Читать книгу Скажи герцогу «да» - Киран Крамер - Страница 3

Через двадцать минут, когда они наконец прибыли в усадьбу Елизаветинской эпохи, принадлежащую герцогу Холси, губы Дженис все еще горели. Кружившиеся в воздухе снежинки практически вскипали в то самое мгновение, как касались их. Она не могла даже предположить, что страсть между мужчиной и женщиной может вспыхнуть так быстро, и где – на раскисшей слякоти на дороге, в снегопад, когда в холодном воздухе, наполненном запахом влажной шерсти и выделанной кожи, от дыхания образуются облачка.

Это поразительное открытие она готова была обдумывать дни напролет, недели, месяцы.

Вот почему она испытала немалое облегчение, увидев, что дом остался равнодушным к ее присутствию, как и любое аристократическое нагромождение камней в Англии. Достаточно ей сюрпризов на сегодня. Усадьба герцога станет отличным местом, чтобы скоротать время, а потом она внезапно опомнится и осознает, что целый месяц потратила на вышивание подушек, музицирование и скрашивание досуга старой больной женщины, в то время как бурная жизнь внешнего мира шла своим чередом, но мимо нее.

– Что с вами, миледи? – воскликнула Изобел, наморщив лоб. – У вас такой вид, будто вы того и гляди хлопнетесь в обморок.

Дженис, не спуская глаз с усадьбы, мрачно произнесла:

– Мне не нужен герцог.

– Конечно, не нужен, – согласилась Иззи. – Все, что вам нужно, – это забыть на время об остальном мире. Я права, миледи?

– Да, – печально вздохнула Дженис. – Я устала стараться оправдать всеобщие ожидания.

– И вы думаете, что лучшее место, чтобы забыть об этом, – объятия красавца грума.

– Пожалуйста, не напоминай о нем. – Сердце Дженис заныло от обескураживающей смеси гнева и страстного желания. – Я непрестанно думаю об этом. О нем. Чтоб ему пусто было, этому мистеру Каллахану. И тебе тоже, Иззи, за твою проницательность. Ты не должна никому ничего рассказывать. Смотри, если узнаю…

– Никому не скажу, обещаю. Хотя… – Служанка быстро оглянулась через плечо. – Должна вам сказать, та пощечина, которую вы ему влепили, была самым захватывающим зрелищем, какое мне довелось когда-либо видеть. Все шло так хорошо до этого момента.

Дженис вздохнула:

– Мне бы хотелось, чтобы ты смотрела на это по-другому.

– Интересно, как? Мне казалось, будто я смотрю спектакль и наблюдаю за свиданием двух идеальных влюбленных на сцене, если не принимать во внимание, что один из них необычайно красивый дерзкий грум, а другая – благородная леди. Вот это было совершенно неприлично. Противоречило всем правилам пристойности, а потому и выглядело еще более захватывающим. А затем вы…

– Я знаю: мне следовало его ударить. Он… Ох, не бери в голову. – А что «он»? Он тогда погладил ягодицы, и из ее горла, как ни странно, невольно вырвался громкий стон. Даже теперь, когда Дженис вспомнила об этом, ее бросило в жар, и она смущенно огляделась.

– Понимаю, миледи, – заверила Изобел. – Я собственными ушами слышала, как он рассмеялся, а затем сказал, чтобы вы отвесили пощечину также и герцогу, если он посмеет к вам прикоснуться.

Дженис почувствовала раздражение при одном воспоминании об этом.

– Сколько раз, по его словам, он получал пощечины прежде? Сто?

– Нет, миледи. Он сказал, эта была единственная. За все время. И ему ваша реакция понравилась. – Изобел захихикала.

– Он так сказал, чтобы позлить меня. Если бы он и вправду перецеловал по меньшей мере сотню женщин, наверняка нашлась бы хоть одна, которая поставила бы его на место.

– Ой ли? – игриво воскликнула Изобел. – Возможно, он так хорошо целуется, что им это и в голову не приходило. По правде говоря, я бы на этом не остановилась: вы застонали от удовольствия, а я так и вовсе лишилась бы чувств.

– Иззи! Побойся Бога, я вовсе не застонала, а… просто пыталась вырваться… вроде того… как только услышала грохот герцогской кареты…

Но служанка лишь бросила на нее недоверчивый взгляд и отвернулась в сторону позаимствованного из собственных конюшен герцога экипажа понаблюдать за Оскаром, который руководил разгрузкой их багажа. Это был обычный способ Изобел выразить несогласие с хозяйкой, не вступая в открытые пререкания.

Ну ладно, если быть честной, Дженис и вправду застонала и повисла у Каллахана на мускулистой шее, тесно прижимаясь к нему. И продолжалось это достаточно долго, пока колени ее подогнулись, а восхитительное покалывание между бедрами едва не лишило дыхания. Но она отнюдь не гордилась этим, поскольку вела себя как отчаявшаяся старая дева, в которую, как считала, быстро превращается.

Как она могла докатиться до этого?

Ее первый сезон прошел вполне успешно: она получила несколько достойных предложений, но отклонила, не желая торопиться, – зато второй сезон оказался совсем другим. Число поклонников стремительно уменьшалось, на балах мужчины не замечали ее, отдавая предпочтение юным дебютанткам.

Возможно, она сама была тому виной. После унизительного романа с никчемным Финном Латтимором она замкнулась, стала необщительной и подозрительной, развлечениям предпочитала книги. Ей казалось, что она оправилась от этого удара, но, видимо, тогда еще нет.

Сейчас же она точно знала, что оправилась, но продолжала оставаться неудачницей. Предполагалось, что этот визит в сельское поместье каким-то образом поможет ей вернуть уверенность в себе и прежний блеск. Только Дженис тогда не представляла себе как, а теперь знала: нужно чаще целоваться с Люком Каллаханом. Сейчас она казалась себе серебряным чайником, который только что оттерли от копоти. И ей вовсе не хотелось снова потускнеть.

Тем временем предостережение мистера Каллахана насчет герцога не выходило у нее из головы, хотя она и пыталась отмахнуться от него: необходимо составить собственное мнение о его светлости. Дженис молила Бога, чтобы герцог оказался осведомлен о том, что она должна приехать, и очень надеялась, что в таком огромном доме не станет лишним бременем. Вряд ли, конечно, он обрадуется, в конце концов, у него масса более важных дел, требующих внимания, чем приезды и отъезды друзей его бабушки, – но в мечтах Дженис представляла, что он будет рад.

«Леди Дженис приедет в гости? – восклицал он в ее фантазиях. – Та самая леди Дженис, что обладает потрясающей сообразительностью и редкостным остроумием? Однажды она пролила на меня лимонад, и я этого никогда не забуду».

Потом он бросится к себе в спальню переодеться и сменить галстук, прежде чем принять ее, потому что будет слегка нервничать. А затем – рисовала она в воображении – проводит ее в роскошную библиотеку и скажет, что она может брать любую из этих книг, когда ей захочется, и будет наблюдать, какие книги она отберет…

Ох, пора прекратить тешить себя этими детскими фантазиями. Она уже не наивная простушка, чтобы упиваться ими.

Ни один герцог никогда не обратит на нее внимания.

Огромные французские окна были плотно занавешены красновато-коричневыми бархатными шторами, но сквозь щелочку Дженис сумела разглядеть книжный шкаф, кресло, портрет. На мгновение мелькнуло лицо девушки, но тут же исчезло.

Дженис задумалась: какие комнаты занимает вдовствующая герцогиня? И снова ее охватил страх. Если бы мама знала, что вдова стала слаба на голову, коли вообразила себя королевой, то никогда не позволила бы Дженис отправиться под ее опеку.

Однако Дженис так не хотела возвращаться в Лондон, что была готова на все, чтобы остаться.

И надежно здесь закрепиться.

И… и может быть, снова поцеловаться с этим грумом. Если только ей удастся отыскать его. Он проводил их до дома, но сразу же скрылся, как только экипаж остановился перед парадным крыльцом. Без сомнения, он вернул собственного коня в огромные конюшни, где содержались одни из лучших лошадей Англии.

Снег снова повалил пышными хлопьями. Из труб вырывались причудливые завитки дыма и лениво уплывали в сторону. Дженис как раз считала их, когда в отдалении со стороны конюшен появился сам герцог Холси, окруженный сворой темно-серых охотничьих собак, в компании еще двух мужчин. Во рту у него торчала сигара, под распахнутым теплым пальто Дженис заметила безукоризненно сшитый твидовый костюм. Его друзья были одеты не менее впечатляюще.

Едва мужчины приблизились, сердце ее забилось чаще.

Хоть герцог и не был самым высоким в этой компании, тело его бугрилось крепкими мускулами, придавая ему ореол мужественности, которой явно недоставало его спутникам. С его миндалевидными глазами, смуглым лицом и размашистой походкой он напомнил Дженис древнегреческого бога Пана, покровителя пастухов, горячего, неистового Пана. Она почти ожидала, что снег позади него растает там, где отпечатались следы его ног. Румянец опалил ее щеки, когда она припомнила виденные ею в книгах изображения этого получеловека-полуживотного. На всех иллюстрациях он представал с неимоверно большим мужским достоинством, о чем сейчас ей совершенно не следовало думать.

Но Дженис ничего не могла с собой поделать: всего некоторое время назад она находилась в объятиях мужчины, который недвусмысленно дал ей понять, что она его возбуждает.

Пальцы на ногах свело, а живот скрутило спазмом при одной мысли о Люке Каллахане.

Герцог щелкнул пальцами, и собаки всей сворой сорвались с места и помчались к парадному крыльцу, где сгрудились, беспокойно кружась на месте, явно не желая опускаться на снег. Отбросив сигару небрежным жестом, говорившим о многом: ему не требовалось производить на кого-либо впечатление – здесь никого, кроме нее, нет, все же приветствовал ее так, как подобает приветствовать леди.

«Старайся понравиться», – подумала Дженис, когда герцог склонился над ее рукой, бормоча учтивые слова приветствия, в то время как его друзья топтались неподалеку – бледные луны на его орбите. Дженис часто с легкостью отвергали: возможно, уже приближалось то время, когда ее окончательно спишут в архив, но награды за дружелюбие она, без сомнения, заслуживала.

Величественная персона, склонившаяся перед ней, снова выпрямилась, продолжая держать ее затянутую в перчатку руку. Оказывается, они почти одного роста, удивилась Дженис. Она этого не заметила, когда однажды встретила герцога на балу в Лондоне и умудрилась облить лимонадом.

Вблизи ей было видно, что губы у него пересохли и потрескались, щеки густо покраснели от мороза, а жесткие каштановые волосы всклокочены и напоминают лошадиную гриву. Он явно был не из тех, кто привык проводить время в четырех стенах. И Дженис подумала, что, пожалуй, он даст сто очков вперед своему слуге.

В Лондоне он выглядел истинным, до мозга костей, герцогом – его внешний вид был безукоризненно, безупречно опрятным. Но здесь…

Он выглядел Паном.

– Итак, леди Дженис. – Его глаза сверлили ее с холодным безразличием. – Вы из того самого плодовитого семейства Брэди.

– Да, ваша светлость, вторая из трех дочерей и четвертая по старшинству из шестерых детей.

И вероятно, замуж выйдет последней – если вообще выйдет. Она мысленно представила, как неверной походкой, с тростью ковыляет по дому, тайком таская сладости своим многочисленным племянникам и племянницам, пока их родители не видят.

– Как интересно, – неспешно произнес герцог ровным бесстрастным тоном, неоспоримо свидетельствовавшим о том, что перед ней обладатель кучи денег, древней родословной и оксфордского образования.

Дженис не сомневалась: он солгал – на самом деле она уже до смерти ему надоела. Да ей и самой не терпелось поскорее покинуть его, уйти в отведенную ей комнату и стать невидимкой.

– Вам нравится снег? – спросил герцог.

– Да, он очень красив, – коротко ответила девушка, хотя могла бы рассказать о том, как восхитительно покрывает он карнизы и скаты крыши дома, словно сахар, делая здание похожим на нечто загадочное, появившееся из волшебной сказки. Это была чистая правда, но Дженис так замерзла, что хотела поскорее уйти в помещение.

Герцог оглянулся через плечо на двух джентльменов, топтавшихся неподалеку.

– Такая погода замечательно прочищает легкие, не правда ли, друзья?

Чем больше Дженис слушала герцога, тем больше его речь казалась ей какой-то искусственной, гнусавой, вычурной, и это ей совсем не нравилось.

– Конечно, ваша светлость, – ответил низкорослый пожилой мужчина, поморщившись, когда резкий порыв ветра заставил его ухватиться за шляпу.

– Правильно, – вмешался второй, гораздо моложе первого, и в голосе его слышалось деланое оживление.

Герцогу не противоречат. Разве не так?

Дженис посмеялась бы над явно мученическим выражением их лиц, если бы не укол сожаления. Судя по всему, эти люди не испытывали теплых чувств или привязанности к своему хозяину, тех прекрасных чувств, которые, по ее наблюдениям, связывали членов семьи и друзей.

Когда герцог представлял их: старшего как лорда Раунтри, а младшего – лорда Ярроу, – то был сама любезность, как и они оба. Но тем не менее было в герцоге Холси что-то необычное. Под внешним слоем учтивой герцогской благовоспитанности в его поведении проглядывало что-то странное. Дженис подумала: может, это потому, что он много путешествовал в дальних странах и испытал немало удивительного.

Темного и таинственного.

Дженис ощутила тревожное покалывание в затылке, и ее охватило дурное предчувствие, но она решила не принимать его в расчет. Наверняка причина кроется в мистере Каллахане. А может, подала голос ее собственная осмотрительность – вполне обоснованная после прискорбного случая с Финном.

В данный момент у нее страшно замерзли уши, жутко замерзло лицо. А что касается пальцев ног… ну они просто заледенели. Ей, конечно, крайне необходимо поговорить с его светлостью по поводу компаньонки, поскольку выяснилось, что вдовствующая герцогиня неважно себя чувствует и не может выполнять эту роль. Но лучше обсудить этот вопрос в тепле, в доме перед камином.

Если только они хоть когда-нибудь туда доберутся.

– Я так понимаю, что вы приехали сюда по приглашению моей бабушки. – Герцог расставил ноги и скрестил руки на груди, словно собирался стоять тут до бесконечности.

– Да. – Дженис невольно вздрогнула, но Холси не выказал ни малейшего намерения двинуться в направлении дома. – Вдовствующая герцогиня написала моим родителям и пригласила меня погостить у нее месяц, но теперь я понимаю, что она не в себе.

– Она действительно больна. Кто вам сказал об этом?

Дженис охватила тревога.

– Грум, ваша светлость. – Наверняка он не рассердится на мистера Каллахана и не сочтет его рассказ о вдове за сплетню. – Он просто заботился о ваших интересах. А когда обнаружил нас на территории поместья и спросил, зачем пожаловали, я ответила, что меня пригласила погостить вдовствующая герцогиня. Тогда он и сказал, что это маловероятно, потому что она нездорова.

– Она возомнила себя королевой. – Его светлость произнес это с откровенной прямотой, придававшей его словам определенную горечь.

– Мне очень жаль. – Дженис обхватила себя руками в надежде, что он поймет намек. – Вы имели хоть малейшее представление, что я собираюсь навестить ее? Мне, право, очень неловко, если мой визит оказался для вас сюрпризом.

По его глазам она не смогла ничего определить.

– Я не всегда в курсе всех событий своего поместья, но, уверяю вас, ничто не происходит в Холси-Хаусе без моей на то воли.

Дженис не понимала, как такое возможно: одно определенно противоречило второму, – но учтивые ответы зачастую бывают неоднозначными. Да и кто она такая, чтобы расспрашивать герцога?

– Мы рады видеть вас здесь, леди Дженис, – успокоил ее Холси, заметив сомнение на ее лице. – Ваше пребывание в этом доме определенно будет приятным, хотя я уверен, что вы захотите вернуться в Лондон, как только очистятся дороги.

«Вернуться в Лондон?»

Ничего, кроме глубокого горестного вздоха, не слетело с ее уст.

– Вы приехали сюда не для того, чтобы выполнять функции сиделки, – продолжал между тем герцог. – Но моей бабушке нужна именно такая компаньонка. – Его губы скривились в ухмылке. – Вам же следовало бы посещать светские приемы в столице, миледи, и развлекаться.

Да уж, точно. Развлекаться в столице. Дженис уже достаточно давно не думала о Люке Каллахане, чтобы вспомнить все, чего ей не хватало в Лондоне…

Не так уж и много. В этом-то и состояло главное затруднение. Очевидно, его светлость понятия не имел, до какой степени она была непопулярна, и, в сущности, указывал ей на дверь, хотя и самым любезным образом.

Дженис почувствовала, что больше не вынесет.

– Мне… мне так жаль, ваша светлость. Да, конечно, как только снег сойдет, я отправлюсь домой, на Гросвенор-сквер. – Она прикусила губу. Каким горьким разочарованием обернулась эта поездка. Родители будут страшно расстроены. – Боюсь, однако, что возникла еще одна сложность. Я скажу вам об этом в доме.

– О-о? – Он сделал еще один глубокий очистительный вдох. – Зачем же откладывать? Мы можем обсудить это прямо сейчас.

Должно быть, он хочет… или нет?

– Хорошо. – Холодный порывистый ветер рвал и трепал подол ее юбки. – Я не привезла с собой компаньонку, мама думала, что меня будет сопровождать ее светлость.

– Понятное заблуждение. Ваша служанка с тем же успехом может быть и компаньонкой.

То, что предлагал герцог, было совершенно неприемлемо: несомненно, он должен был это понимать, – но ведь он согласился приютить ее и постарался помочь найти выход из создавшегося положения, разве не так? Дженис не хотела показаться неучтивой или чрезмерно требовательной: ведь фактически она оказалась незваной гостьей – полученное приглашение нельзя принимать в расчет, раз вдова была не в себе, когда его писала, – поэтому сказала:

– Да, моя служанка вполне подойдет.

На самом же деле Изобел совершенно не годилась в дуэньи. Они с Дженис были одного возраста – даже родились в один день, – но Иззи совершенно не походила на свою зрелую рассудительную хозяйку. Чего стоят ее экзотические манеры девицы, выросшей в бродячем цирке и в детстве регулярно ездившей верхом на слоне!

Но в данный момент Дженис была готова согласиться на что угодно и с тоской поглядывала на парадную дверь.

– Конечно, ваша служанка будет выполнять эту роль лишь до тех пор, пока я не найду для вас настоящую дуэнью, – пояснил герцог. – Мы не можем допустить, чтобы ваша матушка беспокоилась.

На его губах снова появилась эта загадочная полуулыбка, от которой ее сердце начинало чаще биться, наполняясь тревогой.

– Вы очень добры, ваша светлость, – с полупоклоном чуть присела Дженис. – Благодарю вас.

– У меня, кстати, есть на примете подходящая кандидатура, – вдруг оживился Холси. – Вдова, бывшая школьная учительница, переехала в поместье недавно. Ее зовут миссис Фрайди. Я немедленно пошлю кого-нибудь за ней.

– Благодарю вас… – Порывом ледяного ветра сорвало с крыши пласт снега и швырнуло Дженис в лицо, отчего у бедняжки перехватило дыхание. Придя в себя, она пробормотала: – А вы… вы уверены, что она не станет… возражать, если ее оторвут от домашних дел?

– Она будет только рада сменить обстановку, не сомневайтесь! – Герцог щелкнул пальцами, к нему тотчас подбежал лакей, и отрывисто распорядился: – Пусть немедленно доставят сюда миссис Фрайди. Скажите, что я хорошо ей заплачу… – Один из его друзей после этих слов осторожно кашлянул, Дженис широко раскрыла глаза, а герцог как ни в чем не бывало закончил: – В особенности учитывая то, что мы не предупредили ее заранее.

Он снова повернулся к Дженис, казалось, даже не заметив, насколько возмутительно прозвучали его слова: герцоги не испытывают смущения из-за подобных пустяков.

– Благодарю вас, ваша светлость. – А что еще она могла сказать? Дженис попыталась улыбнуться. – Я с нетерпением жду встречи с леди Холси. Возможно, я не гожусь в сиделки, но… – Она осеклась, все тело мгновенно охватил жар: к карете спокойно и решительно подошел Люк Каллахан и, положив руку на упряжь лошади, в упор посмотрел на Дженис. – …могу составить ей компанию.

Даже сквозь завесу падающего снега взгляд грума обжигал ее: дерзкий, непреклонный, он ясно давал понять: «Не забывайте, что я говорил о нем».

О герцоге, разумеется.

Но кто он такой, чтобы его слушать, этот мистер Каллахан? Разве он не согласился с ней, что и сам далеко не святой?

Дженис поспешно отвела от него взгляд. Вопреки раздражению, которое вызывал у нее грум, при виде его ее охватило какое-то странное нелепое возбуждение.

Он поцеловал ее.

В самом деле поцеловал.

И она не сможет об этом забыть.

Никогда.

А ведь ей очень хотелось бы выкинуть все это из головы. Он просто никчемный негодяй, бездельник. И посмеялся над ней, вместо того чтобы дать волю гневу, получив пощечину, что много обиднее.

Собаки, завидев его, принялись скулить, яростно виляя хвостами, и это вынудило герцога и его друзей посмотреть в сторону кареты.

– А, это ты, грум… Очень вовремя. Подбери-ка, – указал его светлость на все еще дымившуюся в снегу сигару.

Дженис внутренне содрогнулась, вдруг ощутив глубокую обиду за него: Каллахан не заслуживал столь пренебрежительного обращения, хотя в принципе не одобряла его поведение. Он не мальчик на побегушках, а умный, развитый и абсолютно зрелый мужчина. Это она знала по собственному опыту… очень интимному опыту.

На краткую долю секунды ее охватила слабость, в то время как грум оставил лошадь и твердой походкой бесстрашно направился в их сторону. Дженис с трудом, но все же удалось взять себя в руки, после того как она попыталась убедить свое глупое сердце: «Ради всего святого, он всего лишь грум».

Но это не помогло: с его приближением пульс опять пустился вскачь. Своими поцелуями он будто разбудил в ней некое существо, изнемогавшее от жажды удовольствий, и теперь оно не давало ей дышать. В простой одежде грума Каллахан словно бы излучал мощную внутреннюю энергию, нечто далеко выходящее за рамки его впечатляющей внешности. Это светилось в его глазах и придавало уверенность его походке.

Дженис стоило невероятных усилий сохранить выражение лица невозмутимым и снова напомнить себе то, что сказала Изобел в карете: в сельском поместье с ней ничего подобного не может случиться.

А он спокойно прошел мимо…

Девушка ощутила горькое разочарование, когда в нескольких футах от нее он остановился, наклонился, потушил сигару в снегу и поднял. Все это он проделал нарочито медленно и, выпрямившись, повернулся лицом к герцогу и к ней. На его лице не дрогнул ни один мускул, зато Дженис словно обожгло губы – так свежо еще было ощущение от его поцелуя.

– Мог и поторопиться – ведь я тебя зову, – проворчал герцог без раздражения, но с чувством неоспоримого превосходства.

– Виноват, ваша светлость, – из-за непогоды старое ранение в ногу дает себя знать.

Это не было извинением, да и никаких признаков наличия ранения тоже не было. О нет! Крепкий, как скала, он ни разу не пошатнулся, пока они целовались, да и удар коленом с пощечиной не нанесли ему никакого ущерба.

– Как сказала леди Дженис, ты поставил ее в известность о состоянии здоровья герцогини Холси, моей горячо любимой бабушки… – В его тоне не слышалось обвинения, но что-то все же было…

Едва сдерживаемая злоба. Вот что это было. Герцогу наверняка потребовалась вся его воля, чтобы не сорваться, он еле сдерживал себя, поняла Дженис и затаила дыхание.

– Да, ваша светлость, – спокойно ответил грум.

Дженис порадовалась за Люка Каллахана, будто тот достойно завершил партию в шахматы с не менее искусным, чем он, противником.

– Ты вообще не должен разговаривать с молодыми леди. – Холси оставался по-прежнему холоден и сдержан, но напряженные складки вокруг рта противоречили его тону, заставляя сердце Дженис биться чаще.

– У их кареты отвалилось колесо, и кучеру понадобилась помощь. Естественно, я спросил, как они оказались в поместье и с какой целью пожаловали. Это был вопрос безопасности, заботу о которой вы сами вменили мне в обязанность.

«Да, так и было, – мысленно подтвердила Дженис. – Он сказал, что выполняет приказ герцога оберегать неприкосновенность поместья».

– Здесь решения принимаю я! – Выдержка, казалось, изменила герцогу. – Какая бы карета ни подъехала к этим воротам, ей надлежит дать возможность свободно проследовать к дому, а все расспросы предоставить мне. Ты что, и раньше допрашивал посетителей?

– Никогда, ваша светлость, – ответил грум.

Это была явная ложь, и Дженис удивленно моргнула. Он сам говорил, что делал это всегда, что это его работа.

Герцог смерил его надменным взглядом, но лицо Каллахана не выразило ни единой эмоции.

– Если позволишь еще раз нечто подобное, пристрелю. Я не сделал этого прямо сейчас, чтобы не огорчать леди. А теперь убирайся чистить лестницу от снега. И поживее. – Наконец-то в его голосе просквозило раздражение.

– Как прикажете, ваша светлость. – Каллахан спокойно развернулся и отправился выполнять что велено.

Дженис пришла в замешательство.

Мистер Каллахан явно выиграл эту партию.

Это было полностью лишено смысла, но он каким-то образом сумел обставить герцога в игре, которая никогда не могла состояться. Дженис даже не была уверена, что его светлость осознал свой проигрыш.

Ровный стук сапог по камню и четкая уверенность движений мистера Каллахана – ну разве не мог грум хотя бы притвориться, что у него болит нога? – только усилили возникшее у нее чувство, что он из любой ситуации выходит победителем.

И все же как слуга, выполняющий черную работу, может быть более привлекательным, чем герцог?

«Он всего лишь грум», – твердила себе как мантру Дженис, но тут же вспомнила, как, будучи подростком, сама помогала торговать в лавке.

«Так навсегда и останешься торговкой, дурочка, если не перестанешь глазеть на слугу», – в который раз мысленно пыталась себя образумить девушка.

Наконец настал момент, когда мистер Каллахан закончил работу и решительным шагом спустился с крыльца. Приняв свободную позу, даже без намека на недовольство или какое-то другое чувство, он сказал:

– Все сделано, ваша светлость.

«Господи, он скала, а не человек!» – с отчаянием подумала Дженис и, помоги ей Бог… не могла отвести от него глаз.

И все-таки пришлось, когда несколькими секундами позже она прошла мимо него. Хотя снег ледяными иглами впивался ей в щеки, девушка даже на расстоянии ощутила исходивший от грума жар, обжигающий взгляд. Смотреть на него было бы неприлично. Целовать – тоже было неприлично, но что сделано, то сделано. С этого момента она твердо вознамерилась вести себя надлежащим образом. Так, как подобает истинной леди.

Но когда Дженис осторожно поднималась по тщательно вычищенной лестнице к парадной двери – наконец-то! – вместе с герцогом и его неприметными друзьями, следовавшими позади, как и его собаки, ее охватила странная тоска. Тем более странная, если учесть, что ей очень повезло находиться в обществе его светлости. Но ей почему-то страшно хотелось, чтобы вместо герцога по лестнице ее сопровождал дерзкий непредсказуемый грум.

Что: изнеможение или безрассудство – породило в ее голове такие глупые мысли? Вряд ли в Лондоне найдется женщина, которая не захотела бы сейчас оказаться на ее месте. Герцог крепко держал ее за руку и устрашающе близко стоял. Из-под теплого пальто были видны мощные икры его ног, плоский, как стиральная доска, живот… Мужчина в самом расцвете сил и… не женат.

Дженис оглянулась еще раз через правое плечо на мистера Каллахана, и ее сердце замерло, пропустив один удар. Грум стоял, гордо выпрямившись, и пристально наблюдал за ней. Губы его были сжаты: сурово, даже угрожающе, как будто он намеревался кого-то жестоко поколотить и даже изувечить. И все же, когда их взгляды встретились, в глубине его глаз Дженис заметила еле скрытые смешливые искорки и страшно разозлилась. И этот мужчина жадно упивался ее губами, словно лакомился сладчайшим десертом? Бесстыдно обшаривал ее тело горячим знойным взглядом?

Да какое право имеет этот дикарь смеяться над ней?

Но телу не прикажешь: несмотря ни на что, Дженис желала его, этого невозможного мужчину.