Читать книгу Отпускаю - Kirena - Страница 3

Короче, план такой: утром еду на работу, вечером приезжаю с нее, ужинаю и ложусь спать. И так каждый день. Лет в сорок пять стреляю себе в башку. Всё! (с)

Не разбирая дороги, я бродила по улицам Лондона и лихорадочно пыталась уложить в голове произошедшую с самого утра катастрофу. Мозг практически плавился от избытка скачущих, сбивающих друг друга мыслей.

Совершенно ясно было только одно.

С холодным отчаянием я начала осознавать, что в душе моей, в славной моей, расчетливой, спокойной, рассудительной душе наступил полнейший хаос. За несколько минут этот проклятый англичанин, этот самоуверенный ходячий оптимизм перевернул мою пропащую жизнь с ног на голову. Помимо чувства жуткого страха из-за потери привычной, размеренной и выстраданной зоны комфорта, меня начинало едва не трясти от злости.

Я была очень зла. И на него, и на себя.

Поскольку я, в принципе, всегда была склонна в своих проблемах винить только себя, то и на этот раз усердно кляла на чем свет стоит свою откуда ни возьмись вылезшую слабохарактерность. Объяснялась сложившаяся ситуация до отвращения примитивно.

Я когда-то искренне любила Тома.

Любила не в том смысле, что вся моя комната была увешана плакатами с его милой моськой, я не ходила по семь раз на его фильмы в кино и не отслеживала с пристрастием личную жизнь «звезды». Даже в телефоне у меня было только одно его фото, да и то не совсем его… На переднем плане изящно противопоставленные тонкие ладони…

Я любила его не как секс-символа, не как мужчину, я не грезила о нем во сне и наяву.

Я любила его, как свое спасение и как свое Солнце. Я любила его так чисто, так бережно, так легко. И мне совершенно не хотелось ни с кем делиться своим сокровищем, обсуждать его на форумах и с подругами. Мне казалось, что это может запятнать его образ, словно бы кто-то прошелся по большому, белому, пушистому ковру в замызганных питерской слякотью ботинках.

Просто был тяжкий период в жизни, и он «пришел» ко мне. Со своими шедевральными ролями, со своей солнечной, благодушной улыбкой, бесподобным блеском в глазах, своей обескураживающей добротой, галантностью и лучезарностью.

И мне тогда, на несколько месяцев, показалось, что, может быть, жизнь не так и плоха, не так плохи люди, и этот проклятый мир еще может спасти одна вот такая улыбка. Может быть, эдакая влюбленность в жизнь, открытость людям, способность к сопереживанию – вовсе не единичный случай? Может, он сможет научить нас любить каждый новый день, может, он изменит что-то в человеческой природе тем же своим заставляющим перестать дышать Шекспировским героем?

Но время шло, реальность раз за разом настойчиво высвистывала, выдергивала меня из моего воздушного замка, пока в конце концов не схватила за волосы и не швырнула вниз, на грешную землю, разбив такую красивую, такую нежную и хрупкую иллюзию о камни…

Незадолго до этого, как-то ночью я пришла на кухню, села за стол, закурила и махом, за несколько минут, написала Тому длиннющее письмо. Зачем я писала, что я хотела вообще донести совершенно незнакомому английскому мужику, я сейчас не понимаю совершенно. Но, не дав себе одуматься, следующим же утром бросила конверт в урну на почте. Постояв около нее с минуту, наконец подумала: «А я, случайно, не дура?».

Но дело было сделано, просить выловить письмо у сотрудников было уж совсем унизительно, и я, расстроенная, униженная самой собою, побрела домой.

Ждала ли я ответа? Солгу, если скажу, что нет. Понятное дело, что знала, знала прекрасно, даже тогда, находясь, как говорят психиатры, в этом идиотском особом состоянии сознания, знала я, что ответа не будет.

Но постылая бабская сущность периодически попискивала: «А если ответит? А если?».

«Х*й там», – быстро затыкала я ее, но настроение после этого внутреннего диалога заметно портилось.

А потом я перестала ждать.

А потом я стала тем, кем стала… И так мне нравилось мое равнодушие, так мне нравилось мое спокойствие. Для полного и безграничного счастья мне и нужно-то было лишь – отсутствие каких-либо чувств… И меня уже даже не напрягал маячащий на горизонте развод. Трудно сейчас объяснить, что изменилось в отношениях: ни ненависти, ни презрения, ни отторжения у меня не было к Максиму. Я вполне могла бы даже продолжать с ним дружить и после. А он бы не смог.

Одна из подруг как-то ляпнула на все это: «Просто рядом не тот принц».

«Какой, нах*й, принц, – быстро ответила тогда ей, закидывая стетоскоп в саквояж, – мне никто не нужен».

Я упала за барную стойку первого же попавшегося по дороге паба и закрыла лицо ладонями.

Что испытала я, увидев его сегодня утром? Сначала, наверное, восторг, крайнее удивление. И почему-то сразу появилось ощущение, что я перед ним обнажена. Он так легко считывал тот невразумительный калейдоскоп эмоций с моего лица… Он словно сразу в душу глядел, не спрашивая разрешения.

Потом дикий страх. Страх из-за того, что я подвергла его жизнь опасности. Я бы и бровью не повела, окажись на его месте другой человек. Почему мне до сих пор так важно именно его благополучие, его жизнь?

А уже в кафе, на краткий миг все же встретившись с ним глазами, я осознала, что он единственный в мире человек, который в силах меня разрушить. Своей этой еб*чей заботой, добротой, мягкостью, своим этим чистым взглядом.

И тут я уже испугалась за себя, да так, как никогда в жизни. Меньше всего на свете я хотела вернуться к тому дурацкому, медовому состоянию, той захлебывающейся нежности, ранимости и безоговорочной зависимости от него, тем более, волею какой-то нелепой ошибки будучи рядом с ним. Раз удержав свои эмоции в узде, я не могла себе гарантировать, что, продлись это общение еще немного тогда или, не дай-то Бог, повторись подобная встреча еще, я бы не растаяла под его взглядом и не потонула бы в каким-то чудом реанимированном потоке уважения и любви. А там – по-новой: трепет, надежда, тоска, боль, разочарование, холод… Кол-мочало, начинай сначала!

«На хрен, на хрен, на хрен… – пробормотала я, опрокидывая в себя залпом порцию вискаря, заботливо предложенного мне миленьким барменом. – Ты не пройдешь!»

После четвертого стакана живительного напитка дух мой скис окончательно, но, по крайней мере, меня отпустила эта нелепая, раздражающая дрожь. Расплатившись, я поднялась и уже спокойным шагом выползла из паба на свежий воздух.

– Когда я в последний раз квасила до полудня? – пробормотала себе под нос и тихонько рассмеялась.

Нужно что-то ответить Максу, нехорошо получается… Я полезла в карман плаща за телефоном, рука, не нащупав смартфона, застыла.

Оставила! Оставила в кафе!!! И наушники, и телефон…

Запрокинув голову к небу, я испустила тихий, душераздирающий вой.

Придется возвращаться… Вряд ли, конечно, сотовый еще там… У нас бы уж давно подрезали, но, быть может, в Лондоне с этим дела обстоят немного иначе?

Уилсон растерянно кивнул вошедшему в туалет рыжеволосому пареньку. Поймав его удивленный взгляд, зачем-то выдавил улыбку, отвернулся, шагнул к широкому зеркалу, оперся на раковину влажными ладонями и уставился на свое лицо.

Очень-очень-очень странное утро… Самое странное утро в его жизни. Незнакомка, цитирующая Чехова в кафе, сбитый, искалеченный парень. Его собственные руки, зажимающие чужую артерию, кровь на одежде, снова странная русская девушка, затаскивающая его в мужской туалет и зачем-то отмывающая ему ладони. Ее голос с забавным акцентом, отчитывающий его, Тома Уилсона, за, наверное, самый безумный и сильный поступок в его жизни, такое внезапное исчезновение…

Мужчина улыбнулся своему отражению. Совершенно непонятно. Бывало ведь наоборот: он сбегал от фанаток, но чтобы поклонницы – от него? Том отвернулся от зеркала и вопросительно приподнял бровь.

Выходя из туалета, он столкнулся с молоденькой барышней, в глазах мужчины мелькнули чертенята. Чуть склонившись над нею и упершись в лицо напротив проникновенным серо-голубым взглядом, он максимально «бархатно» поинтересовался:

– Мисс, скажите, у меня все в порядке с лицом? – Том расплылся в яркой улыбке.

– О-о-о-у-у… – восхищенно выдохнула ему в лицо девушка, прижав руки к сердцу.

– Ну, тогда я даже не знаю… – Уилсон резко выпрямился и нахмурился. – Спасибо за помощь, хорошего дня!

Он, не оглядываясь, направился к выходу. Давняя поклонница его киношного «Бога» трясущейся рукою распахнула первую попавшуюся дверь и спиной, не сводя глаз с удаляющегося кумира, вкатилась в мужской туалет, где уже стоял задумчивый рыжий паренек.

Быстрым шагом минуя столик, за которым сидела русская, Том краем глаза выхватил оставленный ею впопыхах, совсем позабытый телефон.

– Хе-е, – невольно сорвалось с губ мужчины.

Помедлив пару секунд, он тряхнул головой и все же шагнул ко столу, ухватил сотовый. Растягивая губы в ехидной улыбке, подошел к официанту за стойкой:

– Парень, сюда скоро вернется поклонница Антона Павловича…

– Кого? – приподняв брови, переспросил паренек.

Уилсон едва заметно вздохнул и, улыбнувшись, зашел с другой стороны:

– Помнишь классную такую девчонку с огромными глазами, сидевшую у окна, в сером плаще?

– О, да! – тут же закивал официант.

Том улыбнулся еще шире:

– Она вернется чуть позже… Будь другом, когда девица придет, отдай ей записку.

– Какую? – заинтересовался парень, прекращая протирать чашку.

Уилсон схватил со стойки салфетку, достал из кармана брюк черный маркер. Закусив нижнюю губу, быстро написал несколько строк, сложил салфетку:

– Эту, – он задорно подмигнул официанту и легким, летящим шагом покинул кафе, на ходу вставляя в свое ухо чужой наушник и нажимая на первую же, замершую на паузе, песню в плейлисте:

– Однако… – загадочно и несколько удивленно пробормотал он, услышав мелодию.

Актер уже подъезжал к дому, медленно, но верно осознавая, что то была очень странная русская.

Набор песен просто взял да вынул из него душу. Знаменитые на весь мир и совершенно не раскрученные местные британские группы связались в такой дивной, необъяснимой, тонкой подборке, так легли сейчас на взбудораженный мозг «звезды», что он только каждый раз восхищенно выдыхал, вслушиваясь в депрессивные и мелодичные композиции.

Уже выходя из машины и захлопывая дверь, Том вздрогнул, услышав что-то совершенно невообразимое. Унылый мужской голос тоскливо и с таким глубоким чувством начал свое повествование на русском, что Уилсон замер, силясь разобрать отрывочно знакомые слова:

«Чуть время пришло, и захлопнулась дверь,

Ангел пропел, и полопалась кожа,

Мы выпили жизнь, но не стали мудрей,

Мы прожили смерть, но не стали моложе…»

– В смысле, «полопалась»? – задумался англичанин, вертя на тонком пальце ключи. – Наверное, дальше будет понятнее…

Он приготовился.

«Дворник, милый дворник,

Подмети меня с мостовой,

Дворник, дворник,

Жопа с метлой…» – доходчиво объяснил ему Самойлов.

Брови Тома удивленно поползли вверх. Он терпеливо подождал и прослушал куплет русской нетленки еще раз:

– В смысле, «с метлой»?! – выдохнул Уилсон, шало вытаращив глаза.

Задумчиво почесывая пальцами висок, мужчина направился к дому, силясь образно представить то, что терпеливо растолковывает ему певец.

Захлопнув за собою дверь, он усталым движением выдернул из распухшего уха наушник и случайно увидел заставку на смартфоне: всемирно известный самый-самый грустный кот, нахмурившись, одновременно со злостью и тоской глядел голубыми глазами на актера, снизу животного была подпись на русском: «Какая радость?».

– Оу… – снова замер Том и медленно расплылся в растерянной улыбке. – На редкость позитивная девчонка, – он, не удержавшись, все же рассмеялся, оставил телефон на тумбе и в смешанных чувствах пошел принимать душ.

Через минут десять дверь ванной комнаты распахнулась, и оттуда выскочил полуголый мужик. С вьющихся волос на пол текла вода, бедра охватывало наспех закрученное широкое полотенце, поскользнувшись мокрыми ногами, знаменитость, истошно взвыв, кинулась ко столу:

– Черт знает, что такое?! – негодовала «звезда», распахивая ноутбук и вбивая в поисковике обрывочные слова про дворника, нервно притопывая ногой.

С горем пополам найдя пресловутый текст и его перевод, Том выпрямился, снова нахмурился и задумчиво направился назад:

– Какое мастерство иносказания… – пробормотал он, сбрасывая полотенце и подставляя красивое лицо теплым струям. – Поразительно…

Через минут десять посвежевший и взбодрившийся мужчина, тихонько напевая себе под нос, протанцевал в спальню и выхватил из огромного шкафа новый костюм. Уже накидывая черный пиджак, он глянул на белоснежную утреннюю рубашку, забытую на спинке стула. Ухватив одежду, чтобы бросить в стиральную машинку, Том развернул ее перед собой и улыбнулся. На белой ткани, в районе груди, багровели кровавые отпечатки тонких рук. Помедлив, он взял свободные плечики и бережно повесил рубашку в шкаф. Прикрыв двери «купе», снова взглянул на свое удивленное выражение. Будто очнувшись, улыбнулся зеркалу, быстро вышел из комнаты. Он уже опаздывал на съемки.

Неуверенно, с опаской приоткрыв дверь в кафешку, я скользнула внутрь, быстро обвела взглядом публику. Облегченно выдохнув, зашагала к стоящему за стойкой официанту:

– Извините, я была у вас утром. И по рассеянности забыла на столе свой мобильный телефон, – максимально вежливо начала заранее обреченный на провал разговор, – не находили ли вы его?

– Телефон не видел, прошу прощения, – развел руками паренек, но тут же, расплываясь в улыбке, быстро продолжил, – однако для вас у меня кое-что есть!

– Для меня?! – вяло выразила удивление я.

– Вот, – он живехонько достал из-под бара сложенную вчетверо салфетку. – Вам просили передать!

– Роскошно! – поразилась я. – Вот спасибо-то! Это намного лучше смартфона!!! – восторженно вереща, не затыкаясь, одной рукой выхватила салфетку из пальцев парня. – Вы мне так помогли, не передать!!! А бумажных наушников к этому девайсу нет?!! – благодарно сверкала глазами я, одновременно разворачивая белый кусок тонкой бумаги. – До смерти прям буду… – началась было очередная ехидная тирада, но… резко оборвалась.

Я таращилась на красивейший почерк, коим было небрежно испещрено полупрозрачное «письмо»:

Признаться, я привык сам заканчивать разговор… Я молчу о том, что крайне редко вижу, как от меня убегает женщина!

Пожалуй, накажу тебя за это дикое утро:)) Твой телефон у меня, будешь себя хорошо вести – отдам ;))

P. S. Трусиха…

Дрожащей рукою ухватившись за барную стойку, я медленно осела на стул и прикрыла глаза.

Примечание автора: текст песни: группа Агата Кристи – «Дворник»