Читать книгу В этом мире, в этом городе… - Коллектив авторов, Ю. Д. Земенков, Koostaja: Ajakiri New Scientist - Страница 7

Птиц щебетанье в прибрежных кустах,

тёплого ветра душистые волны

и поцелуй на желанных устах

то ли на Каме, а то ли на Волге[3].

Что ещё надо? Люблю тебя, жизнь!

Лето уходит, свечой догорая.

Ангел небесный, ещё покружись,

в прятки с листвой на закате играя.

Ты от напастей меня бережёшь,

нежно потворствуя райским забавам…

Вдруг пробежит августейшая дрожь

по перелескам, по волнам и травам.

Первые капли грибного дождя

забарабанят по листьям капризно.

Что я запомню, навек уходя

от берегов «задремавшей Отчизны»?

Птиц щебетанье в прибрежных кустах

то ли на Каме, а то ли на Волге

и поцелуй на желанных устах.

Долгий…

К чистому морю (такая история)

манит и манит меня Евпатория.

За Евпаторией степи ковыльные,

древние тропы – забытые, пыльные.

Там археологи (времечко летнее),

пыль разгребая, разбудят столетия.

Здравствуй, прародина, скифская вольница!

Ветром развей мне волнистые волосы.

Что же припомнится? Все мы язычники.

Это потом – голубые наличники

в сёлах славянских за Камой и Волгою,

утро в лугах – сенокосное, волглое…

Память уносит под солнце палящее —

конницу вижу, над степью летящую.

Крики гортанные, стрелы калёные,

потные кони, как море, солёные.

Землю охаживать – дело не царское.

Непререкаема воля татарская.

Эй, полонянка! Зря смотришь с опаскою.

Будь мне наградой! Не силой, а ласкою

я понесу тебя к морю жемчужному,

к небу высокому, звёздному, южному…

Вдруг всплывут, как Атлантида,

эти терпкие слова:

Тарханкут, Керкинитида…[4]

Солнцем выжжена трава.

«Что-то слышится родное», —

говорю я невпопад…

Степь, гудящая от зноя

ровным стрёкотом цикад,

степь, пропахшая, как ладан,

море – жемчуг, бирюза.

И заглядывать не надо

вам в счастливые глаза.

Я бродил вдоль побережья,

словно древний человек.

«Пламень чувств всё реже, реже…»

Вы на голову, как снег.

Даже море встрече радо —

солнце пляшет по волне.

Неужели это правда —

Вы приехали ко мне?

Сквозь столетия недаром

здесь оставили следы

греки, скифы и татары

у сверкающей воды.

Нам, конечно, хватит прыти —

Афродита, позови! —

со скалы отвесной прыгнуть

в бухту светлую любви.

Тарханкут жемчужной цепью

обозначит нашу крепь.

Ваши губы пахнут степью,

Вашей кожей пахнет степь.

Как тебе живётся, городская лошадь?

Цокаешь подковами – слышно за версту.

И детишкам радостно, объезжая площадь,

шарики привязывать к сбруе и хвосту.

Помнишь ли, каурая, детство тонконогое

с пастушком весёлым, с резвым табунком?

Не узнала, милая, хлеб с ладони трогая, —

с благодатной вольницей был и я знаком.

Ты сыта, ухожена. Да и мне, наверное,

грех, хоть было всякое, плакать над судьбой.

Что ж, давай обнимемся – прочь, тоска безмерная! —

о лугах нескошенных погрустим с тобой.

Плохое уходит. Печаль остаётся.

Она, как подруга, в беде познаётся.

Она, как подруга, покуда живу я,

и плачет со мной, и со мною смеётся.

Солнце печёт ли, засвищет ли вьюга, —

в лютый мороз и в любую жару

дятел стучит над могилою друга

в Тарловском светлом сосновом бору.

Вспомню былое, сорву подорожник.

Друг, твой талант в сыновьях не угас!

Как тебе в вечном приюте, художник?

Мне здесь пока ещё верен Пегас…

Жили, стихи и картины творили,

женщин любили и пили вино.

Мало о вечном с тобой говорили,

но через нас говорило оно.

Друг, мне покуда на свете не тесно:

ангел хранит, и сияет звезда.

Если же встретимся в граде небесном,

значит, и я не умру никогда.

Ты не забыт, но с небесного круга

видишь ли – снова сады расцвели?..

Дятел стучит над могилою друга,

Годы считает кукушка вдали.

Люблю смотреть на тихую реку,

на облака, плывущие над нею.

Уже давно нагуливать тоску

по женщине далёкой я не смею.

А светлую печаль, река, развей!

Иная жизнь – и женщина иная.

Возврата нет. Я о любви твоей,

как о воде протёкшей вспоминаю…