом. На выпады Александра обычно он предпочитал молчать, пропускать мимо ушей его резкие изречения, но осмысление, что сейчас он может говорить ни о ком ином как о Косте, задевало Толмачёва. Парень помнил, как резко, почти по-мужски, Диана затыкала друзьям рты, когда поднимался вопрос о Костике, о сплетнях, о домыслах, о тупых девках. Надо продолжать её дело, кое-как, но продолжать.

Засопев, Сашка не нашёл, что ответить и окончательно затих, не притрагиваясь больше к выпивки. После школы только и остался ему один адекватный, непьющий на весь белый свет друг – Никита Толмачёв. И терять его он не хотел. Не в этом году.

В дальнейшем компания студентов замолкла и каждый уставился в свои телефоны, выискивая продолжение весёлой, беззаботной жизни уже там. Всегда комфортный зал кафе сейчас стал сужаться для Толмачёва наступил облегчающий момент – на телефоне сработал будильник.

– Всё ребят, мне пора. У меня сегодня смена.

Его попытка уйти никого не оживила, кроме трезвеющего друга и по-щенячьи смотрящей Леночки.

– Ты из-за меня, да? Ну прости, что кинулся на тебя, Ник. Ты же знаешь, я не терплю…

– Всё нормально. Ты не при чём, – он постарался ответить с улыбкой, но вышло язвительно, кисло.

– Никит, ну посиди ещё. Хорошо же, давно вместе не собирались, – за руку схватила девушка, не отрывая взгляд от лица. Ей надо было быть, заполнять собой его пространство. Чаще прикасаться, чтобы Никитка запоминал её. Имя, руки, глаза. Это было правильно по её мнению. Диана так ухаживала за этим мальчиком в школе.

В секунду Толмачёв надел куртку и невзначай снова посмотрел на столик для двоих. Он уже был пуст. Затылок скрутил холод стыда. Ушли из-за него. Сидел ведь молчал, не светил. Зачем только не поехал к себе домой? Мог бы книжную полку прибить. А теперь будто бы заставил всю зону ламповой кафешки замолчать, обратив презренные взгляды на себя. И однокурсники прощаются с ним так, если бы Никита был самым нежеланным гостем в их компании.

– Мы завтра хотели на викторину в паб сходить. Тебя ждать? – на выходе его догнал Денис, ёжась от прохлады, исходившей от входной двери.

Никита покачал головой.

– Peut-être.

На барную стойку плюхнулась куртка и Ник быстро шмыгнул за спину Женьки, стоявшего с бокалами в руках.

– Прости пожалуйста, пробки, – запыхался бармен, взглядом пересчитывая в зале посетителей. Три, семь… Десять. Он задрожал от злости на себя, застёгивая находу рубашку.

Наполняя бокал посетителя до верху пенной жидкостью, Женька усмехнулся.

– Ба, снег сегодня кирпичами пойдёт, ты первый раз в жизни опоздал. С почином тебя, сынок, – он потянулся потрепать дружище за щёчку, но встретил глубоко несчастный взгляд. Бывает неприятно от осознания собственной ошибки. Никто не умер, не пострадал, а в организме присутсвует отчаянное ощущение предательства своей отвественности.

– Так, это было первый и последний раз. И прошу, без шуток на эту тему, окей? – недоверчиво Толмачёв взял из рук официанта бокал и принялся за свою работу.

– Ну ладно, ладно. Не в духе, я понял, не зверствуй, милый, – губами Евгений притянулся к щеке Ника и не успев соприкоснуться с ним, тут же быстро увернулся в зал к столикам. Обслуживать.

С лёгкостью мотылька он исполнял свои обязанности и Ник часто засматривался на это. Порой, приподняв подбородок, что-то пытался перенять на себя – поведение лёгкого, ни от чего независящего подрастающего мужчины. Но в отражении стены за спиной и в глазах посетителей всё было нелепо. С детства Ник пытается, а ничего не выходит. Женя другой. Совсем. Он может зацепиться языками с посетителями на байках и затем ловко, покачивая бёдрами под рок восьмидесятых, пройти к милым очень нетрезвым женщинам возраста его мамы принести счёт и что-нибудь из заманчивой беседы. Он мог заступиться за Наташу после смены и надменно не замечал её, когда она заводила разговор о парне, с которым теперь её связывают прочные отношения. Он не ревновал при всех и что там скрывалось в самом деле за скуластым личиком было трудно узнать. Никита не мог играть вот так же. Он пять минут сидел смотрел в одну точку, выслушивая жалобы посетителя на высокие цены и всё никак не мог найти выход к ответу – в той кафешке в самом деле был Костя? Ник нахмурился. Костя с парнем в кафе, где его мог на один счёт рассекретить любой посетитель. Слухи ходили, что Костя алкоголик, что после работы он цепляет по клубам студентов и возит на ночь их к себе. «Костя то? Нашли мне тоже сексуально озабоченного. Его из дома не вытащить на тусовки, какие там клубы и алко трипы?» – с горяча восклицала Диана и, обнимая Никиту, просила не верить всему. Умный же мальчик, всё должен уметь отличать ложь от правды. Но не мог. Сейчас он вспомнил ту пару из кафе, изящные французские лекции за дверью первого курса и запах дорогого парфюма в машине. Где-то есть правда и её сложно распознать, если человек кажется простым, но в то же время совершенно другой. Планета не из солнечной системы.

Потупив взгляд, бармен продолжал выполнять механические заливки алкоголя в людей.

– Два виски и белое полусухое бокал, – Наташа нагнулась над барной стойкой, упираясь лбом в лакированную поверхность.

– Ты совсем уставшая. Сядь, отдохни, – Ник бросил кубик льда в бокал, смешивая виски с содовой. Со вчерашней смены вся работа стала ему в удовольствие: смешивать одно с другим и поднимать настроение людям, у которых вряд ли в этот вечер уже будет что-то хорошее, кроме двух порций коктейля. Делать людей счастливыми – ещё одна часть террапии.

– Не успею отдохнуть. Вон, смотри, Евгений опять присел на чей-то бюст, – Наташа прижала холодную бутылку воды ко лбу, не отрывая взгляд от своего бывшего парня.

– Ты всё ещё любишь его?

Девушка возмущённо отвела глаза, быстро вернувшись в состояние железной леди.

– Не придумывай глупостей.

Отвечала Наташа всегда обманчиво, с грустью опуская глаза. Любить и в то же время ненавидеть это такой ужасно тяжётый труд. Его можно было избежать, но было это не в её характере.

Никита взял официантку за руку и доверительно посмотрел в её личико.

– После смены сядем, поговорим?

Наташа оглянулась в зал и только тогда позволила себе кокетливо улыбнуться.

– Может сходим куда-нибудь?

– Куда? За столик в углу у туалета? – бармен стёр с краешек её губ помаду. – Нет, мы сядем и просто отдохнём здесь.

На горизонте появился сверкающий как сто долларов Евгений и рыжеволосая пташка быстро убежала раздавать заказы.

В большой стеклянной банке оказался свёрнут в трубочку внушительный трофей.

– Недурно, да? Ещё и номер телефона взяли, – гордо оттарабанил парень, оглядываясь на столик, чьи чаевые позволяли купить бутылку пива и шаурму на завтрак.

– Тебя пустили по кругу. Знаешь как это называется? – до боли приличный Толмачёв покачал головой, но в душе отлично знал, что любые нотации Женьку даже заводили.

– Проституция? Но это ж деньги и никакого проникновения. Ник, в этом и вся прелесть. Я им дал свой номер семилетней давности, – мечтательно он поднял глаза к зеркальному потолку и подмигнул. – Как же всё-таки я люблю свою работу.

– А Наташа? Ей больно, Жень, смотреть на это.

Парень махнул рукой, протирая чистый поднос салфеткой.

– Она так смотрит на меня всегда, как на единственного нужного мужчину в своей жизни, а когда я ей отдаю свои чаевые – посылает меня и уходит. Это ей так больно, или она заигрывает со мной? Или я чего-то не понял?

– Ты не понял. Ей не деньги нужны, а ты.

– Да прям. Ей родители с Крайнего Севера деньги перестали высылать. Любовью кварплату не покроешь и не пообедаешь, Ник. И сколько её не люби, пока ей со мной не уютно, я не в фаворе. Даже не последний в очереди. И эти вот чаевые… Их на свидании хватит на лёгкий перекус, – Женя всмотрелся в ладную фигуру девушки и с нескрываемой нежностью медленно закрыл глаза. – Такая задница. Нескончаемая и цикличная.

Ник мельком посмотрел на банку с чаевыми. Было уже что-то вроде постоянной традиции – каждые полгода скидываться Наташе на аренду квартиры.

– Вернись к столикам, а деньги в конце недели все наши чаевые ей отдашь. Давай, у тебя есть ещё три дня, рыцарь.

Женя было кинулся в благодарственные объятия, но его внимание быстро привлёк редкий, но очень запоминающийся посетитель.

– Ты смотри кто пришёл. Никит, это похоже к тебе.

На входе в бар застыла высокая фигура в чёрном пальто. С пальцев аристократичнр были сняты чёрные перчатки и горло крепко обволакивал шарф в клетку. Костя провёл ладонью по волосам, смахивая пару капель снега, перешедшего в дождь.

– Добрый день, давно Вы не заходили к нам. Рады видеть, у нас новое меню, – за два шага до барной стойки перед глазами посетителя вырос Евгений, которого он запомнил как очень болтливого официанта. Во впечатляющем мужчине парень видел идеальный пример для подражания. Как путеводная звезда, за которой можно тянуться и совершенствовать себя. Косте льстила эта нескрываемая симпатия, поэтому он пожал парню руку и окинул его благодарно хитрым взглядом.

– Меню позже, сначала выпью.

Неизменной походкой он подошёл к бармену. Никита отвернулся к бутылкам с алкоголем, глядя в отражение маленьких зеркал на стене как пристально Субботин смотрит в его затылок. Пора выдыхать. В том кафе это действительно был не он. На душе стало легче. Свободней дышать.

– Привет, – Костя сел за стойку, притянув к себе подставку под бокал.

Сделав глубокий вдох, бармен обернулся, улыбнувшись мужчине как и всякому посетителю – почти искренне.

– Что будете пить? – он знал ответ заранее, поэтому быстро открыл нужную бутылку.

– Яблочный сидр, всё как всегда, – Костя присмотрелся к лицу парня, отметив мешки под глазами и голодные губы, которые парень очень часто облизывает.

Всё кажется, что это голос Дианы пробирается сквозь музыку до слуха бармена, а вместе с ним и её руки, чтобы коснуться щеки. Но голос груб, и взгляд не тот, чтобы верить в её присутствие. Ник вздрогнул.

– Мама говорит, ты перестал к ним приходить. Волнуется. И мне на сообщения не отвечаешь. Всё нормально? – Костя всматривался в лицо парня, замечая как тот открывает рот, чтобы чаще дышать. Бармен резко поставил бокал мимо подставки, не поднимая головы. Неприятно думать, что за тобой по-прежнему как за особо опасным мальчиком следят лишь для виду.

– Значит, мама говорит. В два часа ночи ты за этим сюда пришёл, потому что мама попросила?

Жадно Костя выпил половину бокала и, облегчённо вздохнув, вытер уголки губ салфеткой. Он потёр пальцем ямку на своём подбородке и цинично щёлкнул языком, стягивая шарф. Душновато говорить в этом баре.

– Если хочешь верить то да, мама попросила, – не без раздражения ответил мужчина. – А вообще мне самому интересно как твоё самочувствие. В универе нам увидеться сложно.

Парень обмяк, расслабил тяжёлую мимику лица и наклонился к Субботину поближе, чтобы не повышать голос сквозь музыку группы Сектор Газа.

– К твоим завтра зайду, как и обещал. Времени… Почти нет.

Костя улыбнулся Толмачёву как старому знакомому.

– Зайдёшь ко мне, вместе к ним пойдём.

Он хочет быть, казаться дружелюбным, а в это трудно поверить. Ведь в спину Никите из зеркал в стене смотрит слегка сутулый парень ниже любого среднего посетителя, потеряный в делах учёбы, забывший о себе подумать хотя бы минуту в день. Кто ж ты такой, чтобы быть кем-то? Неужели Костя перебрал всех потенциальных друзей в своих списках и Толмачёв остался один, как запасной вариант, для бесед об вечном? Но последние слова Субботина наполнили щёки Никиты тёплой краской.

– Приглашаешь в гости?

Костя кивнул, в ответ произнеся своё "peut-être". На столе он оставил не малую купюру, сказав на вздохе "сдачи не надо".

– Как соберёшься, набери меня. И не забывай, по выходным у нас бассеин.

Посетитель поднял воротник пальто до самых ушей и пошёл по ночи пешком домой. Хотел рассказать, как раньше лёжа на пледе Ди рисовала хной на его спине какие-то узоры. Хотел узнать, что спрашивала ночами она у Никиты. «Ночью хочется всегда говорить о том, о чём днём даже сам с собой не поговоришь» – любила повторять Костику сестра в самые тяжёлые моменты его жизни. Как она прикасалась к волосам Никиты. О чём мечтала с ним. И какой приходила окрылённой к брату в гости. Прошло время и, ощущая холод приближающейся зимы, мужчине с кем-то хотелось говорить. О ней. С уходом одного человека ушла почти вся прелестная, яркая жизнь. Твоя.

Под фонарём во дворе дома вместо мотыльков кружились белые снежинки. Костя поёжился от первой минусовой температуры и выпустил кусочек пара изо рта. А в баре уютно. Там лица целеустремлённые в будущее и в головах проблемы застревают не на долго. Бармен… Он не придёт. Знал как истину Костя мысль, что Никита к нему не придёт. Ты же мужчина опасный, не настоящий. Весь насквозь составлен из чужих домыслов, портретов, усмешек, обвинений. О себе лучше Субботин и сам лишний раз не мог подумать, поэтому вздрогнув от холода ещё раз, забежал за скрипучую дверь подъезда. Сегодня поставит пластинку перед сном, завтра её снимет и будет повторять этот один и тот же процесс до самых выходных. До воскресения. «А быть всего лишь воскресеньем уже прогресс» – подумал он и, поднявшись на второй этаж, уселся на подоконник, под которым мощно грел старенький радиатор. Сегодня первый день, когда на ночь ему не захотелось залить в себя коньяк.