Читать книгу Публичная речь и ее просодический строй - Группа авторов - Страница 3

Публичная речь традиционно является главным объектом риторики. В античные времена ораторский монолог был мощным инструментом общественно-политического влияния, а обучение ораторскому искусству составляло важную часть образования. В британской и американской риторической традиции расцвет ораторского красноречия приходится на восемнадцатый и девятнадцатый века, когда риторическое мастерство считалось необходимым компонентом общественно-политической деятельности, а выдающиеся ораторы пользовались огромным авторитетом. В конце девятнадцатого и, особенно, в двадцатом веке с изменением экономических и социальных условий, с демократизацией общественного уклада изменились и представления об эффективной риторической коммуникации. Став более демократичной, ориентированной на слушателя, естественной, ораторская речь приобрела и другое название, она стала называться «публичной речью», именно этот термин используется в современной риторической теории и практике. Представляется, что смена терминов была обусловлена определенным понятийным сдвигом, отражающим содержательные и стилевые изменения этого вида риторического дискурса: в самом понятии «ораторская речь» (oratory) подчеркивается роль говорящего, оратора, в то время как понятие «публичная речь» (public speech) отражает ориентированность на публику, аудиторию.

Наиболее целостная парадигма знания о публичной речи содержится в риторике, в рамках которой, начиная с античных времен, описан весь цикл ее создания и разработаны необходимые для этого стратегии и техники. Для реализации цели публичного выступления, состоящей в убеждении, риторика предлагает оратору три вида риторических доказательств – этос, пафос и логос.

Безусловно, современная публичная речь во многом отличается от классической ораторской речи, как в риторическом, так и в языковом аспекте, отличается по тональности и по «фактуре» (термин Ю. В. Рождественского), однако она не утратила ни своего общественного значения, ни качественного уровня. Несмотря на появление новых информационных технологий и развитие массовых коммуникаций, публичная речь, т. е. устное монологическое выступление одного человека перед группой людей, характеризующееся наличием замысла, структурно-композиционной и содержательной завершенностью, целенаправленностью и установкой на воздействие, остается одной из самых общественно значимых форм человеческого общения. Актуальным остается и изучение публичной речи с риторических и лингвистических позиций. Чем объясняется устойчивый интерес современных исследователей к столь традиционному виду речевого общения?

Прежде чем ответить на этот вопрос, необходимо остановиться на некоторых теоретических предпосылках, касающихся места риторики в системе гуманитарного знания, и определить научную сферу и предмет риторики. Как ни парадоксально, несмотря на то, что риторика является одной из древнейших научных дисциплин, эти проблемы остаются дискуссионными в настоящее время. По-видимому, это связано с тем, что новая риторика возникла не как прямое развитие классических традиций, а на основе их переосмысления с учетом идей, привнесенных из коммуникативной лингвистики, прагматики, дискурс-анализа, герменевтики, психолингвистики.

Спорным остается вопрос об определении предмета риторики. Большинство авторов согласны с тем, что следует разграничивать «широкий» и «узкий» смыслы термина «риторика». Наиболее распространенной является точка зрения, согласно которой риторика в узком смысле понимается как комплексная дисциплина, изучающая ораторское искусство, ораторскую речь (С. И. Гиндин, М. И. Панов), а в широком смысле объектом риторики являются любые формы воздействующей или убеждающей коммуникации (или «побудительный» дискурс в терминологии У. Эко). Некоторые авторы предлагают рассматривать риторику как составляющую наук об общении, изучающую законы эффективной коммуникации во всех ее проявлениях (О. Б. Сиротинина, А. Лунсфорд, Ю. Коннор и др.). Поскольку в настоящей работе рассматривается публичная речь, которая является объектом риторики, как в узком, так и в широком понимании, оптимальным представляется следующее определение предмета риторики: «современная риторика – это теория и мастерство эффективной (целесообразной, воздействующей, гармонизирующей) речи» [Михальская, 1996: 34].

Принципиально важной особенностью риторических исследований является приоритетное значение «человеческого фактора». В риторике человек традиционно является ключевой фигурой научных построений: риторика изучает то, как человек использует язык для создания речевого произведения, нового, уникального, не похожего на другие с тем, чтобы оказать воздействие на других людей. По мнению И. В. Пешкова, для «всех конкретно-исторических вариантов предмета риторики» инвариантом является следующая формулировка: «Homo verbo agens (говорящий человек) есть предмет риторики» [Пешков, 1998: 41]. А. А. Волков определяет риторику как «персоналистическую философию слова», подчеркивая, что она предоставляет огромные возможности для изучения человеческой личности [Волков, 2003: 21].

Антропоцентризм научной парадигмы отличает как современную риторику, так и лингвистику. Характеризуя основные тенденции современных лингвистических исследований, М. Пеше отмечает, что «лингвистика речи» (или «акта производства высказывания» («enunciation»), «языкового употребления», «речевого сообщения», «текста», «дискурса») продолжает традиции риторики: «здесь вновь активизируются некоторые идеи риторики и поэтики сквозь призму критики о лингвистическом примате коммуникации» [Пеше, 2002: 206]. Сближение системной лингвистики и риторики является сегодня общепризнанным фактом и связывается, прежде всего, с изучением речевой коммуникации и включением «человеческого фактора» в сферу научных исследований. «70–80 годы ХХ века – время активного возрождения риторической проблематики: глобальный поворот лингвистики к изучению речи обеспечил достаточно стабильное внимание филологов к риторике» [Пешков, 1998: 17].

Центральной темой лингвистических исследований этого направления становится «человек говорящий», что определяет сам подход к изучению языка. «Антропоцентризм как особый принцип исследования заключается в том, что научные объекты изучаются, прежде всего, по их роли для человека, по их назначению в его жизнедеятельности, по их функциям для развития человеческой личности и ее усовершенствования. Он обнаруживается в том, что человек становится точкой отсчета в анализе тех или иных явлений, что он вовлечен в этот анализ, определяя его перспективу и конечные цели. Он знаменует, иными словами, тенденцию поставить человека во главу угла во всех теоретических предпосылках научного исследования и обуславливает его специфический ракурс» [Кубрякова, 1995: 212]. Актуальность антропоцентрического направления подчеркивает французский лингвист Клод Ажеж: «В последней четверти ХХ века постепенно стало очевидным, что интерес к языку есть в то же время интерес к самому человеку, ибо важной характеристикой человека является то, как он использует язык. Говорящий субъект должен постоянно находиться в центре внимания лингвистов» [Ажеж, 2003: 225]. Как мы уже отмечали, особое внимание к человеку как «пользователю языка», характерное для современной лингвистики, является органическим развитием риторических идей.

Антропоцентрический подход к изучению публичной речи представляется весьма продуктивным, поскольку он позволяет выйти за пределы описательного исследования и объяснить особенности функционирования языковых средств в звучащем тексте в контексте взаимодействия участников риторической коммуникации. Антропоцентризм парадигмы исследования имеет следующие важные следствия: во-первых, «неизбежный интерес к пресуппозитивным факторам в речевой коммуникации» [Николаева, 2000: 17], что определяет значимость анализа социо-культурного аспекта коммуникации, во-вторых, учет творческого характера риторического дискурса.

В целом, проблема поиска оптимального соотношения нормативного и творческого компонентов весьма актуальна для риторической теории и практики. Как известно, риторическая традиция предписывает определенные правила (канон) для каждого этапа создания текста (от изобретения до исполнения), причем само понятие «канон» подчеркивает наличие ритуала, которому необходимо следовать. Риторика как «инженерная филология» (А. А. Волков) содержит набор предписаний, регулирующих риторическое поведение оратора, в то же время каждое риторическое произведение является актом речевого творчества, уникальным и неповторимым «риторическим событием». Таким образом, возникает оппозиция таких категорий как традиция, ритуал, стереотип, канон, с одной стороны, и нарушение ритуала, отклонение от стереотипа, творчество, с другой стороны. Вопрос о разграничении и соотношении этих категорий применительно к риторическому дискурсу освещается во многих современных риторических концепциях.

Так, И. В. Пешков, развивая идеи М. Бахтина, выдвигает тезис о «кризисе ритуала» как главном принципе порождения речи. Согласно этой теории, ритуал как «обычное, традиционное, не нарушающее стандартных норм социума» поведение, «имеющее определенный традицией инвариант», противопоставляется «ответственному поступку» как отклонению от ритуала. «Всякое реальное поведение объективно «создает» события, вольно или невольно отклоняется от ритуала» [Пешков, 1998: 57].

Существует и другая точка зрения, согласно которой традиционный и творческий компоненты не следует противопоставлять (Ю. М. Лотман, У. Эко). Во-первых, любой текст опосредован традицией. «Она выступает всегда как система текстов, хранящихся в памяти данной культуры, или субкультуры, или личности. Она всегда реализована как некоторый частный случай, рассматриваемый как прецедент, норма, правило» [Лотман, 2004: 210]. В то же время, реализуясь в условиях современности, каждый раз по-новому актуализуется в процессе взаимодействия между его создателем и адресатом и становится «живым генератором новых сообщений» [там же].

Эта концепция согласуется с пониманием стереотипа и канона в рамках современных когнитивных теорий. Не углубляясь в сущность дискуссии о разграничении категорий «стереотип» и «прецедентный феномен», «канон» и «эталон» (И. В. Захаренко, В. В. Красных, Д. Б. Гудков), следует отметить, что публичная речь представляет собой стереотип речевого поведения и базируется на каноне, который является инвариантом этой деятельности и выполняет прескриптивную функцию. Характеризуя понятие «канон» в рамках сферы прецедентных феноменов и сравнивая его с «эталоном», В. В. Красных выделяет следующие его особенности: канон – это норма, в соответствии с которой осуществляется деятельность; в рамках канона возможно тиражирование, по нему строят, создают; он допускает творчество и представляет собой активно-деятельностное начало [Красных, 2002: 109]. Все указанные характеристики проявляются в публичной речи. Действительно, она создается в рамках активной риторической деятельности в соответствии с определенными нормами и «тиражируя» эти нормы, в каждой конкретной реализации несет творческое начало. Важно подчеркнуть, что творческий элемент не противопоставляется нормативному, а рассматривается как одна из составляющих канона.

По мнению Д. Б. Гудкова, «канон тесно связан с ритуалом, восходящим к обряду, в основе которого, в свою очередь, лежит прецедент» [Гудков, 2003: 117]. В рамках этих рассуждений публичная речь представляет собой прецедентный феномен, хорошо известный всем представителям определенного лингво-культурного сообщества и постоянно воспроизводимый в их речевой деятельности.

Таким образом, публичная речь реализуется как диалектическое единство традиционного и нового, ритуала (регламентированного речевого поведения) и отклонения от ритуала, стереотипа и творчества.

В связи с этим возникает вопрос: чем должна заниматься риторика – изучением ритуальных, отработанных, проверенных многовековым опытом способов убеждения или выявлением и анализом различных форм «отклонения» от стереотипа? Оригинальный ответ на этот вопрос дает У. Эко, предложивший разделять «утешительную» и «обогатительную» риторику. Первая выступает как «хранилище омертвелых и избыточных форм», «совокупность уже апробированных и принятых в обществе приемов убеждения». Такая риторика лишь создает «видимость движения» и «иллюзию новизны». «Обогатительная риторика» опирается на критическую переработку старых предпосылок, одновременно выдвигая новые. Это эвристическая риторика, которая «действительно созидает движение» [Эко, 2004: 130]. Предложенная У. Эко интерпретация функций риторики чрезвычайно важна для понимания сферы научных интересов современных риторических исследований. Особую актуальность в настоящее время приобретают научные разработки, выполненные в русле «обогатительной риторики», в которых рассматриваются не только стереотипные стратегии убеждающей коммуникации, но и ее модификации в различных социо-культурных условиях, а также творческий компонент риторического дискурса.

В настоящей работе применительно к публичной речи будут использоваться следующие понятия, высвечивающие различные аспекты этого сложного коммуникативного феномена: «риторическая деятельность», «риторическое произведение», «риторическое событие», «риторический дискурс», «риторический текст». Два последних понятия раскрываются в разделе 4 данной главы. Под риторической деятельностью понимается речевая деятельность, направленная на реализацию риторических целей оратора в ходе его взаимодействия с аудиторией. Риторическое произведение является продуктом риторической деятельности и характеризуется структурно-содержательной автономией и оригинальностью языкового воплощения замысла оратора. Понятие «риторическое событие» объединяет коммуникативно-деятельностный и текстовой аспекты публичной речи. Оно используется для обозначения того, что в фокусе рассмотрения находится не только продукт риторической деятельности, но и экстралингвистическая ситуация, в рамках которой порождается уникальное речевое произведение.

Публичная речь становится риторическим событием на стадии исполнения, когда происходит окончательная актуализация замысла автора в процессе его взаимодействия со слушателями. Очевидно, что изучение публичной речи с позиций риторики и лингвистики предполагает включение в сферу научного анализа социо-культурного контекста дискурса.

В риторике эти факторы традиционно связываются с категорией «этос».