Читать книгу Плавучий мост. Журнал поэзии. №1/2017 - Коллектив авторов - Страница 30

В одном и том же платке летом, весной, зимой.

Я, говорит, ваш путь, а вы не следуете за мной,

катит коробку, внутри – возня,

я, говорит, ваш учитель, а вы не слушаете меня,

показывает фотографии, мол, кошачий приют

нуждается в помощи. Многие подают.

Иногда открывает крышку, а там, на дне,

четыре котенка в штопаной простыне,

обвязанные ленточками вокруг груди,

чтобы не сбежали. Она останавливается посреди

вагона, говорит, я – истина, я – народ,

движется по проходу назад-вперед.

Она и сама привязана к электричке ленточкой из сукна,

словно котенок, живет в коробке, где тишина,

упоение и нет желаний уже давно:

я – путь, я – истина, здравствуй дно;

легкая, будто сбросила страшный гнет,

перережешь ленточку, кажется, упорхнет.

На окне засыхает фиалка,

на плите выкипает вода,

чайных чашек немытая свалка,

полотенца в четыре ряда.

Льётся день, колыхаясь, сквозь шторы,

а чуть наискось, сквозь провода,

виден дворик жилищной конторы,

и старуха заходит туда.

Прохудилась на форточке сетка,

под карнизом осунулся крюк…

Почему ты не слушаешь, детка,

я о Боге с тобой говорю.

Придешь на кухню, кофе сваришь,

поправишь штору на окне,

и разглядишь лягушку в мари

болотной, собранной на дне.

Положишь ложечку на блюдце

и начинаешь ворожить —

идет эпоха революций

и снег над городом кружит,

и дверь соседки, той, что справа,

тем громче хлопает всегда,

чем ярче вспыхивают травы

под коркой утреннего льда.

Тане

Лизе

Олег просыпается. В офис идет с утра.

Начальник у него – ретроград, любит Аббу и Баккара,

вот и включает, согнав в кабинет свой маленький коллектив,

настраивает работников на удачу и позитив.

Все танцуют: Беляков, Анисимов, его жена,

и Олег танцует, удача ему, как и другим, нужна.

Олег не химик, не менеджер, не пилот —

он книги «Русская кухня» желающим продает.

Он не церемонится, его миссия – чистый нал,

Олег выходит из офиса безупречен, приятен, нагл,

мерцая нимбом, шагает посуху, как по воде,

заходит в морги, отделения милиции, парикмахерские и т. д.,

таскает книги с упоением, как верблюд

(там есть советы, как одновременно готовить несколько блюд),

его пути позавидовал бы Лао Цзы.

Книги покупают полковники женам, молодые парикмахерши и вдовцы.

То расхаживаешь вдоль

линии спирали,

то играешь чью-то роль

в скучном сериале.

Сердце – гнущийся металл,

полукруглый обод,

но о том ли ты мечтал,

нежный биоробот?

Помнишь первый свой сигнал

в инженерном зале?

Провод врач перерезал,

датчики мерцали.

Кокон нежно-голубой,

лазерные шлемы —

загрузили нас с тобой

в разные системы.

Нам вручили по судьбе,

не открыли смысла,

я скучаю по тебе,

составляю письма.

Что сказать тебе? Живу

вроде так, как надо —

вот, купила к рождеству

новую помаду.

Веселюсь, умею петь,

посещаю танцы.

Как еще перетерпеть

время имитаций?

Затоскуешь, прилетай,

разопьем винишко.

Но Донцову не читай!

Пагубная книжка.

Автомобиль сигналит. Слышатся звуки рэпа,

как из консервной банки, в которой взбесилась рыба.

Сверху простое небо из голубого крепа

и облака, как горы, или, верней, как глыбы.

Улица, выпрямляясь, между домами тонет,

сбрасывает осадок, скапливает целебность,

плещется, как в бокале, в выстраданном бетоне.

Улица – это нежность, внутренняя потребность

выйти, пройти по кромке, встать, просочиться мимо,

сесть на скамейку с книгой, сблизиться с тротуаром.

Я не пойму причины, это необъяснимо,

планы осмыслить город кончились бы провалом.

Стало быть, наблюдаю, мыслей отбросив сетку,

сбросив соображений драное полотно,

как, домофоном пикнув, входит моя соседка,

как через три минуты вспыхивает окно.

Раздеты рощицы и скверы,

включает ветер свой гудок,

сезон звенит дождями сферы

и бубенцами холодов.

Листвы болезненные пятна

на распустившихся зонтах,

и диск, проигранный стократно,

стоит как прежде на китах.

Пластинку юзает иголка,

веками крутится винил,

а мы, как ангелы на полке,

в палатке «Русский сувенир»

сидим на стереосистеме,

мотаем долгие круги,

над нами – вой, под нами – темень,

за нами – крылья из фольги.

Суетливые мамы на всех парусах

уплывают с детьми по домам,

я, железный солдат, оживаю в глазах

удивленных, взволнованных мам.

Я сама себе сын, я сама себе спесь,

я сама себе враг и стекло,

время детских площадок закончилось здесь

и в песочницы перетекло.

Но цветущая груша безумствует так,

что за светом не видно ствола,

засыпающий город, как толстый гусак,

колыхает звезду у крыла.

Остаюсь равнодушной к его галдежу,

к пролетающим грушам в цвету,

как простой пианист на скамейке сижу

и руками ищу темноту.

Коснись, прохладный ветерок,

полуночного жженья,

о, этот сладостный урок

самоуничиженья.

Сдавала старые хвосты,

цитировала Лорку,

чтобы учитель пустоты

поставил мне пятерку.

Съедает голову туман,

зудит подкожный зуммер,

но все проблемы от ума

решаются безумьем.

Вооружившись до зубов,

себя я доконаю,

за жизнь, за слезы, за любовь,

за все, чего не знаю.

Неси, покорное такси,

витийствуй, автострада,

не верь, не бойся, не проси,

не одевайся в Prada.

Поэзия подобна листопаду —

летят листы, дымятся сентябри,

чтобы отдаться внутреннему гаду,

с себя снимаешь кожу изнутри.

Разденешься, на плечики повесишь,

нечаянные мерзости смахнешь,

и развернутся в сумеречной взвеси

испод, карманы, юбка солнце-клеш.

О, если б знали, из каких обрезков

растут снега, кристаллы, журавли.

И ты, душа, то медленно, то резко

научишься в локации земли

осознанно цвести; неважно где ты

окажешься, когда наступит срок,

среди растений тоже есть поэты —

Латук, Ромашка, Примула, Чеснок.

Сидел на камне человек, я помню, он сказал,

что этот город, этот дом, гостиница, вокзал,

химчистка, школа, магазин, деревья, детский сад,

дорога с вилками столбов и мэрии фасад,

плотина, небо над землей и даже облака,

все это, в общем-то, еще не создано пока,

а только кажется тому, кто вышел на балкон,

от ветра сжался, запахнул истертый балахон,

тому, кто думает, что бог – огонь или рыбак,

тому, кто смотрит на пустырь, не замечая, как

сидит на камне человек, тот самый, что сказал:

все это – фенечка, пустяк, не верь своим глазам,

другой, хороший Бог, в другом, нешуточном раю

тебе подарит всю любовь, всю ненависть свою.