Читать книгу Отпускаю - Kirena - Страница 8

Окончательно соскучившись, мы перестаем скучать… (с) Франсуа де Ларошфуко

Том распахнул дверь и посторонился, жестом приглашая меня войти. Поборов большое желание зажмуриться и оскалиться, я аккуратно просочилась в широкий светлый коридор, напряженно застыла.

И что дальше?.. И зачем я сюда приперлась?..

Воровато обернулась и растерянно, испуганно посмотрела на Уилсона. Он сразу же настолько широко улыбнулся, так комедийно-плотоядно, что пришлось отвести взгляд и прикрыть рот кулаком, пряча истерическую улыбку.

– Мне придется подтвердить твои самые страшные подозрения, – актер тяжело вздохнул и трагическим голосом продолжил. – Да, русская Маргарита, ты права, сейчас начнется расчлененка…

Я прикрыла лицо ладонями, но все же рассмеялась:

– Ну ты почему такой дурак-то?!

– Не знаю… – равнодушно пожал плечами Том. – Я, признаться, сам теперь завис над этим вопросом…

Подняв голову, посмотрела в смеющиеся, яркие глаза мужчины.

Ну… По крайней мере, не так обидно… Кто бы устоял перед ним? Кто еще, кроме него, смог бы так перевернуть душу?

– Маргарита… – Уилсон шагнул ближе, внимательно посмотрел в глаза и протянул руки, коснувшись моей куртки. – Позволишь?

– Ч-что?.. – и я, как наивный пятнадцатилетний подросток, не смогла отвести взгляда от удивительного лица напротив.

– Ты промокла. Снимай куртку, нужно повесить сушиться…

«Милый. Нужно просто повеситься…»

Поржав про себя над тупой шуткой, прямо-таки почувствовала, как снова дернулось веко. Отступив от мужчины, самостоятельно сбросила кожанку и на вытянутой руке подала ее Тому.

– Чего ты снова улыбаешься?! – на смену растерянности пришла привычная злость.

– Не-не, ничего, – быстро отвернувшись, Уилсон издал сдавленное, глухое «хы-хы-хы» и быстро вышел из коридора.

– Дожилась! – я уперлась руками в бедра. – Еще надо мною мужики не ржали…

– Проходи! – сдавленный, смеющийся голос из гостиной, – или тебе чай к порогу принести?!

Пришлось глубоко выдохнуть, прикрыть глаза и сосчитать до десяти.

«Не хами, не хами, главное, не хами, баба, не хами…»

– А ты можешь к порогу принести мой смартфон?! – приподняв вопросительно брови, склонившись туловищем к гостиной, нежнейшим, мягчайшим голосом пропела я.

Тут же из-за угла, прямо к моему носу вынырнул Том:

– Я не донесу… – он сокрушенно покачал головой и развел руками. – Тяжелый…

– О, господи-и-и! – я прикрыла глаза ладонью и заливисто рассмеялась. – Не могу больше с тобой!!!

– По крайней мере, – улыбнулся мужчина, – ты начала понимать мое состояние!

Уилсон ухватил меня за руку и втащил в гостиную.

– Присаживайся, – небрежно махнул на кресло и диван, – я чаю пока заварю…

Он почесал затылок:

– Главное, чтоб не вышло, как утром…

– А что было утром? – я медленно обводила взглядом убранство комнаты.

Очень красиво, уютно, спокойно. У него отменный вкус. Во всем…

– М-м-м… Переусердствовал… – загадочно протянул актер и, улыбнувшись, вышел из комнаты.

Я рухнула в кресло, поправила чуть мокрую рубашку.

Куртку, наверное, будет не спасти…

Прикрыв глаза, откинулась на спинку кресла.

Все же интересно… Вот почему я не могу, не хочу попросить его, скажем, просто сфотографироваться вместе на память, автограф там… клок волос… Это же круто… Все так делают. Как говорится в известной телепередаче: «Это норма!».

А мне так тошно, так противно… Да и к чему? Чтобы потом сидеть в комнатке на девятом этаже и гладить пальцами его снимок, заливаясь горючими слезами: «Не вышло… Не случилось… Никогда-а-а-а!!!».

С ним будет тяжело… Как ни с кем. Но придется день за днем выдавливать его из своего сердца и мыслей, выжигать и его образ, и себя вместе с ним. Но ничего… Найду вторую работу, не буду вылезать из клиник. По опыту, лет через пятнадцать я вновь стану свободной, словно ветер.

Даже прикрытые глаза противно защипало.

Да не расстраивайся ты так, ты ж раньше помрешь от инсульта или инфаркта, все нормально!

Я облегченно выдохнула.

Но есть и минус. Глянь на него? Воспитанный какой, душевный весь из себя. Есть некислая вероятность, что решит создать приятельские отношения. Ну там… «Мерри кристмас, май диар!», «Хау ду ю ду, свити?!».

Меня всю аж судорогой свело.

О, да! Мало ль, посылки слать будет на Рождество.

Какие посылки, Маргарита, ты всё уже, да?

Ну, посылки, обыкновенные посылки, бандерольки с магнитиками… Чо ты дикая такая?

Магнитики?!! Куда он мне их слать будет?!! В гроб, что ли?!

Закачаешься… Ты только представь: облепленный магнитами и автографами Уилсона гроб! С видами Лондона. М-м-м! Таймс сквер, Биг Бен… Бастилия…

Какая, блин, Бастили-и-ия?!!

Склонившись низко к коленям, заглушила тихий, протяжный стон.

Господь всемогущий, быстрее бы отъехать… Мать твою… Крутится в голове… Как там было?..

Я укрыла лицо ладонями, зашептала когда-то нежно любимый стих:

«Я требую всего иль ничего…

Прости, прости! да будет бог с тобою!»

– Красиво…

Я подскочила в кресле и уставилась на Тома, стоящего в паре шагов от меня с двумя кружками. Чтобы хоть как-то сгладить повисшую тишину, протянула руки к одной из них.

Уилсон улыбнулся. Отдав мне ту, что побольше, уселся напротив меня на диван, внимательно, чуть нахмурившись, уставился прямо, испытующе пристально в мои глаза.

– А что там дальше было?

– Ничего, – пожала я плечами.

Совсем-совсем не хотелось развивать тему.

– Это конец, Том.

– А в начале что было? – не унимался Уилсон.

«Да черт тебя дери!!!» – шипением пронеслось у меня в голове.

– Брось, скучный, слезливый стих…

– Прочтешь?.. – актер, не выпуская из ладоней горячую кружку, оперся локтями на свои колени. – Мне интересно, что тебе в голову пришло.

«Как же я тебя ненавижу!»

– Какой выразительный взгляд… – восхитился Том. – Настраиваешься? Молодец!!!

«Ты в курсе, что я могу тебя отравить и не оставить следов?!»

Мужчина нарочито ласково улыбнулся.

– Ну, изволь… – спрятав дрожь пальцев в крепком сцеплении с чашкой, я откинулась в кресле. – Позволишь закурить только?

– Позволяю! – властно кивнув, гордо изрек Уилсон

– Режим знаменитого «божества» активирован? – через силу, насмешливо улыбнулась, прикуривая сигарету.

– О, нет! – Том быстро опустил взгляд и тут же, мгновенно вернул его мне. – «Мой» Бог давно бы поступил иначе…

Я вопросительно приподняла брови, выдыхая сизый дым в сторону.

– Но да, вероятнее всего, сейчас ты бы тоже курила… – мужчина загадочно улыбнулся. – Впрочем, я жду… Не томи, читай уже!

Товарищи… это полный трындец… Он че ваще, что ли?!

От томной улыбки вредного мужика, его раскованного движения, с которым он откинулся к спинке дивана, широко расставив ноги, очередной мой затяг попал куда-то не туда. На долгую секунду мне показалось, что дым полез у меня из глаз, ушей, носа. И закашляться было ну никак нельзя, и терпеть невыносимо…

Просто-напросто перестав дышать, я кокетливо опустила ресницы, нежно улыбнулась ковру, пытаясь справиться с резью в легких и голове.

Серенький. Красивенький серенький ковричек… Мяв…

– Марга…

– Стих старый!!! – внезапно вскинувшись, в упор уставилась на вздрогнувшего Уилсона. – Тысяча восемьсот пятьдесят седьмого года выпуска!!! Автор Аполлон Григорьев!

С торжественным облегчением выпустила из себя сигаретный дым:

«Будь счастлива… Забудь о том, что было,

Не отравлю я счастья твоего,

Не вспомяну, как некогда любила,

Как некогда для сердца моего

Твое так безрассудно сердце жило.

Не вспомяну… что было, то прошло…

Пусть светлый сон души рассеять больно,

Жизнь лучше снов – гляди вперед светло.

Безумством грез нам тешиться довольно.

Отри слезу и подними чело.

К чему слеза? раскаянье бесплодно…

Раскаянье – удел души больной,

Твое же сердце чисто и свободно,

И пусть мое измучено борьбой,

Но понесет свой жребий благородно…

О, полюби, коль можешь ты, опять,

Люби сильней и глубже, чем любила…

Не дай лишь сердца силам задремать,

Живым душам бесстрастие – могила,

А на твоей – избрания печать.

Будь счастлива… В последний раз мне руку

Свою подай; прижав ее к устам,

Впервые и на вечную разлуку

В лобзаньи том тебе я передам

Души своей безвыходную муку.

В последний раз натешу сердце сном,

Отдамся весь обманчивому счастью,

В последний раз в лобзании одном

Скажусь тебе всей затаенной страстью

И удалюсь в страдании немом.

И никогда, ни стоном, ни мольбою,

Не отравлю покоя твоего…

Я требую всего иль ничего…

Прости, прости! да будет бог с тобою!»

Повисла гнетущая тишина.

Я затушила сигарету в давно выставленной Томом пепельнице. Залпом выпила весь чай. Дрогнувшей, холодной, как лед, рукой утерла губы. Медленно подняла на актера осторожный взгляд.

– Это ужасно… – выдохнул он. – Из того, что я понял… Это просто чудовищно…

– Зря ты так, – чуть расстроилась я, – человек старался…

– Я не о том, – Уилсон поднял на меня блестящие глаза, – очень тяжелый стих. Очень жаль героя… Вот так, любя, отпускать… Я даже думать не хочу… Почему я не слышал его раньше… Почему ты и именно сейчас прочла эту поэму… мне? Именно мне? Зачем люди так мучаются, Маргарита? В этом есть хоть какой-то смысл, скажи мне, загадочная русская душа?

Он как-то весь побледнел, поджал тонкие губы. Под кожей его прокатились крупные желваки. Мужчина опустил взгляд на свои руки, намертво вцепившиеся в кружку.

– Ну… Всякое бывает, – с трудом спрятав растерянность, сжав вместе крупно дрогнувшие колени, я мягко улыбнулась мужчине. – По крайней мере, прекрасно все это и понимаю, и представляю… Жизнь…