Читать книгу Публичная речь и ее просодический строй - Группа авторов - Страница 4

Одна из причин долголетия и «живучести» риторики заключается в том, что на протяжении всей ее многовековой истории она строила свою научную парадигму на основе включения языковых явлений в широкий социально-культурный контекст. Задолго до появления психологии и социологии риторика постулировала необходимость знаний о социальных условиях, в которых происходит коммуникация, и о сложнейшей природе человеческого сознания. Риторическая теория и практика публичной речи предлагают пути оптимизации взаимодействия оратора и аудитории с опорой на определенные представления о человеческой психологии и общественных отношениях. Предполагается, что анализ экстралингвистических факторов позволяет оратору строить свою речь таким образом, который был бы наиболее приемлемым для данной аудитории в данной ситуации.

В риторике социо-культурный контекст дискурса рассматривается в рамках категории «этос». В древнегреческой философии этос (обычай, нрав, характер) понимали как совокупность стабильных черт индивидуального характера, определяющих особенности жизнедеятельности человека. Эта идея легла в основу этики как науки о нормах человеческого поведения. В античной риторике этос связывали с проявлениями личности оратора в стиле речи. Античный ритор Лисий прославился как мастер «этопеи», изображения характера человека через особенности его речи.

Эта концепция этоса получила дальнейшее развитие в классических риторических системах. Аристотель связывал этос с моральными качествами оратора, на основании которых формируется доверие слушателей к нему и к его речи. Квинтилиан рассматривал этос в непосредственной связи с пафосом, постулируя необходимость для оратора ощущать и разделять эмоциональный настрой аудитории, поскольку красноречие оратора основано на совместном переживании эмоций. Цицерон уделял особое внимание уместности речи как по отношению к личности говорящего, так и по отношению к особенностям аудитории. Христианские доктрины подчеркивали религиозный аспект этоса, его божественную сущность (Св. Августин).

Различные подходы к пониманию этоса в наиболее обобщенном виде представлены в следующем определении – «характер, отраженный в языке» («character as it emerges in language») [Sloane, 2001: 263]. В современной риторике «характер» трактуется расширительно и включает не только индивидуальные особенности оратора, но и социо-культурные нормы, определяющие характер его риторической деятельности и воплощенные в языке риторического произведения. Важно подчеркнуть два аспекта этоса: во-первых, этос выступает как нормативно-регулятивный фактор, во-вторых, он формируется в рамках определенного общественно-исторического уклада.

Современное понимание содержания этоса отражает глубинные системные изменения в риторической теории, произошедшие в ХХ веке и явившиеся результатом целого ряда социально-политических сдвигов и развития гуманитарного знания. Центральной темой риторических исследований становятся вопросы, связанные не с производством речи, а с ее восприятием и интерпретацией, а смысловое ядро риторики составляют такие понятия, как «общение», «сотрудничество», «диалог», «взаимопонимание». Перемещение фокуса с создателя текста на его получателя, или потребителя («consumer of discourse» в терминологии американских авторов), естественным образом отразилось и на интерпретации этоса, который стали связывать в первую очередь со слушателем, аудиторией.

Присутствие «другого», не автора – краеугольный камень современной философии дискурса. В одном из своих эссе на темы этики Умберто Эко утверждает, что «этический подход начинается, когда на сцену приходит другой. Признание роли других, необходимость уважать те же их потребности, которые мы считаем неукоснительными для себя, – результат тысячелетнего развития» [Эко, 2002: 14]. Признание приоритета получателя сообщения породило в ряде риторических систем особое понимание этоса. Так, представители Льежской группы «Мю» определяют этос как «аффективное состояние получателя, которое возникает у него в результате воздействия на него какого-либо сообщения, и специфические особенности которого варьируют в зависимости от нескольких параметров. Среди этих параметров важное место должно быть отведено самому получателю сообщения» [Дюбуа, 1986: 264]. С аудиторией связывается этос и в риторической теории Ю. В. Рождественского: «этосом принято называть те условия, которые получатель речи предлагает ее создателю» [Рождественский, 1999: 69].

Признание роли «другого» отнюдь не предполагает умаление значения создателя текста, оратора. Речь идет скорее о сложном взаимодействии оратора и аудитории, индивидуума и социума, личности и культуры, которое рассматривается многими современными авторами как важное условие порождения этоса.

Очевидно, что современное понимание этоса отражает некоторые общие тенденции в развитии философской мысли и гуманитарного знания в ХХ веке. Целый ряд выдающихся мыслителей выдвинули идею о том, что человеческое общение, диалог как естественная потребность человека является единственным способом преодоления цивилизационных и культурных кризисов современного общества. Так, М. Бубер считал, что ни индивидуализм, ни коллективизм не способны противостоять кризису, вызванному овеществлением социальных связей и отчуждением людей. Его «диалогический персонализм» основывался на признании диалогической природы бытия и на философии межличностных отношений. Выход из кризиса он видел в диалоге человека с человеком, человека с богом и окружающим миром. «Это возможно там, где отношения между человеческими личностями локализованы не во внутренней жизни индивидов (как это обычно бывает) и не в объемлющем и определяющем их мире всеобщего, но, по сути дела, между ними. «Между» не вспомогательная конструкция, но истинное место и носитель общественного события» [Бубер, 1995: 192–193]. Значение человеческого общения как способа сопротивления ценностям массового общества отмечалось и в работах немецкого философа Г. Маркузе. Он связывал возможности изменения общества «одномерных людей» с развитием искусства и межличностных отношений, помогающих сохранить человеческий масштаб вещей и человеческие ценности в массовом технократическом обществе. О. Розеншток-Хюсси также подчеркивает особую роль межличностного общения как основы человеческого бытия, уделяя особое внимание его речевому воплощению. «Речь – это вид межличностной коммуникации. Каждый представитель рода человеческого гордится своей способностью передавать сообщения. Те, кто действительно заинтересован в общении, верят, что совместное овладение истиной, понимание и соглашение может быть между ними достигнуто, и нужно постараться его установить» [Розеншток-Хюсси, 1994: 49]. К числу наиболее известных концепций, постулирующих основополагающий характер диалога, относится учение М. М. Бахтина, оказавшее огромное влияние на современную философию и науку о языке.

Наличие этической и психологической взаимозависимости между автором и читателем, говорящим и слушающим является признанным фактом в современной философии (экзистенциализм, персонализм, О. Розеншток-Хюсси, М. Бубер, А. Пятигорский, М. Фуко), риторике и литературоведении (М. Бахтин, Ю. Лотман, К. Берк), дискурс-анализе (М. Пеше, Ж. Отье-Ревю), герменевтике (Х.-Г. Гадамер, А. А. Брудный). «Другой, взгляд другого определяет и формирует нас. Мы (как не в состоянии существовать без питания и сна) не способны осознать, кто мы такие, без взгляда и ответа других» [Эко, 2002: 15]. Характерно, что исследователи не ограничиваются признанием лишь внешних, коммуникативных проявлений этого взаимодействия, но стремятся выявить глубинные механизмы, лежащие в его основе. «В процессе общения человек приучается смотреть на себя глазами другого человека. Ведь если я выражаю свои мысли, я заинтересован в том, чтобы другой человек, мой собеседник их правильно понял. И я невольно прислушиваюсь к своим словам, а если это постоянный собеседник, то приучаюсь смотреть на себя его глазами. Постепенно мой внутренний мир становится как бы населенным другими людьми» [Брудный, 1998: 89].

Важно подчеркнуть, что в публичной речи присутствуют сигналы как личной, так и коллективной обращенности, так как ее адресатом является совокупность индивидуумов, объединенных в аудиторию, а Другой имеет не индивидуальную, а коллективную идентичность. В более широком смысле этот коллектив людей является выразителем норм и ценностей определенной человеческой общности. Как отмечал Ю. М. Лотман, «в риторике отражается универсальный принцип как индивидуального, так и коллективного сознания (культуры)» [Лотман, 1995: 103].

Это высказывание дает ключ к пониманию этоса публичной речи. Представляется, что его можно рассматривать в двух взаимодополняющих ракурсах, узком и широком. В узком смысле он детерминирован конкретной ситуацией общения, в которой оратор осуществляет риторическую деятельность. В широком смысле этос есть отражение общественного уклада и культуры.

Итак, в широком смысле этос можно определить как совокупность социо-культурных и этических норм и ценностей в рамках определенного общественно-исторического уклада, отраженных в языке. В узком смысле под этосом понимаются социо-культурные факторы, определяющие характер взаимодействия участников конкретного риторического дискурса.

По существу, через сферу этоса реализуется взаимовлияние общества и риторики: с одной стороны, нормы этоса определяют содержание и стиль дискурса, с другой стороны, риторическая деятельность способна изменять и формировать этос. «Влияние речи на общественный прогресс определяется тем, как в данном обществе выстроены правила этоса, т. е. моральные и нравственные правила, административные установления и законы, регулирующие речь, а также тем, каков стиль этого общества» [Рождественский, 1995: 9].

Историческая и социальная обусловленность этоса и его связь с «фактурой» речи подробно рассматривается в риторической теории Ю. В. Рождественского. Проанализировав изменения норм этоса на различных этапах развития цивилизации, он устанавливает некоторые закономерности и формулирует законы этоса. Наиболее важным представляется закон, который показывает, что «речевой этос обладает свойствами культуры. Нормы этоса подчиняются общим законам культуры, по которым новое не уничтожает старое, но лежит на нем и развивает старое применительно к новым условиям» [Рождественский, 1999: 387]. Кроме того, Ю. В. Рождественский выдвигает гипотезу о принципах развития речевого этоса: развитие речевого этоса подчиняется не только субъективной воле людей, но и внутренним, объективным социальным закономерностям [там же: 403]. Данная концепция подтверждает выдвинутое нами положение о том, что этос можно рассматривать, с одной стороны, как порождение «воли конкретных речедеятелей», а, с другой стороны, как нормы, складывающиеся под влиянием общественных условий.

Характерно, что не только изучение отражения этоса в словесности, но и формирование этоса может рассматриваться как одна из задач риторики. По мнению А. К. Авеличева, «порождение этоса – это и есть конечная цель и основная задача риторики» [Авеличев, 1986: 26].

Подчеркивая общественную значимость этоса, западные исследователи обращают внимание на то, что в век изоляции и фрагментации, этос речи способен выполнять функции объединения людей при условии, что говорящий готов открыть свой внутренний мир другим (S. Michael, Th.Sloane). «В основе современного дискурса лежит необходимость сделать свой мир открытым для других, в нем одновременно присутствуют «я» и «другие». Такая модель превращает этос в сотрудничество, при котором аудитория приобретает статус равноправного участника, приоритет отдается этической самореализации и коммуникации, а не воздействию, и интересы аудитории ставятся выше интересов оратора» [Sloane, 2001: 271].

Двойственность этоса, т. е. его одновременная соотнесенность с общественными условиями порождения и восприятия речи и реальным взаимодействием участников коммуникации, находит свое выражение в том, что этос в его широком понимании определяет этос конкретного риторического дискурса. Эта идея прослеживается и в приведенном выше высказывании. Установка на сотрудничество, диалог, взаимопонимание как отражение социально одобряемых этических норм реализуется в том, что в конкретном публичном выступлении оратор уделяет особое внимание интересам и потребностям аудитории в рамках «узкого» этоса, диктуемого непосредственной ситуацией общения, предметом выступления, составом аудитории.

Таким образом, нормы этоса определяют характер риторической деятельности и находят свое выражение в ее продукте – тексте публичной речи. Влияние этоса на язык риторического произведения реализуется через принципы уместности и целесообразности речи.

В античной риторике уместность (decorum) считалась одним из главных достоинств речи. Подчеркивалось, что успех речи принципиально зависит от того, насколько ее язык соответствует предмету речи, аудитории, случаю. Аристотель, например, уделял особое внимание уместности выбора лексики, указывая, что язык публичной речи должен, с одной стороны, выражать эмоции оратора, а с другой стороны, соответствовать предмету речи. Широко цитируется высказывание Цицерона, отмечавшего, что самое трудное в речи – это понять, что уместно в каком случае, и что принцип уместности следует соблюдать как по отношению к предмету, о котором идет речь, так и по отношению к личности говорящего и слушающего.

В средние века понимание уместности основывалось на жестком кодексе социально приемлемого поведения (в том числе и речевого) для представителей различных классов и социальных групп. Строго регламентировались правила речевого поведения для придворных, буржуазии, священников, простолюдинов.

В современном понимании уместность связывается, прежде всего, с оптимизацией влиятельности публичной речи путем регуляции взаимодействия между оратором и аудиторией. При этом особое внимание уделяется «фактору аудитории», поскольку именно аудитория считается мерилом эффективности коммуникации. По мнению К. Берка, «человека можно убедить лишь в том случае, когда ты умеешь говорить на его языке и с помощью речи, жеста, интонации, порядка изложения, образов, отношений, идей идентифицируешь свой стиль с его стилем» [Burke, 1950: 55].

Главенствующую роль аудитории в определении уместности речи подчеркивал и Ю. В. Рождественский. Определяя этос как условия, предлагаемые аудиторией, он отмечал, что «эти условия касаются времени, места, сроков ведения речи, и этим определяется часть содержания речи, по крайней мере, ее тема, которую получатель речи может считать уместной или неуместной. Неуместную речь получатель речи вправе отклонить [Рождественский, 1999: 70].

Уместность речи – это связующее звено между этосом и риторическим произведением, поскольку оратор определяет уместность выбора темы, структуры, содержания, языка публичной речи на основании оценки требований ситуации общения. «Этос предопределяет оценку говорящим уместности высказывания, его умение ориентироваться в самой ситуации общения и с конкретной аудиторией, заставляет устанавливать связь между словом и делом» [Яковлева, 2003: 16].

Еще одно широко используемое в современной риторике понятие, отражающее характер взаимодействия оратора и аудитории, – это целесообразность речи. Публичная речь, рассматриваемая как коммуникативный процесс, предполагает, с одной стороны, наличие у оратора коммуникативных целей, с другой стороны, адекватность интерпретации текста слушателями. Продуманное целеполагание со стороны оратора и соотнесение его целей с установками и ожиданиями слушателей имеют принципиальное значение для обеспечения риторической эффективности. Целесообразная речь – это речь, соответствующая риторическим задачам. Очевидно, что стремление оратора к целесообразности отражается во всех компонентах публичной речи: структурно-композиционной составляющей, аргументации, выборе дискурсивных стратегий и языковых средств. Следует подчеркнуть, что прогнозирование целесообразной риторической деятельности возможно лишь на основе анализа конкретной ситуации общения. «Целесообразность всегда подчинена постулату убеждения другого и формируется для каждых конкретных целей конкретным образом» [Безменова, 1991: 62].

Уместность и целесообразность речи – это базовые характеристики, лежащие в основе ее эффективности и отражающие требования этоса. При этом уместность связана как с требованиями «этоса в широком смысле», т. е. со сложной гаммой социо-культурных и этических отношений, так и с непосредственной ситуацией общения («этос в узком понимании»). Категория уместности является связующим звеном между этими двумя уровнями этоса: действительно, уместным для данного оратора, выступающего на данную тему перед данной аудиторией, будет то, что считается уместным в данную эпоху для данной общности людей. Целесообразность же обусловлена требованиями конкретной ситуации, в которой реализуется риторический дискурс. В соответствии с принципами уместности и целесообразности оратор осуществляет выбор языковых средств.

На основании анализа современных риторических концепций можно сформулировать следующие принципы реализации публичной речи в соответствии с нормами этоса: аудитория является равноправным участником риторической коммуникации; коммуникация имеет двусторонний характер; отношения между оратором и аудиторией строятся на основе сотрудничества и взаимопонимания; основной целью риторической деятельности является консенсус (добровольное присоединение аудитории) (Ю. В. Рождественский, Н. А. Безменова, А. К. Михальская, А. А. Волков, Е. Н. Зарецкая, Х. Перельман, Т. Слоан, П. Сопер и другие). Данные принципы находят свое выражение в тексте публичного выступления, как на уровне его риторического построения, так и на языковом уровне. Естественно, что изменения этоса привели к тому, что современная публичная речь существенно отличается от классических образцов ораторского красноречия.

Пожалуй, именно просодия в силу своей гибкости, полифункциональности и вариативности, первой из языковых средств реагирует на изменения этоса. Это свойство просодии (интонации) отмечал М. М. Бахтин, говоря о ее социальной обусловленности: «Общность подразумеваемых основных оценок – это та канва, на которой вышивает интонационные узоры живая человеческая речь» [Бахтин, 1995: 17]. В рамках требований современного этоса публичная речь представляет собой «развернутую беседу» оратора с аудиторией (enlarged conversation), что проявляется в спокойном и несколько сглаженном голосовом оформлении речи. Сегодня высокопарные ораторские рулады воспринимаются как нечто не только излишнее (особенно с появлением звукоусиливающей аппаратуры), но и аффектированное, неуместное.

Принимая за основу антропоцентрический подход к изучению публичной речи, следует охарактеризовать участников риторического дискурса, оратора и аудиторию, и установить их роль в реализации и формировании этоса.