Читать книгу Плавучий мост. Журнал поэзии. №1/2017 - Коллектив авторов - Страница 31
Дельта
Арсений Ли
Виноград на террасе
ОглавлениеАрсений Ли (1977) – родился в Ленинграде. Поэт, дизайнер, один из основателей российского поэтического товарищества «Сибирский тракт» и издательского проекта «СТиХИ». Публиковался в журналах «Урал», «Волга», «Арион». Живёт в Виноградово.
Арсений Ли – поэт завороженно всматривающийся в зеркало прошлого. История, которая не любит сослагательного наклонения, в этих стихах его обретает, поскольку всё в них пропитано дымкой былого величия, и сквозь нее пробивается блеск игрушечной позолоты детства. Вполне возможно, что всё это только сон, счастливо сбывшийся где-нибудь, осколки или приметы того, что могло бы случиться. Имперский пейзаж, тема прощания с ним звучат в поэтике АЛ с грустной торжественностью, как в какой-нибудь греческой трагедии, но без фальши – искренне и чисто. Мне, как ни странно, нравится этот взгляд, хотя я сам в поэзии, да и вне литературы придерживаюсь строго противоположного. Может быть, этому способствует классическая четкость формы, убежденность в предназначении, хорошо прочувствованная литературность сюжетов и персонажей. Иногда проекция совершенного прошлого у Ли достраивает контуры настоящего, иногда наоборот, заставляет рушиться, но в стихах не слышно по этому поводу никакого ликования, и это еще одна особенность поэзии автора – умение сохранить себя в меняющемся мире. Арсений годами ведет свой разговор с музой, с тенями великих и не очень, тех, кто хоть краем плаща задел и возмутил поверхность воды. Есть что-то вызывающее уважение в такой неторопливости. И хотелось бы, что бы при всех возможных изменениях, а они, думается мне, должны произойти, в стихах не менялось главное – это вот неспешное ощущение своего голоса, своего времени и места в нем.
Алексей Александров, зав. отделом поэзии журнала «Волга».
«Случайное тепло запястье греет…»
Случайное тепло запястье греет,
И щекотит нутро.
Какая, высшего бесстыдства галерея,
Глядит в стекло.
Глядит в стекло вагонное, что живо,
Трамвайное стекло.
Нас это гальваническое диво
пересекло.
По улицам печальным до озноба
лети трамвай скорей,
Она, влюбившись, навсегда, до гроба,
Выходит на своей.
«Когда при столкновеньи стонут…»
Когда при столкновеньи стонут
могучие железные детали,
И вдоль салона пролетают
девчонки, семечки, цветы,
Я вспоминаю про тебя,
Про незнакомую, чужую,
И кто спасёт тебя такую? —
Увы, не я.
А ты вполне могла быть здесь,
Лететь на встречу, вся как есть,
И вот теперь, покрыв простынкой,
Тебя к карете медицинской
Еще чуть-чуть и пронесут.
Да, ты вполне могла быть тут…
И в этом битом хрустале
на золотящейся обочине
рисует ветер озабоченно
посланья тайные ко мне.
«Ради шутки, плюнет в лицо и пойдёт к чёрту…»
Ради шутки, плюнет в лицо и пойдёт к чёрту.
Друг, что цены не знал, и пощады тоже,
Ночи отныне длинней, значит дни дороже.
Рожи родные реже, и гаже, гаже.
Я никого не кидал, но куда не кину
взор – одинаково плоско звенит зараза…
Друг, уходя навсегда, подставляет спину,
Ветер в лицо, не попасть с первого раза.
«Мы здесь не говорим о пустяках…»
Мы здесь не говорим о пустяках, —
О нежности, ля-ля и всё такое…
Пора услышать, что-нибудь другое,
И девочка подходит на носках,
На цыпочках, и говорит ТАКОЕ,
Я не уполномочен намекать,
Другое.
И солнце опускается в надир,
Когда про это говорит ребёнок,
И голосок звучит, предельно тонок…
– Такого не бывает, командир, —
Напутствует мотор пустопорожний, —
– Ты, осторожней, типа, осторожней.
– Я, типа, осторожен, командир.
Смерть улыбалась с детского плеча,
Её не заморочишь сгоряча.
«Думал о девочке в поезде, летом…»
Думал о девочке в поезде, летом.
Вязью км, разделённый с предметом
Воспоминаний – зови, не зови —
Нету любви, и не будет любви…
Только не музой!.. – сказать не случилось.
Стало быть, – выпало, стало быть, – билось
сердце у ног в придорожной пыли…
Что за напасти – скажите на милость…
Стало быть, – музой тебя нарекли.
«Год уже тишина…»
Год уже тишина —
самый знакомый звук.
Мелочи шепот,
сна ни в одном глазу.
На берегу океана,
мертвую стрекозу
я расправляю —
сна ни в одном глазу.
Военная сводка
Плюс один, ветрено, девочки на углу
шелестят, курят, перебирая всех.
Школа жужжит, дребезжит первый звонок…
Это успех, вероятно, это успех,
для которого стоило не возвращаться домой,
ни одному, всем, заскорузнуть на мёрзлой земле.
В странную цепь событий, вызванную войной,
ради этого стоило затесаться мне.
«Забудут всех, один Катулл живёт…»
Забудут всех, один Катулл живёт,
запутавшийся в этом одеяле.
От А до Я тягучий переход —
Катулл уснул, а я наоборот —
Из нашей гавани на вашем бале
Я растираю занемевший рот.
Предчувствие
Жена останется вдовой
И сиротой – дитя,
Когда в атаке штыковой,
под орудийный гам и вой
под резвое «ура!»,
ты упадёшь, разинув рот
уже герой… как идиот
буркала закатив…
Пока ещё не грянул бой,
Среди живых сидишь живой.
(В своём кафе, не смел, не сед,
И не герой и не поэт.)
Жуёшь бисквит, воротишь нос
И пьёшь аперитив.
(2007)
К Эвтерпе
«Ни тебя не будет, друг мой, ни меня —
Будет только тощая земля,
Будет только сирая малина…
И метут по небу тополя,
И пестра перина»…
Общие мои слова возьми
Переделай их на этот случай,
Но меня, пожалуйста, не мучай
Немотою, – и её, – ни-ни, —
Прямотою этих слов не мучай.
Рифмы
Ирине Мамаевой
1
В тени дерев, в тени акаций пыльных
в запущенном саду.
Ты продолжаешь монолог дебильный
у Бога на виду…
Всё так серьёзно, – тезис… антитеза… нет доводам конца, —
так, будто бы на самом деле берёшь в расчёт Творца.
2
Как в детстве, босою стопой на стекло – не больно но жутко
В какие-то доли мгновенья сложилась высотка…
И пыль оседала, клубясь, но ещё не осела…
И где-то сирена автосигнализации,
девочкой,
заголосила.
3
Как мы лежали… и как мы не умерли
в этой бесцветной траве…
Титры пустить и прозрачные сумерки…
– Мати, поплачь обо мне…
Жалко себя до усрачки и холодно,
но хорошо на душе
как же, порою, действительно хочется
не продолжаться
вообще.
4
Всё придумано.
Ничего,
не было ничего, —
Обид детства,
любви до гроба…
Зыбкий туман былого
расступается над головой пловца…
Может быть озеро,
всплеск, быть может…
…Силуэт отца…
Alma mater
Алле Поспеловой
Действительно странно
любить эту сизую мглу, фонари —
в грязи по колено,
тщедушную реку —
былые останки былого
повсюду с собою таскать,
и, – о Господи, – снова
шептать, – повтори меня здесь,
повтори меня здесь, повтори…
Эскиз
…Я стою у твоего порога.
Уходи, уйди, еще побудь.
О. М.
Атмосфера цвета бутылочного стекла, —
ранней осенью только
бывают такие дожди.
Кто-нибудь, непременно, принесёт тебе молока.
Обернись, моя милая – так – на мгновение,
не уходи, —
девочка, мама, муза,
кто-нибудь, – всё равно, —
я обещаю прожить ещё четыреста зим.
Не шевелись,
наваждение это сейчас пройдёт
и, если можешь,
пожалуйста,
не уходи.
Традиция
Валентину Короне
Мы, неучи, восхищались старой советской профессурой,
Которая восхищалась старой советской профессурой,
Которая восхищалась старой царской профессурой,
По вине которой всё и случилось.
«Люди в метро страшны…»
…Что глядят соседи по трамваю
Страшными глазами на меня.
Георгий Иванов
Люди в метро страшны —
вот тебе ад земной,
перемещенье тел,
лучше молчи со мной.
Ртов шевеленье и
белый подземный свет…
Что-нибудь о любви?
– Голоса нет.
«Год неволи сознательной…»
Год неволи сознательной, —
сытый, беспомощный год.
Пожалей себя, клерк, —
поканючь – не везёт, не везёт.
Всю неделю бездумно
шагай, выдавай на-гора
Набирайся по пятницам,
глядь, и суббота прошла.
Фантазируй о бегстве безумном
в чужую страну.
Жди зарплаты,
таись и немотствуй
Готовься ко сну.
«Тихо колокол бьёт, тихо плещет ночная вода…»
Алле Поспеловой
Тихо колокол бьёт, тихо плещет ночная вода.
Посмотри в черноту отражения старого пирса, —
Это мелочь блестит, или первая всходит звезда?
Посиди со мной рядом, пускай ничего не случится.
Вообще ничего, только колокол, только вода,
очертания, тени, а с чёрного дна невесома
одинокая всходит, и всходит, и всходит звезда,
и шуршит виноград на обширной террасе у дома.
